На службе в Коминтерне
Глава 11
Я перехожу к самой существенной части моих воспоминаний, посвященной описанию моей службы пресловутому Коминтерну. Но прежде чем говорить о ней, я в интересах соблюдения хронологической перспективы скажу несколько слов о том, что было со мной до того, как началась моя коминтерновская «деятельность».
Как я уже выше упомянул, в 1923 году партия откомандировала меня со службы ЧК, согласно моей просьбе, для продолжения образования. Таким образом, в ЧК в общей сложности я прослужил всего два года. Но прошло еще немало времени, прежде чем мне удалось поступить в высшее учебное заведение. По распоряжению партии я был командирован на работу в Центросоюз Грузии, сперва в качестве инструктора кооперации, а затем секретарем правления Центросоюза. Я не буду описывать не представляющей собой общественного интереса моей работы в Центросоюзе. Отмечу, что к этому времени мое разочарование в большевизме стало говорить во мне все сильнее и сильнее. Конечно, это не могло не отразиться на моем внешнем поведении, выходившем, таким образом, нередко за пределы установившихся в советской практике обычаев и нравов. Я не буду перечислять все такие случаи, и лишь для того, чтобы дать читателю некоторое общее представление о той «ереси», в которую я впал, приведу один эпизод.
Дело в том, что в описываемое время в среде грузинской коммунистической партии возникло и стало выражаться все ярче и ярче определенное течение в сторону национального движения. На советском жаргоне всякое самостоятельное, сколько-нибудь выходящее из сферы откристаллизовавшейся советской мысли движение, как известно, называется уклоном… Читатель, конечно, знает, что таких уклонов имеется п+1. Мое сочувствие этому «уклону» было зафиксировано на одном из заседаний комячейки Центросоюза, в котором я голосовал вместе с друзьями против одного из решений ЦК партии по поводу национального вопроса.
Увы, в свободной России проявление сколько-нибудь самостоятельной, не продиктованной свыше мысли является уже «преступным», а потому и наказуемым. Таким образом, факт моего голосования в неугодном ЦК партии направлении сразу же поставил меня и моих друзей в ряды оппозиции. Немудрено поэтому, что над всеми такими неугодно мыслящими начался ряд экспериментов или педагогических воздействий. Меня, так же как и других «уклонистов», стали перебрасывать с места на место, конечно, в интересах нашего «вразумления»… Но этот уклон не только не исчез, но все более расширялся, часто внешне выражаясь определенной подпольной работой.
Эта борьба с оппозицией, параллельно росту ее, все увеличивалась и принимала все более грозный характер и, начавшись с выговоров, перемещений, исключения из партии, закончилась по «сталинскому обычаю» арестами, высылками и расстрелами. Так, я в конце концов был «вынужден выехать» из родного города и жить в Мурманске[7]— на поселении. Благодаря старым связям мне удалось спустя некоторое время полулегально выбраться из Мурманска и попасть в Ленинград.
Здесь мне пришлось уже вплотную принять участие в нелегальной работе в оппозиционных большевизму организациях. Мы имели свои явки, конспиративные квартиры и даже нелегальную типографию, где печатались, а потом распространялись по заводам и фабрикам наши листовки в тысячах экземпляров. Мы были не чужды также и известных активных выступлений. Так, однажды в канун праздника Октябрьской революции в Ленинград приехали нелегально Троцкий, Евдокимов, Радек и др. Было назначено собрание оппозиционеров, на котором Троцкий прочел доклад, после чего была выработана тактика нашего выступления на октябрьских торжествах, направленная против сталинской бюрократии.
Утром в день торжеств на Красной площади была устроена правительственная трибуна, где находились все ленинградское губернское правительство, а также приехавшие из Москвы гости: Ворошилов и др. Рядом с этой трибуной стояла и наша, то есть трибуна оппозиции. На ней находились Троцкий, Радек, Евдокимов и др. После парада войск стали дефилировать рабочие организации. И проходя мимо нашей трибуны, рабочие приветствовали Троцкого и других оппозиционеров криками:
— Да здравствует оппозиция!
Долой диктатуру Сталина!
Эта явно сочувственная оппозиции демонстрация вызвала на первой, «сталинской» трибуне заметное замешательство. Находившиеся на ней заволновались, стали переговариваться, жестикулировать…
Но вот подошла многочисленная демонстрация рабочих Путиловского завода. Она шла стройно, неся свои знамена… Приблизившись к нашей трибуне, многие из рабочих, расстраивая ряды, бросились к нам с криком «Да здравствует Троцкий, вождь оппозиции!». Это внепрограммное выступление части рабочих произвело беспорядок. И тотчас же в толпу рабочих врезался отряд конной милиции с шашками наголо. Но не пуская в ход оружия, он стал приводить процессии в порядок. Рабочие же с криками «Долой красных городовых!» набросились на милиционеров и голыми руками стали вырывать у них сабли, а самих стаскивать и сбрасывать с лошадей. Тогда на нас пустили роту войск ОГПУ, которая и разогнала нас… Это было в «пролетарской свободной России»!..
