– Да вы сидите, Виолетта Сергеевна. Вам, наверное, тяжело туда-сюда мотаться. Давайте я за вами сегодня поухаживаю.
– Ни-ни. Я сама. Тебе чай с чем? С сахаром, медом? Мед – липовый и цветочный. Выбирай.
– С липовым. Я уже и не помню, как он пахнет и какой на вкус.
– Закрутилась, доченька, а? – вздохнула Виолетта Сергеевна.
И от этого «доченька» предательски защипало в носу. Давно ее так никто не звал.
– Как мать-то поживает?
Маруся подтянулась. Любое упоминание о матери действовало на нее как холодный душ. Мгновенно приводило в чувство.
– У нее все хорошо. И у нее, и у Андрея, и у… Ганса. Все время меня зовут к себе, – почему-то соврала она.
Мать ее к себе не звала. Если только пару раз и несколько лет назад. Еще при жизни бабушки, как будто бы знала, что Маруся ни за что ее не оставит. А когда бабушка умерла, звать перестала. Наверное, она бы им только мешала и путалась под ногами. Мать уже давно жила своей устоявшейся жизнью и ничего не хотела менять.
– Ну и ладно. Моя Катя тоже в Европах обитает. Во Франции. Пока о возвращении не думает. Это она, – кивнула Виолетта на фотографию, стоявшую на буфете. На фото была изображена коротко стриженная рыжая девушка. – Скучаю по ней, одна она у меня осталась. Девочка моя ненаглядная. – О Марусе так давно никто не говорил, и ей вдруг стало себя ужасно жалко. – С другой стороны, хорошо, что она там. – И Виолетта внезапно замолчала.
Чай пах цветами и скошенным лугом. Мед немного пощипывал язык, потому что Виолетта Сергеевна настояла на том, что этот мед нужно попробовать на вкус. А не только – в чай. Иначе, по ее словам, толком липовый мед и не распробуешь. А мед того стоит – его поставлял один знакомый, который, в свою очередь, брал прямо у пасечника.
– Оттого мед и знатный, такого нигде не купить и не достать, – пояснила хозяйка.
– Очень вкусно, – похвалила Маруся.
– Так что тебя привело ко мне? Рассказывай!
– Я сейчас работаю в одном городе… – начала Маруся, немного помялась и продолжила: – Работа у меня там непростая. Я работаю в штабе политика, который идет на выборы мэра. Но дело не в этом. Я там познакомилась с одним человеком, и, судя по всему, он когда-то знал мою бабушку. И довольно близко, раз запомнил некоторые ее словечки и выражения. И назвал ее Лизой Федоровной. Вряд ли это просто совпадение.
– Что за человек?
– Корольков Эдуард Николаевич. На выборы, на пост мэра идет его сын, Корольков Павел Эдуардович, на которого я и работаю.
– Нет, я такого не знаю.
– Вы хорошо знали бабушку… Вы были ее единственной близкой подругой… Посмотрите на эту фотографию. Здесь вы и моя бабушка. А остальные люди? Кто они?
Виолетта Сергеевна взяла в руки фотографию и всмотрелась. Марусе показалось, что в глазах у нее что-то промелькнуло. Узнавание? Страх? Недоумение?
– Так… – протянула она, поправляя сползшую с плеча шаль. – Все это так давно было… Многое стерлось из памяти. Меня тогда еще называли «стальной бабочкой». За твердость характера. Корольков, – медленно проговорила она.
– Вы его помните?
Виолетта Сергеевна покачала головой.
– Столько воды утекло, – виновато произнесла она. – Всего и не упомнишь. Корольков… Корольков…
– Вспомните, пожалуйста, – пытливо вглядывалась в нее Маруся. – Это очень важно. Бабушка одно время преподавала в Высшей партийной школе… Может быть, там они пересекались? Ведь могли же теоретически? Могли… Он говорил о ней как о хорошей знакомой. Значит, они близко общались.
Виолетта Сергеевна молчала. И так долго, что Маруся уже хотела окликнуть ее, но осеклась. Ее собеседница смотрела куда-то прямо перед собой, словно блекло-голубые глаза видели нечто, что больше никто не видел.
– Что-то я совсем плоха стала, девочка, – в голосе появились старческие нотки. – Голова разболелась. Ты уж меня прости…
– Виолетта Сергеевна, – решилась Маруся. Она смотрела в сторону, не глядя на свою собеседницу. Так ей было легче собраться с мыслями и сосредоточиться. – Я нашла у бабушки один документ. В тайнике. Как я поняла, это отрывки из дневника Освальда Ли Харви, того самого, который убил президента США Кеннеди в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в Далласе. Как он попал к бабушке? Почему она его хранила? Она переводила этот документ? И где окончание?.. Ведь там… Ну вдруг там можно узнать – кто убил президента? Ведь высказываются сомнения, что это сделал Освальд? Я ничего не понимаю, – закончила Маруся уже шепотом, – как с этим была связана бабушка?
Виолетта Сергеевна внезапно побледнела. Кровь словно отхлынула с лица, и на нем обозначились родинки и пигментные пятна.
– Вам плохо? – испугалась Маруся.
