– Ты дурак, Диакеза? – выкрикнул Алешка.
Диакеза вскинул голову, глаза его блеснули – то ли слезками, то ли злостью.
– Вот! Опять! Диакеза! А у меня имя есть! И никто его не помнит!
Он замолчал, и долго было тихо.
– Сам виноват, – наконец проговорил Алешка. Правда, не очень уверенно.
А я подумал: бывает так, что мы к чему-нибудь привыкаем и думаем, что так всегда было и так и должно быть. А потом вдруг что-то случается и видно, что это было неправильно. И даже жестоко. А мы этого не замечали и проходили мимо человека, который рад бы стать с тобой рядом, но не решается: возьмут и опять прогонят. Да еще и посмеются.
– Вам хорошо, – сказал Диакеза. То есть Шурик. – Вы все вместе. А я всегда один.
– У тебя родители есть, – буркнул Алешка.
– А друзей нет. С одними родителями не проживешь.
А он неглупый парень, подумал я. А может, и неплохой.
– Зачем ты это сделал? – спросил Алешка. – Кто тебя научил?
Было видно, как трудно Диакезе… то есть Шурику признаваться. Но было видно и то, что он решился и не отступит. Я даже его зауважал, когда подумал, как это непросто.
– Я отомстить хотел.
– За что? – с великим удивлением спросили мы с Алешкой в один голос.
– Дим, – вдруг сказал Шурик, – ты Лешку-то отпусти, что ты в него вцепился.
Мне это тоже понравилось. Сам в таком положении, а о своем враге подумал.
– Этот дядя Лева… он, конечно, хороший. Но вредный. Все время учит. Замечания делает. И почему-то всегда при Маринке. Достал, в натуре.
Ага, тут еще и безответная любовь.
– Я папе пожаловался. А он говорит: «Никогда никому обиды не прощай! Тогда тебя будут уважать и бояться». Бояться – это мне не надо. А вот чтобы уважали, этого хочется.
– Дальше, – сказал Алешка. Хотя он все уже знал. Почти все.
– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.
– Ничего твой папа не перепутал, – сказал Алешка. – Он тебе дал таблетку, чтобы дядя Лева потерял сознание на посту.
– Врешь ты все!
– А ты у папы спроси, – Алешка уже успокоился. – И еще у него спроси, зачем ему Маринкина кукла?
– А я знаю? – завопил Шурик. – Он меня попросил, я и сделал.
– Хочешь, скажу? – спросил Алешка. – Знаешь, ты кто? Ты глупое орудие в хитрых руках. А ты знаешь, что твой папа приказал похитить Маринку? И она просидела в вашем подземном гараже, как царица в темнице?
– Ты все врешь!
– А ты у папы спроси.
Тут приоткрылась дверь и появилась красивая прическа на маминой голове.
– Эй, богатыри, – спросила она, – что будете делать: биться или мириться? Чайник у меня готов. Правда, к чаю ничего нет.
Алешка вдруг улыбнулся – широко и беззаботно.
– Зато у нас есть. Димка целый пакет из госпиталя украл.
– Да, – сказал я, – у нас немного плюшек осталось. Еще мандарины, еще шоколадки, печенье и вафли.
– Это не кража, – сказала мама, – это ограбление.
– Да, мам, – наябедничал Алешка, – он чуть и чайник с заваркой не утащил.
Честно скажу: я за него порадовался. Потому что у него на сердце отлегло. И туча растаяла.
В общем, мы напились чаю с больничными подарками, я помог маме убрать со стола и помыть посуду, а Лешка скрылся с Шуриком в нашей комнате и о чем-то с ним долго совещался.
Потом он его проводил до двери и очень серьезно спросил:
– Ты с кем теперь? С нами или с ними?
– С вами, – сказал Шурик.
– Ну, Дим, – Алешка бросился на тахту и задрал ноги, – начинается борьба.
– Она у тебя уже давно началась, – сказал я.
– Это, Дим, была плохая борьба. Она, Дим, была под ковром. А теперь, Дим, будем стреляться в чистом поле.
– И кто победит? – на всякий случай спросил я.
– Дети Шерлока Холмса!
Как известно, всякая борьба и каждое сражение начинаются с подготовки. Я сразу понял, что бороться будет Алешка, а подготовка ляжет на мои плечи.
– Дим, – это Алешка сказал серьезно и со всем уважением ко мне. – Ваш Бонифаций очень тебя уважает. Пишешь ты всякую фигню, а он в восторге эту фигню читает и перечеркивает.
– Что еще? – Мне захотелось схватить его за немытое ухо.
– Но он к тебе прислушивается. Ты для него как Буратино для папы Карло.
Сейчас я его за оба уха схвачу.
Но тут Алешка прикрыл поплотнее дверь и зашептал мне в ухо. Отшептавшись, он отодвинулся и с сомнением произнес:
– Хотя, конечно, вряд ли у тебя получится.
Но мне эти штуки хорошо знакомы – на слабу берет.
– Да, – будто сомневаясь, сказал я, – пожалуй, я не смогу. Задача сложная. Она большого ума и тонкой хитрости требует. Нет, Леш, мне не справиться. Поищи кого-нибудь другого.
Алешка спохватился:
– У тебя, Дим, и тонкий ум, и большая хитрость. Ты воще, наверно, станешь президентом.