Попутно с упомянутой оппозиционной работой я все не терял надежды попасть в высшее учебное заведение. Но теперь это было мне гораздо труднее, потому что я был «исключенный» и некому было меня командировать[8]. Однако благодаря моим старым дооппозиционным связям мне удалось получить официальную командировку от Аджарского Центрального исполнительного комитета в Ленинградский Восточный институт. Давалась эта командировка мне, как выразился один мой друг, «лишь принимая во внимание мое революционное прошлое и молодость и в надежде, что со временем я опять войду в лоно Сталина!».
Ленинградский Восточный институт, куда я получил командировку, состоит при Центральном исполнительном комитете СССР на основании постановления президиума ЦИК СССР. «Он является специальным высшим учебным заведением, которое имеет своей задачей подготовку работников для практической деятельности на Востоке и научных работников для востоковедных вузов».
Подразделяется институт на разряды: японский, китайский, монголо-тибетский, туркестанский (с отделением узбекским, казахско-киргизским и таджикским), анатолийско-турецкий, персидский, индийский (с отделениями урду), бенгальский (с дравическим наречием), армянский, грузинский, арабский и семинарий: яфетический, монгольский и туркологический. Ректором института состоит коммунист Павел Николаевич Воробьев.
Я остановил свой выбор на анатолийско-турецком разряде (то же, что и факультет), куда и был зачислен студентом[9].
По окончании института я должен был сразу же выехать за границу. Но это для меня, как оппозиционера, было не так легко, ибо я был под подозрением. Но опять благодаря связям и некоторым шагам, предпринятым мной в сторону «примирения», мне была дана «научная командировка» в Турцию, с назначением в торгпредство и с неофициальным, но многозначительным напоминанием: «Помните, что вы все-таки коммунист».
Уладив все дела и получив необходимые документы, я в марте 1918 года выехал в Стамбул…
И вот все формальности окончены, в моих руках заграничный паспорт. Я был в крайнем волнении, не покидавшем меня до момента, когда я в Батуме сел на пароход. Но неужели же что-нибудь задержит меня!.. Предстояли еще сложные и опасные процедуры: освидетельствование багажа, моих документов… чекистами.
Мне казалось, что время тянется мучительно долго… Вот чекист взял мой паспорт и мои документы. Я весь в ожидании, весь в напряжении, и притом я должен был внешне держать себя совершенно спокойно, ничем не выдавать моего волнения… Он смотрит еще и еще мои документы… да уж не нашел ли он в них чего-нибудь, не скажет ли он мне сейчас, что не может меня выпустить…
— Ну, товарищ Думбадзе, — говорит он, пожимая мне руку, и я едва-едва сдерживаю вздох облегчения, который готов вырваться из моей груди, — счастливой дороги!
Опускаю подробности путешествия. Мне вспоминается приближение к Стамбулу и моя высадка. Наконец я за границей… У цели?.. Все прошедшее уже позади! Началась новая жизнь. В тот же вечер я, сидя в гостинице, с жадностью набросился на эмигрантскую антибольшевистскую литературу. Все поражало меня, казалось, новый широкий мир открывается передо мной… Казалось…
Глава 12
На второй день утром я был уже в кабинете секретаря торгового представительства в Турции товарища Степанова. Последний сейчас же доложил обо мне лично торговому представителю товарищу Суховию, который, выслушав меня, немедленно же сделал распоряжение о зачислении меня в штат сотрудников торгпредства. Надо отметить, что Суховий вообще отнесся ко мне с исключительной внимательностью, не останавливаясь даже перед тем, чтобы выдать мне крупный аванс, что запрещено законом. Такое отношение объясняется теми рекомендательными письмами, которые были у меня за подписями Кирова (члена политбюро) и Платонова (члена коллегии Наркомторга).
За неимением соответствующей для меня вакантной должности я был назначен сперва хранителем ценностей (кассиром) торгпредства с тем, что после двух-трехмесячной работы в Стамбуле я буду переведен в Анкару в качестве секретаря местного отделения торгпредства. Но, как читатель увидит ниже, этому не суждено было сбыться…
Прежде чем приступить к описанию моей работы в торгпредстве и моей предполагаемой работы в качестве агента Коминтерна на Ближнем Востоке, я постараюсь посильно осветить работу Коминтерна на Востоке во всем ее объеме.
Для осуществления поставленной большевиками задачи «организация мировой революции», то есть мировой разрухи путем пропаганды, шпионажа и провокации, большевиками создан в Москве ряд таких организаций, как
Коминтерн (коммунистический интернационал), Профинтерн (Профессиональный интернационал), Крестинтерн (Крестьянский интернационал), Межрабком (Международная рабочая помощь), МОПР (Международное общество помощи революционерам), и все это при обязательном участии ОГПУ. Все эти организации в своей работе как внутри СССР, так и за границей строго централизованы и объединены под единым руководством политбюро Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии (большевиков).
