Она выговорила мое новое имя без запинки, и мне это понравилось. Жизнь снова засияла всеми красками.
К мэру города я попал в тот же день. Правда, по-русски он был не мэр, а председатель горисполкома. Я с трудом научился выговаривать это слово!
Меня интересовала безработица в СССР, а также собственное трудоустройство.
Кроме мэра, на встрече присутствовали эти же две девушки, Римма и Татьяна, его помощник и еще один тип, который был, на мой взгляд, из советской разведки. Конечно, я предполагал, что без разведки не обойдется. И в принципе был готов к этому.
Я был спокоен и невозмутим. Мое сознание как бы раздвоилось, и я наблюдал себя со стороны. И я себе нравился. Я был не скромный забитый американец без определенного будущего, нет, я был уверенным в себе молодым человеком, который точно знал чего он хочет. Я хотел жить в СССР, работать здесь и приносить пользу обществу. Мэр посматривал на меня с некоторой настороженностью, впрочем, я уже обратил внимание, что советские люди не умеют улыбаться. Это их национальная особенность. Я решил не тянуть с вопросами и поэтому сразу спросил о безработице, это могло меня зарекомендовать как серьезного человека, желающего найти свое место в новой жизни. Я сказал, что готов приступить к работе хоть завтра. После паузы я попросил дать мне работу на заводе радиолокаторов.
Возникла небольшая дискуссия между мэром и его помощником, а я в это время осматривал кабинет. Все строго, скучно, портрет Ленина, прямоугольный стол со стеклянным графином и двумя стаканами, ковровая дорожка. Большое окно…
После обсуждения мне предложили работу на заводе «Горизонт» в опытном цехе. Я обрадовался, не ожидая, что так быстро у меня все получится. Я был доволен собой и понимал, что меня ждет не просто хорошее, а отличное будущее.
Но мне стали задавать вопросы, и я насторожился, мне это не понравилось. Я должен был контролировать ситуацию и сам определять, что и как. А тут меня взяли, как щенка за шкирку, и поволокли вперед, не давая времени обдумать и отдышаться. Их интересовала моя биография. Неудивительно… С одной стороны, я понимал, что мне от этого не отвертеться, с другой – вопросы вызывали страх. Страх опять оказаться в своем прошлом, чего я категорически не хотел.
Я понял, что в какой-то степени моя жизнь – бегство от прошлого, от самого себя из того, теперь уже далекого для меня, прошлого.
Лоб покрылся испариной, речь стала замедленной. Я боялся, что еще немного, и начну заикаться. Но они словно не заметили моего дискомфорта и продолжали задавать вопросы. Как по бумажке. Почему-то я сказал, что мои родители погибли от землетрясения. Клянусь, я не хотел этого говорить, но слова сами вырвались, и я ничего не мог с собой поделать. Наверное, я хотел откреститься от своих родных, а может быть, не хотел никаких вопросов о семье. Ведь тогда придется рассказывать о моей матери. А я этого не хотел. Яркая, властная мать, от опеки которой я так мечтал избавиться, не вписывалась в мое новое будущее. И я решил оставить ее там, где она теперь и была, – в прошлом. Украдкой я посмотрел на своих собеседников, они тоже смотрели на меня внимательно и серьезно. Они изо всех сил пытались расслабиться, но у них не получалось, как не получалось и у меня. Мы все были напряжены, и ток напряжения витал в воздухе… Когда я сказал о родителях, то увидел на их лицах жалость. Я слышал, что русские – очень жалостливые люди. И добрые. Я, наверное, стал для них сиротой, которого нужно было немедленно усыновить… Может быть, именно на это я и рассчитывал, рассказывая выдуманную легенду?
Еще они интересовались, где я выучил русский язык…
Потом перешли к моей службе в армии. Здесь я ощутил краткий миг воодушевления: мне не нравилось, как американские солдаты хозяйничают на японской земле и обращаются с военнопленными, четко сказал я. Я разочаровался в Америке и решил уехать в СССР.
При этих словах они одобрительно кивали и улыбались. Это было то, что они хотели услышать.
Силы меня покидали, я ощущал вялость и сонливость… Хотелось спать, все-таки с дороги, устал… Помимо сонливости, накатывало состояние апатии и скуки, чего я боялся больше всего, когда все вокруг представлялось полной бессмыслицей, хоть волком вой.
– Я с дороги, хотел бы отдохнуть… – в моем голосе звучала усталость. Так могли бы шуршать осенние листья перед тем, как окончательно облететь с деревьев. Они поняли, что пришла пора прощаться…»
Ощущение опасности тикало все сильней, как заведенный часовой механизм в бомбе… И когда-то бомба должна была взорваться. И времени оставалось все меньше и меньше…
Маруся лежала, читала, размышляла. Она еще раз прочитала записи Ли Харви, пытаясь ответить на вопрос: как этот дневник, вернее, часть дневника оказалась у ее бабушки? И почему она так надежно хранила его? И никогда ни словом, ни намеком не дала об этом знать Марусе? И где хранится оставшаяся часть дневника? Может быть, бабушка уничтожила его? Может быть, там хранились документальные доказательства заговора против Кеннеди? Не случайно выдвигается версия, что все-таки Ли Харви действовал не один? Может быть, в его дневнике есть имена людей, вовлеченных в убийство? Эти вопросы периодически возникали перед ней. И ответа на них не было.
