– То, что они человеческие, нет никаких сомнений. И почему они от разных особей, мне понятно. Брендовые, очень брендовые…
– Чьи они? – не выдержал и почти выкрикнул олигарх.
– Подождите. Самое интересное, что души владельцев этих яиц может, уже на небе, а яйца уже никому не нужны и ими развлекаются, как хотят. Жуткая, страшная свобода сверху опускается в подземку. Лечение становится прибыльным делом.
– Кто развлекается?
– Женщины из кордебалета. Ваши очень сообразительные мумии. У нас в Греции таких игр не было. Хотя в древности многое было, но такого извращения не было. Держите скальпель.
Олигарх взял скальпель, руки его задрожали, глаза вспыхнули.
– Вилар Петрович Головастиков лечился у тебя? – с тревогой спросил хозяин.
– С самого начала работы в Чистилище. Успокойтесь и будьте терпеливы. Да не трясите так руками, скальпель уроните. Он стерильный. Уверенно скажу Вам – это не яйца Головастикова. У того сильно развита платоническая любовь. Его яички с кедровый орешек. А здесь, – он взял из рук хозяина скальпель и надрезал яйцо, большее размером, – была несмертельная опухоль от чрезмерной сексуальной перегрузки. Это, точно, яйцо.
– Чьё?
– Колбасова. Да, да, Колбасова! Я щупал его два года назад. Думал, онкология. Делали анализ. Опухоль незлокачественная.
Олигарх перекрестился.
– А второе яйцо, как на духу скажу, не знаю. Может, Медведева, нашего генерального бухгалтера, а может быть, Писюкастого. Они мучились усиленной потенцией. Приходилось делать массаж простаты. Но есть подозрение, что бледное яйцо…
– Что с ними будем делать?
– С чем?
– С яйцами.
– Пусть подсохнут, а потом забальзамируем для дальнейшего следствия.
Гиппократ сразу задумался, аккуратно положил яйцо в коробочку. Затем на коробочке написал фамилии предполагаемых яйцевладельцев, сунул яйца в бильярдную аптечку, стал раскланиваться.
– Погоди, я должен отблагодарить тебя. Сказать несколько слов о твоей бессребренической порядочности. Пойдём к Авдотье Кирилловне.
Авдотья Кирилловна – каолиновая ваза – сплетничала со своей подругой – говорящей пепельницей. Спорили о модифицированных продуктах. Первой завела разговор ваза.
– Удивительно, не пахнут, не портятся, а на пол упадут – не найдёшь. До того допрыгаются, что подумаешь – не животные ли они, эти красные дьяволята?
– Так они с жабами, со скорпионами скрещены из США – поясняла ей пепельница. – Тамошние олигархи развлекаются и попутно бизнес новый создают. Слышала про «Золотой миллиард»?
– Нет, не слышала.
– А я слышала.
– Авдотья Кирилловна, – сказал хозяин без вступлений, – перед вами Гиппократ, друг Сократа, Платона, Аристотеля. Скажите мне, это очень важно, в какую сторону проходил Колбасов?
– Они долго шумели, кричали, были слышны выстрелы. Неужели Вы не слышали?
– Нет, не слышал…
– Они шли от Вас. А потом сначала к выходу, в сторону спальни. А когда шли обратно, кто-то дверь в гостиную стукнул ногой, и дверь захлопнулась. Колбасов матерился и грозился кого-то убить…
– Боже мой! – Олигарх опять схватил рацию. – Алё, алё, это я, Мардахай, ваш учредитель и хозяин подземельного рая.
Но ответа не было.
– Надо с его заместителем, с Петуховой, поговорить. Алё, Лидия Васильевна?
– Да, я, Мардахай Абрамович, слушаю…
– Почему Вы пропали?
– Я на месте. В штабе у Головастикова.
– Не обрастайте жиром, Лидия Васильевна, Вам не идёт. Вы ещё о-го-го! Где он? Алё, алё? Что с Вами? Куда Вы пропали?