Всем известно, что советское правительство во всех странах, перед всеми правительствами (например, французским и т. д.) выступает с категорическими заявлениями и утверждениями, что оно не имеет никакого официального и «по существу» отношения к Коминтерну и всем перечисленным выше его разветвлениям. По уверениям советских заправил, Коминтерн в целом представляет собой «лишь частную свободно составленную организацию», которой советское правительство, стоя на страже «свободы мнения», в партии предоставляет лишь приют…
Это наглая ложь, в чем, впрочем, никто уже и не сомневается. И действительно, ни одно постановление Коминтерна или его частей, равно как и высшего советского государственного учреждения (Центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров) не имеет ни силы, ни значения без утвердительного грифа политбюро. Наивность уверений советского правительства видна уже из одного того, что председателем Совнаркома является Рыков, состоящий в то же время членом политбюро, генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Сталин, являясь членом политбюро, представляет в то же время коммунистическую партию в исполкоме Коминтерна. Все вопросы пропагандного характера и сколько-нибудь ответственное назначение по линии Коминтерна утверждаются и вообще исходят через политбюро, этот высший партийно-государственный аппарат…
Как известно, большевики потерпели ряд жестоких поражений в своей многогранной деятельности во имя «мировой революции» в Европе, в частности в Германии и Англии и других частях света.
Это побудило их броситься по линии наименьшего сопротивления на Восток. Всей своей деятельностью на Востоке они стараются дезорганизовать его рынки и промышленность, стремясь, таким образом, вызвать застой в торговле и как следствие ее безработицу в Европе. В этих разрушительных моментах вся политика большевиков: ведь безработица в Европе обуславливает собой недовольство рабочего класса, а недовольство является первым этапом на путях революции и гражданских войн. А для бациллы большевизма восстановление брата на брата, то есть гражданская война, является исключительно благоприятной, чтобы не сказать единственной средой… Голод же, разруха и прочие ужасы всей жизни человеческих обществ для них:
Пустые громкие слова,
Обширный храм без божества!
Сеть этих большевистских организаций раскинута, как известно, буквально по всему миру, но, конечно, центры их находятся в странах «наибольшего благоприятствования», с которыми большевики состоят в дипломатических сношениях и ведут торговлю.
И мы видим, что во всех дипломатических, торговых и других учреждениях СССР за границей имеются, как нечто неизбежное, представители Коминтерна — его эмиссары, резиденты, агенты, пропагандисты, которые, официально занимая часто второстепенные и даже совершенно ничтожные должности в этих учреждениях, но (в большинстве случаев места средних служащих) ведут ту разрушительную работу, которая именуется «организация мировой революции».
Вся большевистская деятельность за границей, во всем своем объеме, в общем распределяется между двумя основными мировыми центрами, между Берлином и Стамбулом.
В первом представителем Коминтерна является особый уполномоченный, держащий в своих руках всю работу Коминтерна в европейских странах, а также в странах Дальнего Востока, впрочем, в его район входит также вся Африка и колонии Голландии, равно как и те европейские государства, которые до сих пор имели мужество и государственный смысл не признать советское правительство: Бельгия, Голландия и т. д. Ясно, что все эмиссары стран, входящих в его район, организационно подчинены этому уполномоченному в Берлине, который сносится непосредственно с Коминтерном в Москве.
Вторым центром является Стамбул. Но уполномоченный Коминтерна, находящийся в нем, организационно зависит до известной степени от Берлина, получая основные директивы Коминтерна через него. Стамбульский уполномоченный со сделанными только что оговорками руководит работой в странах Ближнего Востока и в европейских колониях. Конспирации ради эти оба уполномоченные, руководя всем делом подготовки «мировой революции» в своих районах, всегда остаются в тени, открыто же выступают в качестве их заместителей и представителей во всех странах особые эмиссары Коминтерна. Их роль чисто служебноподчиненная: на основании инструкций, получаемых ими от уполномоченных, они уже ведут непосредственно работу по выступлениям[10]и подготовкам восстаний, дирижируя местными коммунистическими партиями. В ведении этих эмиссаров состоит целый ряд сотрудников в качестве организаторов, агитаторов, пропагандистов и пр. Все эти деятели Коминтерна, конечно, живут под вымышленными именами и по подложным паспортам.
Многие из этих работников Коминтерна в зависимости от возложенных на них обязанностей обыкновенно являются лицами с высшим или специальным образованием, с большим коммунистическим стажем и по большей части с весьма солидным чекистским опытом. Упомяну еще раз, что все эти деятели Коминтерна законспирированы и что их официальная служба в полпредстве и торгпредстве является лишь маской, под защитой которой они пользуются институцией столь презираемого большевиками «буржуазного» международного права — дипломатической неприкосновенностью. Конспирация этих лиц имеет целью скрывать сущность их работы не только от правительств тех стран, в которых они находятся, но также и от своих сослуживцев, сотрудников тех учреждений (часто даже от самого полпреда и торгпреда), к которым они для видимости официально прикомандированы.
Меня лично предназначали для работы при одном из эмиссаров в расчете на то, что я, зная ряд восточных языков, смогу легко и быстро ориентироваться в обстановке, в которой мне предстояло бы работать. По плану я должен был войти в институт организаторов пропагандистов, в обязанности которых входит: развитие революционного движения в данном районе, набор и расширение местной агентуры, создание боевых ячеек, организация баз для оружия, транспортирование их и т. д.