Маруся перечитала материалы по убийству Кеннеди. Противоречивость просто бросалась в глаза. И не случайно ответа на вопрос нет. Кто же убил Джона Кеннеди?
Освальд пишет о себе как о неумелом стрелке, а чтобы убить Кеннеди, нужно было быть снайпером. Как получилось, что бывший рядовой морской пехотинец, ничем особо не выделявшийся, вдруг проявил такую точность в стрельбе?
Приехав в США, он участвовал в покушении на расиста генерала Уоллеса.
Не попал. Хотя здесь не требовалась снайперская точность, как в случае с Кеннеди. Почему?
Но самое основное – почему и как дневник Ли Харви оказался у ее бабушки?
Мысли плавно вернулись к недавним событиям. Кто на нее напал? Причем сразу после разговора с Протасовым Петром Тимофеевичем. Он предупредил, что будут неприятности, и в этот же вечер Маруся подверглась нападению. Ее предупредили, чтобы она не ломалась, а шла с ними на сотрудничество? Решили временно вывести из строя? Кто-то хочет, чтобы она испугалась и уехала в Москву? А вдруг, когда она выйдет на работу, ее снова начнут преследовать?
И что тогда? А если все бросить и попросить Владлена Сергеевича отстранить ее от этого дела? Попросить помощи…
Но что-то удерживало Марусю от этого шага.
Гордость? Нежелание признаться в слабости и выглядеть трусихой?
Она сама справится со всеми проблемами, возникающими у нее на пути.
Самостоятельно.
Но вдруг Маруся вспомнила еще кое-что и набрала телефон Марка. Она должна попросить его еще раз проверить все данные по Королькову-старшему. Но о том, что на нее напали, лучше скрыть.
Не нужно ей ничье сочувствие.
Она, Маруся Громова, не нуждается в мужской поддержке.
Глава шестаяПо следам теней
Узнать тебе пора,
Что при подъеме кажется сначала
Всегда крутою всякая гора.
Прошло две недели. Маруся работала в штабе Павла Королькова, дни были похожими один на другой, она приходила домой под вечер, усталая и вымотавшаяся. Капитолина кормила ее ужином, и Маруся, дойдя до кровати, отрубалась здоровым сном. Костя еще несколько раз присылал ей эсэмэски, потом замолчал, видимо, решил взять паузу или понял тщетность своих попыток восстановить утраченные отношения. Один раз звонила из Германии мать. Маруся скороговоркой отчиталась ей за свою жизнь, сообщив, что у нее все в порядке и сейчас она работает в красивом городе на Волге. Мать, как всегда, слушала ее вполуха, занятая своей жизнью и своими делами…
Через два дня предстояло большое выступление Королькова на центральной площади перед народом. Это было очень ответственное мероприятие, в подготовке которого Маруся принимала активное участие. Она без устали рассылала приглашения для разных «фокус-групп», составляла отдельно для каждой группы. Многодетным матерям обещалось счастливое будущее для детей и уверения, что Павел Корольков в этом лично заинтересован. Пенсионерам – спокойная достойная старость. И опять-таки ненавязчиво рассказывалось, что собирается сделать Павел Корольков для этой самой достойной старости, получив пост мэра. Студентам сулили поддержку вузов и открытие новых клубов, молодым и амбициозным – создание новых рабочих мест и переход на высокие технологии. Суть была ясна и проста – только Павел Корольков может создать то будущее, которое каждый хотел видеть лично для себя. Маруся надеялась, что все пройдет без сучка и задоринки и все останутся довольны ее работой: и Владлен Сергеевич, и Корольков-старший, и сам главный участник предвыборной кампании – Павел Эдуардович Корольков.
Про то, что Маруся предлагала неудачную концепцию предвыборной кампании, кажется, уже все забыли. И она была тому рада. Вот только ее беспокоил Марк, который позвонил еще несколько раз и сказал, что ничего не может найти о Королькове-старшем. Ничего, никакого компромата. Все чисто. Родился в Москве, окончил институт связи, еще в институте выдвинулся по комсомольской линии, потом работал на режимном предприятии, бы парторгом. Учился в Высшей партийной школе, работал в Средней Азии, Сибири, Урале… «Все в порядке», – сказал Марк.
Но Марусю грызли странные сомнения. И откуда они взялись – Маруся не знала.
– Дорогие друзья! – Павел широко улыбнулся и обвел взглядом присутствующих. Площадь была полна народа. Маруся с невольной гордостью подумала, что здесь есть и ее заслуга.