Связь по рации неожиданно прервалась.
– Хоть через спутник ищи своих сотрудников. Куда они все исчезают? Алё, алё, Петухова?
– Я слушаю Вас, Мардахай Абрамович.
– Ну, что опять молчишь?
– Я в растерянности… не знаю, как сказать правильнее…
– Говори как думаешь! Где Головастиков?
– Головастиков, Мардахай Абрамович, при исполнении служебных обязанностей…
– Что с ним?
– Жив-здоров. И скоро встретится с Вами…
– Шесть часов прошло, как я его вызвал.
– Дело в том, что Колбасов, которого мы разыскиваем, уж не один месяц находится в невменяемом состоянии…
– Ну, что опять замолчал?
– Он может в любую секунду, как Вы часто выражаетесь, ку-ку…
– Помереть?
– Да, помереть…
– В чём дело, Петухова?!
– Он так… я даже не знаю, как выразиться! Короче, он так втюрился, или, может, «въехал» в Сволочкову… Мне трудно подобрать нужные слова. В общем, их не могут разъединить…
– Как разъединить? Они что, сиамские близнецы?
– Хуже. Особенно он. Сволочкова в обмороке. Им так нужен квалифицированный доктор, специалист…
– А Гиппократ?
– Гиппократ неизвестно где…
Связь оборвалась.
– Ты сейчас никуда не пойдёшь, философ античный. Ты сейчас, как хлеб, подземелью нужен! Они «склеились»!..
– Кто?
– Колбасов и Сволочкова.
– Как склеились? Каким образом? – удивился Гиппократ.
– Ах, этот мошенник! По полной программе решил действовать. Я ему покажу! Примадонне цены нет! Она скоро будет моей не виртуальной, не гражданской, а настоящей женой!
Олигарх опять прилип к рации.
– Петухова Лидия Васильевна, вы меня слышите?
– Да, да, слышу! Помехи от метростроя. Они там, наверху, новую линию затеяли. Как бы в нашу подземку не врезались. Надеюсь, у Вас акт о земельных владениях Чистилища есть?
– Есть, есть! Кадастр Лужковым оформлен, но мы заметно расширились. Лидия Васильевна, где сейчас находится Головастиков?
– Был в бильярдной, а сейчас – не знаю…
– Что он делал в бильярдной? Я звал его на помощь! Где он?!
– Поехал к Вам.
– А при чём здесь бильярдная?
– Не знаю. Догадываюсь, что там всё и произошло.
– Значит, склеились в бильярдной. А для чего Колбасов яйца свои на бильярдном столе оставил?
– Не знаю. Может, Колбасову они уже не нужны.
– А Сволочковой? Я спрашиваю: как человеческие яйца на бильярдном столе оказались? Он что… Может, она?…
– Я не знаю…
Связь опять прервалась.
– Авдотья Кирилловна, дайте моему спасителю Гиппократу что-нибудь эффектное, калорийное, скажем, африканских грейпфрутов. По-моему, он чем-то опечален и еле стоит на ногах.
– Сейчас, хозяин.
Авдотья Кирилловна, каолиновая ваза, ударила хвостом об стол, тряхнула грудью, и пять фруктов покатились прямо в руки Гиппократу.
– О, да вы научный леший, буйвол в квадрате не только по вживлению человеческих душ в памятники, но и в бытовые предметы! – заорал вдруг Гиппократ, услышав приятный голос вазы. – Но нравственно Аристотель и Толстой всё равно намного выше ваших удивительных достижений.
– О каких достижениях ты бубнишь. Я тебе, античный врач, вторую жизнь дал!
Глаза Гиппократа стали красными, вероятно, от виски, агрессивными.