Всю работу за границей агенты Коминтерна осуществляют при ближайшем участии местных коммунистических организаций, если таковые имеются, и ряда смешанных организаций вроде МОПР, Межрапром и т. и. Там, где нет местных коммунистических организаций, агенты Коминтерна для осуществления этих задач[11]вербуют нужных людей из туземцев, которые являются главным образом живым материалом в организации гражданской войны.
Во всей этой деятельности агенты Коминтерна тщательно выясняют местную обстановку, местные нравы, обычаи, религии культов, национальные симпатии или антипатии и, стараясь возможно лучше использовать эти особенности, энергично натравливают одну национальность против другой, сторонников одного религиозного культа против таковых же другого… Но все эти дороги должны вести в Рим, то есть к «мировой революции»…
Глава 13
Помимо представителей Коминтерна, во всех странах существует институт резидентов Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). Такой резидент подчинен Москве и сносится со своим управлением через посредство его иностранного отдела.
Для того чтобы у читателя было ясное и верное представление о том, что представляет собой институт резидентов ОГПУ за границей, я считаю нелишним отметить, что, в общем, по существу своих полномочий, резидент той или иной страны является как бы послом ОГПУ или же его полномочным, для данной страны, представителем.
Но не надо забывать, что этот посланник тайный, часто занимающий в полпредстве или торгпредстве не только что второстепенную, но нередко даже совершенно ничтожную должность. И тем не менее, осуществляя свои задачи представителя ГПУ за границей, он по существу держит в своих руках даже самих полпредов, являясь для них часто настоящей грозой, в чем я и убедился во время моей службы в Стамбуле.
В задачу резидента ОГПУ входит секретное наблюдение за эмиграцией и за советскими гражданами, ибо, помимо всего, советскому гражданину, работающему в советских учреждениях за границей, строго воспрещаются всякие сношения с российскими эмигрантами, и виновные подвергаются строгому наказанию.
Резидент ОГПУ также выполняет через свой аппарат задания, получаемые им из Разведупра (разведывательное управление штаба Рабоче-крестьянской Красной армии), то есть занимается и военным шпионажем.
Резидент ОГПУ, помимо своего аппарата, пользуется аппаратом уполномоченного Коминтерна и вербует информаторов для своих шпионских целей среди местной коммунистической партии. Часто такие завербованные иностранные коммунисты даже не подозревают, что, состоя членами коммунистической партии у себя дома, они в то же время становятся предателями своей родины, выдавая возможным врагам тайны государственной обороны своего отечества…
Резидент О ГПУ вербует секретную агентуру также среди российской эмиграции. Секретные сотрудники из эмигрантов вербуются в среде сменовеховцев, нуждающихся, недовольных и просто явных негодяев, готовых продать за деньги что угодно и кого угодно.
Чекистские деятели за границей неисчерпаемы в применяемых ими способах вербовки людей к себе на службу, по принципу «не мытьем, так катаньем»!.. Если не удастся, так сказать, прямое вербование соблазном денег и разных благ, тогда прибегают к самым разнообразным способам. Не перечисляя всех практикующихся приемов, укажу на один из них, так сказать, моральный или, точнее и вернее, совершенно аморального свойства — путем определенного шантажа. Наметив какого-нибудь человека как желательного, чекисты в случае, если он отвергает прямые предложения, стараются всячески его запугать — и материально, и морально. Когда такой человек-жертва попадает в совершенно безвыходное положение, чекисты, как оно понятно, уже сравнительно легко овладевают им. Довольно общим приемом является следующий: допустим, что чекисты узнали, что семья, жена, дети и вообще близкие намеченного «полезного» человека находятся в СССР, его угрозами, вплоть до расстрела его близких, заставляют служить себе, при этом обещая, что если он исполнит их желание, то близким дадут возможность выехать к нему за границу.
Немудрено поэтому, что, не стесняясь средствами, чекисты имеют возможность обильно пополнять штат своих секретных сотрудников из эмигрантов.
Связь с этими секретными сотрудниками, получение от них сведений, инструктирование их и т. д. происходит в чрезвычайно конспиративной обстановке. Секретные сотрудники ГПУ в эмиграции разбросаны повсюду: они имеются в организациях, в партиях, в учреждениях и на предприятиях.
Сеть агентуры ОГПУ так велика, что положительно невозможно хотя бы приблизительно установить ее размеры или границы. Однако при некотором знакомстве с методами и приемами ГПУ их можно выявить — для этого лишь надо хорошо изучить систему ГПУ.
Все эти заграничные организации Коминтерна, ОГПУ и прочие для своих сношений с Москвой пользуются услугами обычных дипломатических курьеров Народного комиссариата по иностранным делам (Наркоминдел). Институт дипломатических курьеров комплектуется из лиц, имеющих большой партийный стаж, работавших или работающих в органах ОГПУ или же занимавших ответственные партийные должности в армии, не ниже политического комиссара дивизии.
