– Мардахай Абрамович, вы живы?
– Да, Роза Галимовна. На этот раз обошлось.
– А Вы, уважаемый доктор?
– Как видите, – Гиппократ покачал головой. – Ну и паразит же ваш бывший муж. Я бы пристрелил его, но…
– Мир не так прост, чтобы стрелять всех паразитов. Они живы и пытаются править миром, – с тяжёлым вздохом процедил Крупин, – управляют государствами. Но как в руках паразитов оказались судьбы народов, непонятно! Роза Галимовна, Вы потрясены?
– Да, хозяин…
– И я потрясён наглостью этого безумца.
– Папа, папочка, какой же он безумец?! – воскликнула вдруг Зела, до этого наслаждавшаяся редкой перестрелкой. – Ты действуешь, как хитрый полицай. Сначала стрельба, потом допрос моего будущего мужа. Кстати, я нашла его в мраморном доме, где он не смог подобрать красочных слов, но мумия Онежская всё-таки выслушала его. Он беспечный, плохо владеющий гаджетами любви…
– … Но хорошо знающий законы наживы, флирта, – перебил её олигарх. – Девочка моя, ты ещё слишком наивна, чтобы оказаться сто второй барышней этого негодяя, якобы плохо владеющего конъюнктурой секса. Это ржавый утюг! Где ему до любви! Может, он умеет искусно воровать, грабить. Но у нас в Чистилище другие законы. Мы живём в подземелье, где всё решает истина мудрого разума, воплощённого в монументах. Я что, не прав? – обратился он к Гиппократу.
– Вы правы, мастер, – поддержал его врач. – Ваша принципиальность иногда чистосердечна. Если б не наша соборность, наш стойкий дух, нас бы давно сожрали верхние люди. Грецию-то мы потеряли…
– Вот именно… Зела, Роза Галимовна, развяжите нас и дайте мне другой халат. Где моя примадонна? – Хозяин посмотрел на распахнутую дверь, прислушался. – Где моя красавица с голубыми глазами и светлыми мыслями, знающая мои стихи на память?
Ответа не последовало.
– Развяжите нас! Боже мой, неужели её… Я с ума сойду!
Освободившись от верёвок, он бросился из спальни в коридор, пробежал мимо кухни, потом мимо распахнутой двери в бильярдную и, оказавшись в гостиной, остановился у каолиновой вазы.
Авдотья Кирилловна еле слышно плакала, и свежие майские фрукты вздрагивали на её взволнованной груди. Ей было тоже плохо. Ей хотелось остановить этих прохвостов, плюнуть им в лицо, но она могла только кричать и бить по столу хозяина золотым хвостом.
– Они тащили её, как вещь, как безжизненную куклу, потерявшую своего хозяина. Где Вы были, Мардахай Абрамович?!
– Я дурак… скрывал тайну, но теперь скрывать глупо. Чистилище умирает, Авдотья Кирилловна. Памятники и великие шедевры мирового искусства теряют свою суть, свою истину, превращаются в обычный хлам. Шедевры продают, как металл. От них уходит жизнь в том смысле, в котором была. Стихи Державина, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Блока, Есенина, Твардовского прекрасные, но скоро мы не услышим голосов этих поэтов.
– В чём причина, милый хозяин?
– Причин много, но главная – в этом искусном негодяе, ограбившем нас…
– Да, да, впереди везли сейф, а потом тащили её…
– Авдотья Кирилловна, – с тревогой и ужасом в голосе вдруг почти забарабанил Крупин. – Беда стучится во все окна, во все щели! Она в глазах каждого мудрого памятника, скульптуры, бюста! Она в глазах любой матери, имеющей грудного ребёнка. В Чистилище мало детей, но их положение скверное. У родителей нет работы. Сейчас бы строить новые коммуникации, но Колбасов!! И он не один. За ним богатые люди, такие же алчные. Его пристань – не наше Чистилище! Не наше мудрое отношение к великим изваяниям, разумным шедеврам. Он предал историю, диалектику, наш разум, нашу совесть. Авдотья Кирилловна, я в шоке! У меня увели любимую, самую дорогую невесту…
– Кого?
