Он разбежался и ухватился за изгородь обеими руками. Боль не была слабее, чем раньше, но ему было безразлично. Он карабкался вверх. Но каждый новый перехват рук давался все тяжелее, боль нарастала, она начала заполнять его сознание. Он не мог больше ни о чем думать, только невыносимая боль. Он понял, что капум не дал обезболивающего эффекта. Но к этому моменту он добрался до вершины изгороди. Боль была ужасающей, она охватила всего Майро, он сходил с ума. Она заполнила все его сознание, все естество. Он уже не соображал, что делает. Последним рывком он подтянулся и перегнулся через изгородь. Боль охватила каждую клеточку его мозга, все тело горело огнем.
Маленькие Некто в ужасе наблюдали, как их друг беспомощно повис на вершине изгороди, голова и туловище на одной стороне, а ноги на другой.
Они с криком подбежали к изгороди, начали прыгать, стараясь схватить его за руку. Но они не жевали капум и боялись дотронуться до изгороди.
Услышав их крики, Мандачува бросился назад. В его теле еще осталось обезболивание, он вскарабкался к Майро и спихнул тяжелое человеческое тело. Майро с треском упал на землю, его рука до сих пор касалась изгороди. Свиноподобные оттащили его. Его лицо исказила гримаса агонии.
– Быстрее! – заорал Лиф-итер. – Пока он не умер, давайте посадим его!
– Нет! – выкрикнул Хьюман, отталкивая Лиф-итера от безжизненного тела Майро. – Мы не знаем, умирает ли он! Боль всего лишь иллюзия, у него нет ран, значит, боль должна пройти…
– Он отходит, – сказал Эрроу, – посмотрите на него.
Пальцы на ногах Майро стали судорожно сжиматься, его ноги поднялись вверх, его спина изогнулась дугой. Он едва дышал, с хрипом, на его лице застыла маска нестерпимой боли.
– Прежде, чем он умрет, – не унимался Лиф-итер, – мы должны дать ему корни.
– Приведи Аунду, – сказал Хьюман. Он повернулся к Мандачуве. Сейчас. Беги и скажи ей, что Майро умирает. Скажи ей, что калитка опечатана, а Майро на другой стороне за изгородью. Он умирает.
Мандачува бросился бежать и вскоре скрылся из виду.
Секретарь открыл дверь. Но пока не показалась Новинха, Эндер не почувствовал облегчения. Когда он послал за ней Элу, он был уверен, что она придет, но проходили долгие минуты ожидания, и он засомневался. Но не было необходимости в сомнениях. Она была именно такой женщиной, какой он предполагал. Он заметил ее развевающиеся волосы, и впервые с момента прибытия на Луситанию образ отчаявшейся девочки встал перед ним. Именно этот образ перевернул его жизнь менее двух недель назад, более двадцати лет.
Она выглядела напряженной и взволнованной, но Эндер знал, что ее нервозность вызвана недавним событием, и необходимостью посещения апартаментов епископа сразу после громогласного объявления ее грехов. Если Эла сказала о той угрозе, которая нависла над Майро, это тоже могло отразиться на ней. Но все это было преходящим; Эндер мог видеть это по ее лицу, по слабости движений, напряженности взгляда. Но в ней появилось и другое – зародившаяся надежда. Я приехал не обижать тебя, Новинха, я рад видеть, что моя речь принесла тебе нечто большее, чем стыд.
На секунду Новинха остановилась, глядя на епископа. Но не враждебно, а вежливо, с почтением; он ответил ей таким же взглядом и предложил сесть.
Дон Кристиан встал, уступая ей место, но она покачала головой, улыбнулась и выбрала стул у стены. Рядом с Эндером. Эла подошла и встала рядом с Матерью, оказавшись, таким образом, и рядом с Эндером. Как дочь между родителями, подумал Эндер; но он отгонял эту мысль и старался не думать больше о ней. Предстояло решить более серьезные проблемы.
– Похоже, – сказала Боскуинха, – совещание обещает быть интересным.
– Я думаю, Конгресс уже принял решение, – сказала донна Криста.
– Ваш сын, – начал епископ, – обвиняется в преступлении против…
– Я знаю, в чем его обвиняют, – сказала Новинха. – Я ничего не знала до сегодняшнего дня, пока мне не сказала Эла. Но я не удивлена. Моя дочь, Элеонора, тоже нарушила правила, установленные ей Учителем. Все они более полагаются на собственное разумение, чем на правила, которые им устанавливают. Это полный провал, если ваша цель сохранить законы, но если ваша цель учение и познание нового, только таким путем можно прийти к победе.
– Вашего сына будут судить не здесь, – сказал дон Кристиан.
– Я попросил вас собраться, – сказал Эндер, – потому что необходимо принять решение. А именно, обжаловать или нет законы Конгресса Звездных Путей.
– У нас нет выбора, – сказал епископ Перегрино.
– У нас есть не один выбор, – возразил Эндер. – И очень много причин сделать выбор. Вы уже сделали один выбор, когда увидели, что копируются ваши файлы, вы решили спасти их, решили доверить их мне, чужому вам человеку. Ваше доверие будет оправдано – я верну все ваши файлы по первому требованию, не читая и не вторгаясь в них.
– Спасибо, – сказала донна Криста. – Но мы сделали это раньше, чем поняли всю тяжесть обстановки.