Таким образом, мало-мальски секретные документы получаются и отправляются через все границы не в кармане какого-нибудь агента, а в неприкосновенной вализе дипломатического курьера. Помимо этой связи и других, существует еще другой способ, чрезвычайно распространенный и удобный для большевиков. А именно: использование командного состава советских пароходов (советского торгового флота), делающих заграничные рейсы, а также секретарей или членов бюро комячеек (судовых), которые в большинстве случаев являются секретными агентами ГПУ.
Конечно, осуществление поставленных большевиками задач требует колоссальных расходов. Если провести параллель между царским правительством и советской властью, то можно установить, что царское правительство на содержание армии, полиции и заграничного шпионажа расходовало едва одну треть того, что расходуют большевики. Суммы этих расходов не поддаются даже никакому учету, так как в большинстве являются «секретными», а потому не подлежат государственному контролю[12].
Главным и постоянным фондом для расходов Коминтерна, ОГПУ и Разведупра является забронированная в Госбанке иностранная валюта, которая реализуется преимущественно за границей. Сметы эти выражаются во многих миллионах долларов. Смета заграничной работы составляется на каждые шесть месяцев в мировом масштабе, включая в себя содержание и установление новых резидентур, содержание секретных сотрудников, которые в зависимости от степени значения получают от 800 долларов до 30[13].
Деньги по утверждению сметы коллегией ГПУ для иностранного отдела пересылаются отдельными суммами в секретных пакетах через дипкурьеров в адрес, например, «Париж. Полпредство. Довгалевскому». Получив такой пакет, посол вскрывает его, возвращает конверт с распиской на нем обратно курьеру для доставки в центр, а второй конверт с ценностями или же документами и с надписью, например: «уполномоченному ГПУ товарищу Яновичу», передается лично послом или его первым секретарем истинному адресату. Процедура вскрытия и передачи пакетов обыкновенно производится первыми секретарями полпредства. Деньги, полученные таким образом уполномоченным ОГПУ, записываются им на приход секретной кассы и сдаются им на личный текущий счет в один из банков и по мере надобности выписываются чеки для текущих секретных оперативных расходов. На этот же текущий счет вносятся также деньги, полученные от реализации ценностей. Отчетность в израсходованных суммах представляется резидентом в секретную бухгалтерию иностранного отдела ОГПУ, где после проверки отчета начальником иностранного отдела (ИНО) она передается на заседание коллегии для окончательного утверждения. Помимо получения денежных средств из Москвы, Коминтерн и ОГПУ пользуются еще определенным отчислением от всех торговых операций торгпредств и разных коммерческих организаций, находящихся за границей. Это дело проводится весьма конспиративно, о нем знает только торгпред и уполномоченный ГПУ, и по бухгалтерским книгам эти трансакции проводятся по условленным номерам.
Деньги от этих «операций» расходуются главным образом в колониях и идут на содержание и расходы агентов-пропагандистов!
Глава 14
Возвращаясь к моменту моего назначения товарищем Суховием на должность хранителя ценностей торгпредства.
Приняв должность от моего предшественника, я приступил к работе и одновременно знакомился с окружающими меня сотрудниками.
Моим непосредственным начальником был известный в свое время чекист Пинис[14].
Пинис, присутствуя при приемке мной ценностей торгпредства выражавшихся в миллионах турецких лир, напомнил мне о возложенной на меня ответственности за эти ценности и многозначительно добавил, что нам не помешало бы ближе познакомиться…
Заведуя финансовым отделом торгпредства, и в то же время будучи заместителем торгпреда, Пинис был совершенно незнаком со своими обязанностями, и, когда главный бухгалтер торгпредства Гольдштейн убежал из торгпредства, Пинис, не зная бухгалтерии, на требование торгпреда дать ему справку о состоянии счетов и не имея ни малейшего представления, что от него требуют, представил какую-то неразбериху. Да и откуда ему было это знать, — ведь роль его сводилась к тому, что он был оком местного уполномоченного ГПУ, а в этом отношении он был вне конкуренции.
В самом начале моей работы в торгпредстве произошел следующий характерный для заграничных большевистских учреждений случай.
Константинопольское отделение «Аркоса» было оштрафовано турецкими властями на 200 тысяч лир за нарушение закона о гербовых сборах.
Торгпредство, являясь ответчиком ввиду закрытия отделения «Аркоса» в Константинополе, должно было внести этот штраф в срок, предложенный турецкими властями. Торговый представитель Суховий обратился с письмом в министерство финансов с просьбой о вторичной проверке архивных книг «Аркоса», чтобы окончательно установить размер штрафа. Комиссия была назначена, и в течение двух месяцев она рылась в архивах «Аркоса» и наконец свела размеры штрафа с 200 тысяч лир до 8 тысяч. Устроил это Пинис путем взятки чиновникам турецкого министерства финансов, делавшим ревизию.
Взятка выражалась в сумме 10 тысяч лир, я лично выдал эту сумму из кассы торгпредства в двух конвертах одному нашему сотруднику для передачи вышеназванным агентам.