– Но Толстой поддержал моего Аристотеля, сказав, что знания без нравственной основы ничего не значат, – вдруг громко сказал он. – Б е з нравственной основы они сеют смуту, раскол. Как правило, безнравственное произведение несёт пошлость, недосказанность, не имеет т о й глубины, той силы духа, которая есть в нравственном повествовании. Раскол опаснее самых изощрённых виртуальных знаний. Это уничтожение человеческого духа. А дух – это жизнь, основа всего на земле…
Разговор, как всевидящий демон, оборвала бронзовая фигура Льва Николаевича Толстого:
– Что случилось, мастер? Роза Галимовна сказала, что у Вас невесту украли? Кто?
– Колбасов… Авдотья Кирилловна видела…
– Не слушайте, хозяин, никого, кроме своего духа. Всегда помните: «Если дикарь перестал верить в своего деревянного Бога, то это не означает, что Бога нет, а только то, что Бог не деревянный».
– Идём, писатель, в бильярдную.
– Идём. С кем сражаться придётся?
– Пока только с Колбасовым и его «преданными» людьми.
– Это прекрасно. С такими же негодяями и умалишёнными как он сам…
– С такими же…
– Гиппократ, следуй за нами, – приказал олигарх.
– Я всегда с Вами, дорогой наукообразный леший. Ты можешь то, что другие не могут! Но ты разоришь землю безнравственными страшными идеями! Ты мало чем отличаешься от Колбасова!
– В чём дело?… Ты захмелел?
– Ты вошёл во вкус, и у тебя стало получаться, в твоём прейскуранте появились бешеные деньги. Повторяю, бешеные! Ты наверняка войдёшь в тридцатку самых богатых людей планеты. А дальше что? Буйвол в квадрате? Ты построишь ещё одну Америку?
– Не обращайте внимания на его путаные слова, Лев Николаевич. Он пьяный. Пойдёмте в бильярдную. Ни о какой тридцатке самых богатых людей мира я никогда не думал!
– Врёшь, олигарх! Посмотри мне в глаза! Сколько ты мумифицировал женщин, красивых русских невест! Лишил разума порядочных честных людей! Сколько судеб ты искалечил, скольких сделал своими рабами, мумиями, прежде чем открыть рот великим памятникам…
– Замолчи!!! Кто дал тебе вторую жизнь?! Ты, неблагодарный греческий бродяга, замолчи!
– Пусть говорит, – с диким недоверием ко всему происходящему с грустью сказал Толстой. – Олигарх, не считай себя безгрешным. Грешнику невозможно откупиться. Эта истина превыше всего! Самый верный признак истины – это простота и ясность. Ложь всегда бывает сложна, вычурна и многословна. Не забывай – сильные люди всегда просты. И потом, чем лучше человек, тем меньше он боится смерти…
– Он пьяный! – оборвал Толстого олигарх.
– Тем более! Он грек. Я не знаю, есть ли у них такая поговорка: «Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме». Его надо послушать.
Гиппократа словно прорвало.
– Мой дикий хозяин! «Гений в кубе», так сплетничают о тебе богини-мумии. А знаешь, почему они так говорят? – Гиппократ вдруг затряс худыми серебряными руками, хотел что-то сказать, но воздуха, словно не хватало, он заикался, потом высоко поднял голову и неожиданно заплакал.
– Гиппократ, возьмите себя в руки, – тихо сказал Лев Николаевич. – Мы с Вами, мы рядом. Ваши слёзы могут разжалобить кого угодно. Конечно, если б так плакал мой филёр-музыкант из «Крейцеровой сонаты», Позднышев не совершил бы убийства. Говори, говори, дорогой мой античный врач. Ты искренен, и это прекрасно! Искренность так же, как любовь, не купишь, не превратишь в бизнес. Секс, внезапное чувство, тут же уходящее в неизвестность, можно превратить и в забавную игрушку, потешаться ею и делать деньги. Но искренность, любовь до гробовой доски – это от Создателя, от Бога, если он где-то живёт жизнью человечества. Мы слушаем тебя, античный врач из семнадцатого поколения изумительных врачей.