– Сволочкову.
– Боже мой! – бесценный наш хозяин… И про психологиню слышала. Она беременна. Живот – во! Наверно двойня будет. Деньги превратили наших мумифицированных барышень в пуховую подстилку…
– И каждая подстилка, – согласился хозяин, – за баксы готова бросить всё и лететь на край света. Но Джоржи Омари не на ту нарвался! Африканский магнат, с людьми, попугаями. На наших токах кого только не встретишь…
– Простите, мастер, наш ненаглядный гений, можно поинтересоваться у Вас: я и говорящая пепельница сгораем от любопытства.
– Авдотья Кирилловна, о чём спор? Вам, как уникальной смотрительнице гостиной, отвечу на самый сложный вопрос.
– Скажите, Джоржи Омари, за Анну Сволочкову миллиардер доллары предлагал?
– Да, он предлагал, а мы просили миллиард, и он клюнул. Только она, моя драгоценная, не согласилась. Простите меня, уважаемая, но сейчас надо понять, что произошло! Почему нет Вилара Петровича, спецгруппы? – олигарх раздраженно достал рацию. – Вилар Петрович? Вы слышите меня? Алё? Молчание. Надо связаться с Петуховой.
Олигарх набрал ее номер.
– Лидия Васильевна, Вы на месте?
– Да, Мардахай Абрамович, дежурю и слушаю выступление верхнего президента.
– Прекрасно. Даю Вам маленькое задание.
– Какое?
– Президент часто выступает. Прошу обратить внимание, на встречах с ним разные люди присутствуют или, к сожалению, одни и те же?
– Всегда разные.
– Приглядитесь, дорогая моя, понаблюдайте. Хорошо, что разные, но если одни и те же, сообщите мне, Лидия Васильевна.
– Да, я Вас слушаю.
– Где у нас Головастиков?
– Сидел за биокомпьютером, осваивал новую технику.
– А сейчас где?
– Не знаю.
– Вам известно, что Колбасов похитил сейф из моей спальни, а потом Анюту Сволочкову?
– Нет, первый раз слышу. Боже мой!
– Я вызвал Головастикова, чтобы скрутить этого гада, но радиосвязь молчит.
– Не может быть! Вероятно, что-то случилось?!
– Свяжитесь с ним, Лидия Васильевна, я умоляю. Он как воздух нужен. Я жду. Ну что ж, Авдотья Кирилловна, берегите себя. Я пойду. Но я всегда с Вами, если что произойдет и мы закроемся, я заберу Вас.
– Куда?
– Не знаю.
– С Вами хоть на край света.
Олигарх пошел обратно, через кухню. Дверь в бильярдной также была распахнута, но какой-то странный запах, то ли пота, то ли дурманных наркотических сигарет, то ли какой-то удушливой ворвани, неожиданно остановил его.
Он вошел в пустую просторную комнату с прокуренными обоями, глянул на бильярдный стол и увидел на зеленом бархатном покрытии два темных шарика.
Один был величиной с яйцо молодой курицы, сухой, жилистый, другой – влажный, и густая краснофиолетовая то ли кровь, то ли краска, сочилась из-под него.
Напротив шариков лежали два инкрустированных кия, тоже с красными пятнами.
– Да это ж чьи-то яйца! – воскликнул миллиардер. – И уж конечно, не бычьи и не конские, – он знал и даже использовал как закуску под дорогое вино и конские, и бычьи. – Вот мумии до чего додумались! – Он брезгливо взял двумя пальцами одно яйцо и тут же бросил. Яйцо было не то что теплым – горячим! Олигарх ещё раз тревожно оглядел комнату и, не найдя ничего подозрительного, быстро пошёл в спальню.