Останавливаться подробно на «торговой» работе торгпредства я не буду, ибо торговая роль большевиков за границей уже известна и подноготная таковой исчерпывающе выявлена в книге бывшего замнаркомвнешторга Советской Республики и директора «Аркоса», одного из виднейших коммунистических деятелей «в прошлом» и организатора советской торговли за границей, — Г.А. Соломона, каковую книгу я горячо рекомендую моим читателям[15].
Резиденцией официальной дипломатической большевистской миссии в Турции, возглавляемой полпредом Сурицом, является Анкора. Но, помимо чисто официальной миссии, имеется еще более важная, тщательно законспирированная миссия, находящаяся в Стамбуле. Эта-то последняя миссия руководит всей заграничной деятельностью Коминтерна и ГПУ по директивам Москвы. Во главе ее, занимая официальную должность атташе генерального консульства, стоит лицо, скрывающееся под псевдонимом Минский.
Через своих агентов он руководит из Константинополя всей большевистской работой на Ближнем Востоке и особенно среди российских эмигрантов. Его ближайшим помощником является сотрудник закавказского ГПУ Гришин (псевдоним), работающий исключительно среди закавказской эмиграции. Официально же он исполняет скромную должность «коменданта советских домов в Стамбуле».
Вице-консулом константинопольского генерального консульства состоит Андерсон (псевдоним), по существу уполномоченный Разведупра на Ближнем Востоке. Его ближайшим помощником являлся Соболев Александр, занимавший официальный пост морского агента СССР в Турции, но в силу своего сотрудничества по линии товарища Андерсона он проживал в Стамбуле. Не раз я его встречал в помещении генерального консульства на заседаниях комячейки, и особенно он мне памятен, когда он присутствовал на банкете в честь моряков Красного флота, прибывших в Турцию с визитом турецким властям. Соболев и его «жена» — последняя ответственная сотрудница ОГПУ — были очень дружны с самим Минским и Гришиным, о которых я выше уже упоминал. Не раз Минский упоминал мне о Соболеве и в особенности о его «жене», как сотрудниках «высшей марки».
Бывают случаи, что некоторые деятели тайной советской организации за границей, не довольствуясь получаемыми ими содержаниями или же по другим каким-либо соображениям, продают представителям иностранных государств имеющиеся у них секретные сведения, а иногда и совсем переходят к ним на работу.
Так, мне вспоминается случай, имевший место в одном из лимитрофов. В качестве представителя Разведупра в нем находился некто Галицкий. Он предложил политической полиции этого государства за большую плату, конечно, давать ей всю свою агентуру (то есть назвать всех своих секретных агентов) и продать все имеющиеся у него секретные документы. Сделка состоялась, Галицкий ушел с советской службы и остался жить у них. На большевиков эта измена Галицкого произвела впечатление. Он им нанес серьезный удар. Спустя довольно продолжительное время Галицкий израсходовал деньги, полученные им от полиции, и вновь обратился к ней с просьбой о денежной помощи. Полиция предложила ему официально поступить к ней на службу. Галицкому ничего не оставалось делать, как согласиться на это предложение.
После известного времени работы, убедившись, что от него нового ничего нельзя получить, политическая полиция предложила Галицкому нелегально отправиться в СССР для секретной работы в пользу ее. Конечно, это совсем не входило в планы Галицкого, и он совершенно основательно отказывался от этого поручения, доказывая своему новому начальству, что эта командировка равносильна смертному приговору, ибо его знают отлично в ГПУ и никакой грим не спасет его от расстрела. Но политическая полиция, несмотря ни на что, настаивала и пригрозила ему в случае его упорства просто выдать его большевикам.
Он поехал и, конечно, вскоре был раскрыт ГПУ и расстрелян. Все дело о Галицком хранится в архивах ГПУ…
Да, много хранится в архивах, и, когда власть большевиков будет свергнута, будущий историк найдет в нем много захватывающего материала, который прольет исторический свет на многие и многие обстоятельства, сейчас загадочные и непонятные…
В торговом представительстве СССР, в отделе Закавказской государственной торговли (Закгосторг) служит также некто Нахимян, официально занимающий должность уполномоченного по реализации советских Табаков, а на самом деле ответственный сотрудник закавказского
ГПУ, имеющий задания работать среди эмигрантов, главным образом армян и армянского духовенства. Поле его деятельности обнимает Турцию и Грецию, куда он имел специальное назначение, которого не мог выполнить за неполучением визы. Его непосредственным начальником и в то же время уполномоченным восточной секции Коминтерна на Ближнем Востоке является Шавердов. Помимо коминтерновской работы, Шавердов распропагандировал армян и с их помощью вел свою разрушительную работу в Сирии и Египте.
При мне его перевели в Париж, но он не мог выехать туда, так как на его неоднократные просьбы во французском консульстве ему в визе отказывали.
Начав знакомиться с эмигрантской литературой, я по возможности старался встречаться с эмигрантами, ибо все это меня очень интересовало. Познакомившись с ними, я таким образом убедился в превратности наших взглядов в СССР на некоторые части ее. Вскоре среди них я нашел себе близких друзей, которые приняли большое участие во мне и помогли впоследствии мне бежать из Стамбула.