– Они собираются эвакуировать нас, – сказал дон Кристиан.
– Они контролируют все, – добавил епископ.
– Я уже рассказала им, – пояснила Боскуинха.
– Они не могут контролировать все, – произнес Говорящий, – они контролируют только связи ансибла.
– Мы не можем отключить ансибл, – сказал епископ Перегрино, – это единственная связь с Ватиканом.
– Я не предлагаю отключить ансибл. Я только хочу сказать вам, что я могу. И говоря это вам, я доверяю вам не меньше, чем вы доверили мне.
Потому что, если вы сообщите об этом кому-нибудь, то я и еще кое-кто, кого я люблю и от кого завишу, очень дорого заплатим. Невообразимо дорого.
Они переглянулись, затем согласно кивнули.
– У меня есть друг, который контролирует связи ансибла всех Ста Миров, полностью, и совершенно неожиданным способом. Она сказала мне, если ее попросить, она может создать видимость для фрамлингов Ста Миров, что мы здесь на Луситании отключили ансибл. Хотя у нас останется возможность посылать любые сообщения, в том числе и Ватикану, в любую часть Ста Миров.
Мы сможем читать дистанционные записи, получать сообщения с других планет.
Другими словами, мы будем иметь глаза, а они будут слепы.
– Отключение ансибла или создание видимости отключения будет рассматриваться, как бунт. Или война. – Боскуинха старалась произносить слова как можно тверже, но Эндер понял, что идея понравилась ей, хотя она решила сопротивляться. – Я хочу сказать, что если мы достаточно безрассудны для войны, то можно принять предложение Говорящего. Но это чистая авантюра. У нас будет достаточно приключений – если мы все сойдем с ума и поднимем бунт.
– Мы ничего не выиграем от восстания, – сказал епископ. – И все потеряем. Я глубоко сожалею о трагедии, о необходимости отправить в тюрьму Майро и Аунду, да еще на другую планету, ведь они так молоды. Но то, что мы добровольно отправили их в тюрьму, может смягчить ответственность общества в целом. Мы сможем уберечь остальных от страдания.
– Вы думаете, эвакуация колонии не заставит их страдать? – спросил Говорящий.
– Да, конечно. Но закон нарушен, и за это следует расплачиваться.
– Но если законы основаны на незнании, а расплата куда больше греха?
– Не нам судить об этом, – сказал Перегрино.
– Нет, мы – судьи. Согласно законам Конгресса, мы должны сказать, что законы хороши и наказание заслужено. Вполне возможно, что именно такое решение и будет принято в конце совещания. Но я хочу, чтобы вы кое о чем узнали, прежде чем примете решение. Кое-что скажу я. О некоторых вещах лучше расскажут Эла или Новинха. Вы не можете принять решение, пока не узнаете об этом.
– Я всегда рад узнать как можно больше, – сказал епископ. – Конечно, итоговое решение будет зависеть от Боскуинхи – не от меня…
– Окончательное решение принадлежит всем вам – правительственным, религиозным и научным лидерам. И если кто-нибудь выступит против восстания, восстание будет невозможно. Без поддержки церкви Боскуинха не может управлять. Без поддержки правительства у церкви не будет власти.
– Мы не имеем полномочий, – сказал дон Кристиан, – мы высказываем только мнение.
– Каждый взрослый Луситании видит в вас пример мудрости и разума.
– Вы забываете о четвертой силе, – добавил Перегрино, – себе самом.
– Я – фрамлинг для колонии.
– Да, но сверхординарный фрамлинг, – сказал епископ. – За четыре дня вам удалось захватить души людей, так как я бы побоялся и не посмел.
Теперь вы советуете поднять восстание, это будет стоить нам всего. Вы опасны, как Сатана. И тем не менее, вы здесь, подчиняетесь нашей власти, как будто вы не вольны подняться на шаттл и вернуться на своем корабле в Трондейм с двумя преступниками на борту.
– Я покоряюсь вашей власти, – сказал Эндер. – Потому что не хочу оставаться фрамлингом. Я хочу быть вашим гражданином, вашим учеником и прихожанином.
– Как Говорящий от имени Мертвых? – спросил епископ.
– Как Эндрю Виггин. У меня есть кое-какие умения, которые могут оказаться полезными вам. Особенно, если вы восстанете. Кроме того, у меня есть другое дело, которое я не смогу исполнить до конца, если людей эвакуируют.
– Мы не сомневаемся в вашей искренности, – сказал епископ. – Но вы должны простить нас, что мы не совсем доверяем горожанину, который совсем недавно появился в городе.
Эндер кивнул. Епископ и не мог сказать иного, пока не знает всей информации.
– Позвольте сначала рассказать то, что известно мне. Сегодня в полдень я ходил в лес вместе с Майро и Аундой.
– Вы! Вы тоже нарушили закон! – Епископ вскочил со стула.
Боскуинха подалась вперед.
– Вторжение в наши файлы началось задолго до сегодняшнего дня.
Поэтому приказы Конгресса не распространяются на его нарушения.
– Я нарушил закон, – сказал Эндер, – потому что свиноподобные спрашивали обо мне, требовали увидеть меня. Они видели шаттлодром. Они знали, что я здесь. И, плохо это или хорошо, они читали «Королеву Пчел и Гегемона».