Гиппократ и Анаконда ждали его. Но больше они ждали Вилара Петровича Головастикова. Главный начальник, а теперь и комендант Чистилища, не появлялся.
– Вот тебе и служба быстрого реагирования, – возмущалась Роза Галимовна, по кличке Анаконда. – Мардахай Абрамович, у нас новая мумия появилась, – сообщила она, как только олигарх вошёл в спальню.
На столе безжизненно лежал боевик Колбасова. Хозяин медленно подошёл к здоровяку, снял с бойца чёрную маску. Лицо было молодое, красивое, с ямочками на щеках.
– «И жить торопится, и чувствовать спешит», – сказал олигарх. Он взял руку боевика, проверил пульс. – Он ещё живой. В нём две пули. Одна – в сонной артерии, другая – в нижней части головы, остальные – в бронежилете. Уважаемая Роза Галимовна, пригласите, пожалуйста, санитаров по первичной обработке клиентов. А Вы, дорогой врач, перевяжите мне раненую руку. Она ещё пригодится.
Глава пятаяИдиоты и потерянный олигарх
Анаконда ушла за санитарами, а хозяин с благородной улыбкой подошёл к Гиппократу и обнял искорёженного пулями доктора.
– Жаль, что упустили негодяя! – с досадой сказал он. – Вы, дорогой мой философ, спасли меня… По пять капель коньячку, виски, бренди, есть сидр.
– Честно говоря, я не пью. Но визит к Вам ошарашил. Я догадывался, что работа Ваша – не приведи господь, безумная и неблагодарная. Но столько событий за первую половину дня!.. Я вспомнил Грецию, Рим, гладиаторов, Сократа.
– Привыкайте, если хотите добиться признания у своего народа, – задумчиво сказал олигарх. – Это дороже любых регалий, наград, успехов. Эта волновая генетика проникает людям в душу и не даёт им покоя, это вирус, поражающий на века, тысячелетия, и бороться с ним бесполезно. Вспомним Болотникова, Разина и все эти безумные реформы: внедрение генетически абсурдных продуктов – спаривание помидоров с колбасой, кукурузы, со скорпионом, томата, с жабой, выращивание не ходящих по полям и лугам коров, компьютерные программы среди куч навоза и жуткого сельского мата, внедрение на селе цифровых брендов, никак не связанных с дыханием земли, с культурой каждого земства, уезда, о которых неоднократно говорил Солженицын. Всё это приведёт к волнениям, демонстрациям и, может быть, к появлению новой власти. Не знаю какой, но многообещающей. Разве можно бороться с безумцем, который всё отрицает, но чует светлую и ясную цель. Именно такие безумцы делают открытия, создают новые цивилизации, и есть надежда, что мы, люди, освоим космос, и, благодаря этим безумцам, призрачные звёзды будут нашими долгожданными квартирами, дачами! Давайте, давайте, мой спаситель, по пять капель. Поверьте мне, Гиппократ, что у Вас все органы в порядке. Я лично осматривал их. Они хорошо контактируют с Вашим постоянным серебром и талантом. – Он достал золотые чашечки и, плеснув коричневого виски, выпил и вдруг крякнул не как мужик из средней полосы, а как северный, архангельский. – Эх, Поморье, моё синеокое Поморье, вечная тяга мужика с косой к мужику с граблями. Я ведь, мой дружок, с ломоносовских мест, тропу медведя или сохатого по запаху чую. Мой дед, Верещагин Альберт Александрович, за сто вёрст от дома лыко драть ходил. А теперь там магазин с гомопродуктами. От болезни кишок люди, как мухи, мрут. Пей, дружок, виски и знай: наш самогон из Архары намного лучше греческого сидра, виски, потому что он из опилок рудовых лесов. Раньше из ячменя, ржи, пшеницы гнали, а теперь из леса. Картошки, зерна самим не хватает. – Он выпил, Гиппократ тоже выпил, и серебро его, особенно в суставах, зазвенело, наполнилось звуками музыки великого подземелья.