Нечего и говорить, что мои встречи с эмигрантами при круговой слежке не прошли незамеченными для ГПУ. На них обратили внимание чекисты из генконсульства, и однажды я был вызван Минским, который «напомнил» мне об обязанностях советского гражданина за границей и рекомендовал учесть, что в прошлом я был его коллегой по работе в ЧК, а поэтому заведенные мной знакомства среди эмигрантов в Стамбуле я должен «использовать» в интересах ГПУ.
Короче говоря, Минский потребовал, чтобы я информировал его обо всем, что творится в эмигрантских сферах.
Мне ничего не оставалось делать, как хотя бы для вида согласиться. Да ведь я и не мог не согласиться…
В качестве бывшего сотрудника ЧК я после демобилизации из ее органов состоял на особом учете в ленинградском ГПУ, как «военнообязанный чекист». Кроме того, хотя я и был исключен из коммунистической партии, я, как оно и понятно, был на учете большевиков, ибо предполагалось, что я разочаруюсь в «троцкизме» и перейду обратно в лоно «сталинизма». Поэтому понятно, что мой отказ Минскому повлек бы за собой насильственный увоз меня в СССР со всеми отсюда вытекающими последствиями. Я же твердо решил воспользоваться моей командировкой за границу в Турцию для побега с советской службы, о чем ниже…
Насильственный увоз в СССР — это не пустая фраза. Нет. Этот способ практиковался (и, наверное, практикуется и сейчас) как обычный прием для расправы с неугодными или подозрительными сотрудниками советских организаций в Турции. Делается это при благосклонном содействии турецкой полиции моряками с советских пароходов, среди которых, как я упомянул выше, имеется много секретных сотрудников ГПУ.
Обыкновенно чекисты стараются всеми способами заманить такого «неугодного» сотрудника на советский пароход, где, понятно, он всецело находится в руках чекистов. Но, конечно, подозрительные или неугодные сотрудники обыкновенно и сами догадываются, что против них куются ковы, и стараются не поддаваться ни на какие заманивания. В таких случаях агенты ГПУ стараются заманить намеченную жертву хотя бы на пристань. А там при известной ловкости, быстроте и натиске можно было сравнительно легко схватить намеченного к увозу и посадить его в каик или прямо на пароход. Надо сказать, что увозят не только сотрудников советских организаций и интересующих их эмигрантов, но чекисты не останавливаются даже перед насильственным увозом неудобных почему-либо официальных чиновников турецкого правительства. Так мне лично известен случай, когда агентами ГПУ был завлечен на советский пароход секретный агент турецкой полиции.
Один из агентов ГПУ, «усиленно нарушавший турецкое гостеприимство» своей работой среди эмиграции, однажды, проходя по главной улице Стамбула, заметил за собой слежку. Агент ГПУ, не подавая виду, заставил турецкого сыщика пойти за ним до самого порта, где у пристани стоял советский пароход «Красный Профинтерн». Спустившиеся на берег матросы по сигналу агента ГПУ схватили турецкого сыщика и силой затащили его на пароход. Был вечер, на пристани не было ни души, а подкупленная турецкая пограничная стража была удалена. Операция прошла благополучно, и по дороге в Одессу турецкий сыщик был убит и брошен в море. Турецкие власти об этом инциденте, конечно, знают, но, как хорошие союзники, — молчат.
Я выше упомянул, что решил бежать из Стамбула. Я имел в виду перейти на положение политического эмигранта, чтобы вести активную борьбу против большевиков. Ясно, что, поставив себе такую цель, я должен был притворяться и хитрить, и не только хитрить, но стараться перехитрить Минского и его компанию и даже воспользоваться ими для моих целей.
Встречаясь с эмигрантами, которые помогли мне организовать все бегство, я точно знал, что о моих свиданиях с ними местное ГПУ знает из донесений своих провокаторов из среды тех же эмигрантов. А поэтому при встрече с Минским, когда мне приходилось «информировать» и его о состоянии эмиграции в Турции, я ему говорил абсолютную истину и как-то однажды рассказал Минскому даже и о том, что с помощью таких-то и таких-то лиц я получил французскую визу на въезд во Францию и что мой отъезд назначен на такой-то день. Я вел опасную игру. Минский был в восхищении от моих столь быстрых успехов внедрения в эмигрантскую среду и сам предложил мне план, как я должен вести игру здесь и после «бегства» там, в Париже. По этому плану я в качестве «разложившегося» коммуниста должен войти в доверие эмигрантам и с их помощью «бежать» в Париж, где и развернуть чекистскую работу среди эмиграции. Я делал все по плану Минского и в то же время имел свою цель — какими угодно средствами и путями бежать из Стамбула в ту же Францию.
Однако в последние дни моего пребывания в Стамбуле я стал замечать, что ко мне переменилось отношение со стороны Минского и его помощника Гришина. Лишь впоследствии я узнал, что, прежде чем окончательно решиться на командировку меня в Париж, Минский запросил обо мне О ГПУ в Москве, и оттуда получилась «не совсем благоприятная для меня аттестация»: что я, как бывший оппозиционер, исключен из партии и т. д. и т. д. и что Москва вообще удивляется, каким образом я очутился за границей в Стамбуле.
