– Ну папа, когда-то же надо начинать… – проговорил он и ужаснулся своей глупости. «Господи, ну что я несу?!»
– Да, начинать нужно… К смерти готовиться. Все болит, все ноет… Пора!
– Я не о том. И вообще, пап, давай не будем нагнетать обстановку, как говорят дипломаты…
– Ну да… – Они замолчали. И как бы в ответ на слова отца ветер тяжело вздохнул в кронах деревьев, и легкая золотистая листва, как пыль, посыпалась с близстоящей старой березы.
– Красота… – В голосе отца не было ни грусти, ни сожаления. – Я часто думаю, почему твоя мать этого не видит? Знаешь, когда умирает близкий человек, к этому привыкнуть невозможно, все время мысленно говоришь с ним, споришь, советуешься. Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что она в кухне. До меня даже доносится запах блинчиков. – Отец взмахнул прутиком и замолчал, а спустя пару минут продолжил: – Я прожил хорошую жизнь, и жаловаться мне не на что. Жаль только, что до внуков не дожил.
Он стоял около скамьи с двумя пакетами в руках и неловко переминался с ноги на ногу.
– Садись, – отец подвинулся, освобождая ему место.
– Не-нет. Я постою. – Почему-то ему не хотелось садиться. А хотелось стоять и смотреть на отца. Но пакеты и портфель на скамейку опустил и потряс руками.
– Затекли… – пояснил он.
– Ты представляешь, некоторые события вспоминаешь, как будто бы они случились вчера. Все так ясно и отчетливо помнится. Меня это даже пугает, – добавил отец с неожиданным смешком.
– Пап, тебе не холодно? У тебя такая легкая куртка. Давай я в следующий раз привезу потеплее.
– Не надо. Обойдусь и так. Недавно я вспоминал наше житье в Америке. Здорово было, правда? Обстановка тяжелая: международная напряженность, работы выше крыши, а я вспоминаю это время как счастливейшее. Может быть, даже самое счастливое… А ты помнишь, как мы там жили?
– Конечно. Правда, нечасто вспоминаю. У меня еще будет время для ностальгии.
«Кажется, я опять сморозил бестактность, – вздохнул он. – Никак не могу быть чутким, понимающим…»
Прутик несколько раз ударил по листве и замер.
– А журналиста Валерия Корина помнишь?
– Корина? – По позвоночнику прошел озноб. Вспомнился Нью-Йорк, парк, место, где впервые появился Корин. Эти воспоминания ожили, и он провел рукой по лбу, не то отгоняя их, не то призывая. – Конечно, помню.
Наступило молчание. Отец сидел, опустив голову, и на секунду ему показалось, что тот задремал. Он не видел отцовского лица. Только слышал дыхание: мерное, ровное. Наконец отец резко выдохнул и поднял голову.
– Я, честно, долго думал: посвящать тебя во все это или нет…
– Во что, пап?
И снова пауза.
Он терпеливо ждал, не понимая, куда клонит отец. Или этот монолог – предвестник старческого маразма? Нужно быть готовым ко всему. «Время умирать и время жить» – вспомнилось библейское. Всему свой черед. Колесо жизни. Отец уйдет, а сын останется. Для чего? Почему?..
– Думаю, тебе все же лучше знать, – отец словно разрешил какую-то свою внутреннюю задачу. Его плечи расправились, а голос зазвучал бодрее и звонче. – Так и есть… Присядь. Все-таки устал с дороги.
– Все нормально. Но если ты хочешь, я сяду.
Скамейка была нагрета солнцем. Он ощутил тепло дерева. Доска под ним слегка скрипнула. Он развернулся вполоборота к отцу.
– Ну что? Государственные секреты? – шутливым тоном спросил он.
– Вот только ради бога не нужно этого ерничанья, – с неожиданной горячностью сказал отец. – Это совершенно неуместно. Тебе, возможно, скоро позвонит Корин. Он привлечет тебя к одной работе. Соглашайся.
– К какой работе?
– Узнаешь в свое время. Просто сделай все, как он скажет. Хорошо? И вообще держись его. Ладно?
Солнце окрашивало листья деревьев в медово-охрянный цвет, который постепенно густел, темнел, настаивался, как хороший коньяк. Становилось прохладно и свежо.
– Ты все понял?
Он кивнул.
– И сестре ничего об этом не говори. Не надо.
Отец поднялся со скамейки, пошатнулся и, если бы его вовремя не подхватили под руки, наверное бы, упал.
– Пап! – Он прижался к отцу, дрожа, как маленький мальчик. Стало страшно, хотелось уткнуться папе в плечо, как когда-то в детстве, и почувствовать себя смелым и сильным.
– Все нормально! – Отец похлопал его по спине. – Все будет хорошо. Который час?
– Без десяти пять.
– Пойду посмотрю, что осталось от полдника. Обычно нам дают неплохой кефир и булочки с изюмом. Очень вкусные, прямо во рту тают. Давненько я такие не ел.
Он еще подумал, что это хороший знак – раз отец говорит о булочках, кефире, о том, что хочет идти на полдник. Он уехал, надеясь, что скоро отца выпишут, и он заберет его домой. Так будет лучше. Для всех. Но утром позвонили из санатория и сказали, что отец незаметно ушел с территории и вроде кто-то видел, как мужчина бросился в реку. Видимо, не выдержал болей.