Мне осталось только посмеяться и спросить:
– Что нужно сделать?
Алешка очень толково мне все объяснил.
– Леш, это опасно, – сказал я, не отказываясь.
– Дим, а у папы работа не опасная? А дядя Лева? Он не зря говорил про ножи и пули. А дядя Федор?
Да, дядя Федор в ушастой шапке со своими «родственниками». Он в прежние годы отважно воевал в «горячих точках». Он был механиком-водителем бронетранспортера. И вот однажды их бронетранспортер подорвался на мине, и его окружили злобные и беспощадные враги. А он под их автоматным огнем вылез из машины и сумел ее починить. И вывел ее из-под обстрела и всех спас. А у него было четыре пулевых раны. Ему дали за это орден. А потом он трудился опером.
– Ладно, – сказал я. – Только ты держись за моей спиной.
После уроков я побродил по рекреации, обдумывая разговор с Бонифацием. К нему тоже нужен подход. Иногда нужно сказать правду, а иногда наврать такое, что он махнет рукой и скажет:
– Отойди от меня! Делай сам. Под свою ответственность.
Вот на этом я и остановился.
Я пошел в актовый зал, где наши художники завершали оформление задника. Получилось здорово. Оставались сущие пустяки и мелкие штрихи. Бонифаций прохаживался меж рядов и любовался.
– Клево, – сказал я.
Бонифаций сердито обернулся.
– Дим, тебе-то уж не пристало пользоваться жаргоном.
– Извините, погорячился. Очень красиво и сказочно. Только вот…
– Что такое? – Бонифаций забеспокоился.
– Знаете, – медленно начал я, будто в раздумье, – все-таки Новый год – это праздник волшебства. Все необычное в нем должно быть неожиданным. Как подарок.
– Ну, в целом верно. – Бонифаций недоумевал: то ли я скажу что-нибудь путное, то ли ляпну глупость и несуразицу. – А конкретно?
– Мне кажется, чем прекраснее и сказочнее становится под рукой наших мастеров это эпохальное полотно, тем больше народу о нем узнает. И не будет эффекта. Не будет сказки.
Бонифаций задумался.
– А ведь ты прав. Но критиковать всегда проще, чем сделать конструктивное предложение. Оно у тебя есть? Если нет – иди отсюда.
– Сегодня наш Максимыч (это учитель трудвоспитания) снял здесь прежние шторы и повесил новогодние. – Бонифацию надо говорить медленно, чтобы он проникся.
– Ну?
– А старые валяются…
– Лежат, – поправил Бонифаций.
Я подумал и возразил:
– Все-таки – валяются. Они валяются в мастерских.
– Безобразие! Все? Иди отсюда.
– Щаз! Так и пошел. Нужно сегодня всем нам – художникам – остаться до позднего вечера и завершить задник. Я тоже помогу рисовать.
– Вот этого, Дима, не надо. Пишешь ты, Дима, хорошо. А рисовать… Не обижайся. Но идея твоя мне нравится. Я тебя правильно понял? Сегодня мы работаем до позднего вечера, завершаем задник и прячем его за старыми шторами, которые валяются… то есть лежат в мастерской. И населению нашей школы обеспечен праздничный сюрприз.
– Все правильно!
– Ты молодец. Когда-нибудь ты станешь в нашей школе завучем!
Во спасибо! Алешка – президент, я – завуч. Мама – завхоз. Папа – космонавт.
– Только я тебя попрошу, Дима, не берись за кисть. Твое оружие – перо.
Мое оружие – ум! Скромно сказано, но со вкусом.
Я помчался домой и доложил Алешке о проделанной работе.
– Старший брат, – сказал он, – не всегда бывает самым глупым.
Комплимент? Или намек?
Глава XIНочная схватка
Идея, которую я подбросил Бонифацию, целиком захватила его. Он тут же собрал всех, кто так или иначе был причастен к оформлению спектаклей, объявил авральную работу и велел предупредить родителей. Чтобы они не очень волновались.
Мы с Алешкой, конечно же, затесались в эту веселую компанию. Но сначала сбегали домой – «обрадовать» маму тем, что раньше полуночи она нас не увидит.
– Это еще что за фокусы? – возмутилась мама. – Какой Бонифаций? Из мультфильма?
– Из нашей школы, – объяснил я.
– И что такое делает в вашей школе Бонифаций из мультфильма?
– Не из мультфильма, – объяснил Алешка. – Из учительской.
– О господи! – мама прижала пальцы к вискам. – Стоит только папе уехать, как у вас начинаются всякие мультфильмы в учительской!
Но нам повезло. Разговор шел на кухне, где в это время пил чай дядя Федор – он поменял нам кран в мойке. И спокойно вмешался:
– Да что! Нет беспокойства! Без двадцать двенадцать я поставлю машину возле школы. И приму ваших хлопцев. И доставлю.
– Только без Бонифация, – сказала мама, соглашаясь.
– А то!
Мы повертелись в актовом зале, а потом незаметно рассредоточились. Я рассредоточился поближе к учительской, Лешка – в район раздевалки.
Время было довольно позднее, в школе началась тишина, только из актового зала доносились порой громогласные указания Бонифация, смех и всякие восклицания.