Но было уже поздно. День отъезда был назначен. Документы были заготовлены. Оставалось только получить пароль от Минского к парижскому уполномоченному представителю ГПУ. За несколько дней до моего отъезда я сдал по акту все имеющиеся у меня ценности назначенному заместителю и согласно правилам с этого момента считался в полагающемся мне пятнадцатидневном отпуске.
Утром 14 июня 1928 года я зашел к Минскому и показал ему свой паспорт с французской визой и просил дать мне окончательные инструкции, так как я на следующий день уезжаю. Минский ответил мне, что он ждет из Москвы новых инструкций относительно меня, и с поездкой просил некоторое время повременить. Я ничего ему не ответил, но твердо решил на следующий день бежать. Днем друзья-эмигранты, с которыми я последний раз встретился, принесли мне проездной билет и еще раз напомнили быть особенно осторожным, так как я выезжаю под своей фамилией, и, беря выходную турецкую визу, я рискую, что турки могут сообщить консульству, и тогда большевики со мной расправятся с помощью турок «по-своему».
В тот же день вечером я зашел еще раз к Минскому, показал ему билет и сказал, что мне необходимо выехать на другой день, так как мое замедление может навести эмигрантов на подозрения…
Однако он категорически отказался разрешить мне выехать, и, прощаясь, он мне сказал:
— Вы, конечно, можете ехать, но дисциплина требует, чтобы вы подождали ответа из Москвы на наш вторичный запрос. А эмигрантам вы можете сказать… ну, что вы больны, что ли… Вот товарищ Гришин купит вам английскую соль, примите хорошую дозу и ложитесь, а утром скажите X., что вы больны, и таким образом отъезд можно будет отложить.
Не вызывая подозрений, я согласился, конечно для вида, остаться и «заболеть» и попросил, уходя, Минского зайти ко мне домой на следующий день часов в 12 дня, чтобы проведать меня и узнать о результатах моих дальнейших переговоров с эмигрантами.
Поздно вечером я вышел от Минского. Гришин пошел меня провожать. Мы купили в первой попавшейся аптеке английскую соль и у парадного моего дома распрощались.
— Ну, значит, до завтра, — сказал Гришин, пожимая мне руку. — Итак, мы будем у тебя в 12 часов…
Я провел тревожную ночь. Пароход должен был отойти в 7 часов утра. Всю ночь я провел, изобретая один за другим планы, думая, как мне выбраться из дому и сесть на пароход незаметно для чекистов и турецкой полиции… Я останавливался на разных планах, отбрасывая их один за другим… Но я твердо решил во что бы то ни стало уехать на другой же день… и я пошел ва-банк!..
Рано утром — было не более пяти часов — я с вещами в руках спустился из своей комнаты к выходу на улицу. Я оставил свой багаж в вестибюле и пошел взять такси. Открыв выходную на улицу дверь, я заметил, что напротив — на другой стороне улицы — стоял какой-то человек, пристально следивший взором за домом, где я жил. Увидев меня, он быстро повернулся и почти бегом спустился вниз по улице… «Шпик…» — пронеслось в моей голове… Но я шел ва-банк… «Черт с ним, пусть следит», — пронеслось в голове как-то механически, не задевая моего сознания… И я двинулся в противоположную сторону улицы, и, пройдя до ресторана «Черная роза», взял такси, сел, подъехал к дому. Вышедшая хозяйка помогла мне внести в автомобиль мой багаж. Я сказал ей, что уезжаю в отпуск на острова, скоро вернусь, распрощался, приказал шоферу ехать на пристань… Я внимательно смотрел в окно автомобиля, никакой слежки за мной не было. Я благополучно доехал до пристани.
Благодаря хорошему бакшишу полицейскому и таможенному чиновнику я через десять минут уже находился с моим багажом в каюте парохода.
Было только шесть часов, таким образом, до отхода по расписанию оставался еще час… Целый час!.. Я предоставляю читателям судить о том, что переживал я в ожидании, особенно ввиду того, что пароход вместо семи часов отчалил только в одиннадцать…
Я с облегчением вздохнул лишь после того, как пароход отошел от пристани…
Я был свободен.
Но тревоги еще не улеглись. Особенно тревожила меня одна встреча. На том же пароходе в числе пассажиров находился епископ Александр в обществе какого-то русского грека, с которым я впоследствии и познакомился. Это был пожилой уже человек, внушающий доверие. Я чувствовал себя настолько одиноким, что, разговорившись с ним, сообщил ему, кто я и что я бегу от большевиков…
Он меня «успокоил»:
— Ну, батюшка, в Пирее-то вас, будьте уверены, задержат, — сказал он — и выдадут, ведь «они» все могут… и уже по радио, наверное, сообщили кому надо….
Но пароход шел под английским флагом!
И 21 июня я благополучно прибыл в Марсель и в тот же день вечером выехал в Париж.