Тело отца нашли только через месяц. Уже порядком обезображенное. И смогли опознать только по шраму на левой руке.
На другой день Маруся спросила Капитолину, приезжал ли кто к ней поздно вечером. В ответ хозяйка, поджав губы, сказала, что нет. А Маруся заработалась, и ей неплохо бы взять пару дней отгулов и отдохнуть. Видимо, наработавшись в Москве, она сразу приехала сюда и окунулась в новое дело? Негоже так, отдых нужен всем. Человек не машина.
Маруся сидела за столом. Солнечные блики играли на деревянных стенах. Она пила кофе и ела блинчики.
– Сегодня у меня и есть выходной, – ответила она.
– Поехала бы за город.
– Не-а, – пропела Маруся. – Останусь дома и буду отдыхать в постели. Весь день. Валяться и бездельничать.
Ей не терпелось дочитать текст, а потом поработать над предвыборной концепцией. Маруся любила работать, любила придумывать что-то новое, нестандартное. За это ее и ценил начальник. Впервые за последнее время Маруся ощутила вкус к жизни…
– Капитолина Михайловна, я пойду в свою комнату! – сказала Маруся, захватывая с собой вторую чашку с кофе. – Вы будете дома?
– Уйду на пару часов. Надо что?
– Нет, я просто спросила. Ну, если рыбки копчененькой, – протянула она. – Такой, как Борис Семенович делает.
– Спрошу у него, наловил ли чего или нет, – откликнулась хозяйка. – Улов, он такой – то густо, то пусто…
Маруся открыла пошире окно и легла на кровать. В комнату вливался сладкий медовый запах. Занавески время от времени пузырились от теплого ветра, надувались, как паруса, а потом сникали.
Она взяла листы перевода и продолжила чтение…
Из тайного дневника Освальда Ли Харви.
«Когда ко мне пришло это решение? Не просто отдельные расплывчатые мысли и желания, а точное решение и понимание, что нужно делать. Поехать в Союз! Опять – не помню. Кажется, все-таки это решение зрело исподволь. Эти мысли всегда были со мной. Я возвращался к ним время от времени, как бы проверяя их на прочность. Ушли они или нет… Если ушли, значит, это минутный каприз и стремление убежать от себя. Если нет – выстраданный план, который обязательно нужно воплотить.
Но любой план требовал подготовки. А вот эти моменты я помню очень хорошо и отчетливо, как будто бы смотрел в бинокль и видел все как на ладони.
Я решил обмануть всех! Пусть многие считали меня недотепой и жалким типом. Я решил доказать обратное! И знал, что наступит момент, когда обо мне узнает весь мир. И это будет справедливо…
И я помнил, что мне обещали поддержку. Тот самый человек-без-лица, как я его называл. Для начала я решил представиться студентом, которому нужно уехать на учебу в Швейцарию. Этим пунктом я гордился особо. Все продумано так, что не подкопаешься! Следующим шагом – нужно было досрочно уволиться из морской пехоты. Но для этого требовалось достать справку о нетрудоспособности матери. И здесь случай был на моей стороне! Мать действительно получила временную нетрудоспособность – на нос ей упала банка с джемом. Бывают же такие совпадения. В этом я усмотрел хороший знак для своего предприятия. Да простят меня поборники семейных уз! Я не желал матери ничего плохого.
Когда моя просьба о досрочном увольнении была удовлетворена, я, не теряя времени, подал документы на получение загранпаспорта. Для учебы в Швейцарии и Финляндии. Ведь через финнов легче всего было получить визу в СССР. Славные ребята эти финны с их подозрительным нейтралитетом. Похоже, они всегда были и нашим, и вашим. И капитализм поиметь, и с социализмом не поссориться.
Я также указал, что хотел бы посетить Францию, Англию, Германию, Россию, Кубу и Доминиканскую Республику».
Маруся оторвалась от чтения. Посмотрела на сотовый. Проверила почту. Новых писем и звонков не было. Внезапно ей пришла в голову одна мысль.
Она набрала телефон Марка, но трубку он взял не сразу.
Потом сняли, и раздалось звучное: «Алло!», при этом получилось как «аллоу» – раскатисто.
– Марк, это я! Маруся!
Слышался какой-то шум, голоса, смех.
– Ты на работе?
– Нет, забежал перекусить в «Шанхай».
Так они называли китайский ресторан на углу. На самом деле ресторан назывался по-другому, но почему-то все между собой звали его «Шанхай».
– А….
– У тебя что-то случилось? Как там? Все в порядке?
– В порядке.
– За что меня удостоили такой чести?
– Какой чести?
– Ну, звонка. Не звонила, а тут вспомнила.
– Соскучилась. У меня сегодня выходной.
– И как отдыхаешь?
– Валяюсь на кровати и отгадываю кроссворды.
– Очень продуктивно.
Наступила пауза.
– Марк! Я хочу просить тебя об одной услуге.
– Всегда готов.
– Мне нужно, чтобы ты достал мне сведения об одном человеке. Отце кандидата в мэры.
– А что, там что-то не так?
– Не так, – солгала Маруся. Ей просто хотелось, чтобы Марк сделал это для нее. Чтобы у нее был повод позвонить ему и поболтать. – Сведения противоречивы… Сделаешь? Его зовут Корольков Эдуард Николаевич.