– Да, что-то не очень. Прости, деточка, ничем помочь не могу. У меня нет ответов на твои вопросы. Видимо, у Лизы имелись и свои секреты… Очень жаль. Выбрось все из головы, деточка, – после недолгого молчания добавила Виолетта. – Как там, в Библии? «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Живи, работай… Что там было в прошлом – неведомо. Иногда лучше ничего и не знать.
– Что вы имеете в виду, Виолетта Сергеевна?
– Оставь все. Ты когда уезжаешь обратно на работу?
– Скоро.
– Ну вот и славно. Маме привет от меня. Полежать бы. Прости, что я тебе вечер испортила.
– Ничего, все в порядке. Главное, чтобы вы себя хорошо чувствовали. Давайте я вас доведу до кровати.
– Да-да, деточка. Спасибо, а то я совсем старой развалиной стала.
Опираясь на руку Маруси, Виолетта Сергеевна дошла до спальни.
– Если нужно, могу в аптеку сходить. У вас есть необходимые лекарства?
– Спасибо, все есть.
– Если требуется помощь – звоните. Виолетта Сергеевна, обязательно позвоните мне, и я приду!
– Спасибо. Ты хорошая девочка. Вот и Лиза всегда говорила: «Моя Руся – просто клад». Не то что… – и она поморщилась, но и без слов Маруся поняла, о ком хотела сказать Виолетта Сергеевна – о ее матери, которую бабушка в гневные минуты называла «отступницей», не эмигранткой, не беглянкой, а именно «отступницей». И грустно улыбалась Марусе: «Ты уж прости, что я так говорю…». «Ничего. Я все понимаю…» – отвечала она.
В комнате Виолетты Сергеевны было приятно-прохладно. На окнах тяжелые портьеры, почти не пропускающие свет, большая кровать аккуратно застелена светлым покрывалом. Вдоль стен книжные стеллажи. На полочках фарфоровые безделушки.
Виолетта Сергеевна опустилась на кровать.
– Может быть, вам помочь разобрать постель?
– Нет. Спасибо. Я полежу немного и скоро приду в себя. Не беспокойся, деточка, все нормально.
– Тогда я пойду.
В дверях Маруся обернулась.
– Виолетта Сергеевна!
– Да?
– Скажите, а кем работала моя бабушка? Я знаю, что она была специалистом по английской истории. Но чем конкретно она занималась?
Виолетта смотрела на нее почти с испугом.
– Историей Англии и занималась. Она была крупнейшим профессионалом в своей области. Английская история, мифология, символика… – Ее голос звучал все глуше и глуше. Словно ей было тяжело говорить, и она с трудом подбирала слова.
– Может быть, все-таки посидеть с вами, пока вы в себя не придете?
– Все нормально. Иди. Мне лучше побыть одной.
Дома Маруся заварила себе крепкий чай и забралась с ногами в большое кресло. Поставила чашку на столик и стала внимательно рассматривать фотографию «партийцев». Все стояли в один ряд. Может быть, решили прогуляться после занятий, вышли в сквер. Позади них стена дома. Но что это за дом – непонятно. Молодые, симпатичные ребята. Маруся внимательно всматривалась. И все же как будто бы один из молодых людей был ей знаком… Какое-то общее впечатление. Но все так неуловимо. Пытаясь вспомнить, Маруся морщила лоб и в раздражении легонько постукивала ложечкой о край чашки. Но на ум ничего не приходило.
Виолетта что-то скрывала. Это было ясно. Но почему она решила держать Марусю в неведении? Боялась за нее? Не хотела делиться тайнами прошлого?
На другой день она решила все-таки позвонить Виолетте Сергеевне: может быть, напроситься в гости еще раз? Попытаться разговорить старинную подругу бабушки. Вызвать на откровения. Сказать, что ей, Марусе, жизненно необходимо знать правду. Она должна знать все о близких людях и о тех, с кем ей предстоит еще работать. Сама мысль, что бабушка, милая ее бабушка имела какие-то опасные тайны, просто сводила с ума…
Маруся несколько раз звонила Виолетте Сергеевне. Но к телефону никто не подходил. И она подумала, что со старушкой, вероятно, что-то случилось и не стоило оставлять ее одну вчера. Старый человек есть старый человек, с ней все, что угодно, могло произойти. А Маруся повела себя крайне легкомысленно. Если не сказать – преступно. Угрызения совести мучили все сильнее, и, в очередной раз услышав в трубке лишь длинные гудки, Маруся собралась и поехала.
Небо заволокло тучами, и, уже подходя к дому Виолетты Сергеевны, она вспомнила, что не взяла зонтик.
Она ждала ответа в домофоне, но было глухо. И, простояв у подъезда минут десять, Маруся вошла вместе с пожилой парой, около которой трусила упитанная такса с блестящим ошейником.
За дверью квартиры стояла тишина. Маруся даже приложила ухо к замочной скважине. Никаких звуков. Она несколько раз позвонила, ударила кулачком по дерматиновой обивке. А потом решила позвонить соседке.
– Извините, – сказала она, когда распахнулась дверь и перед ней оказалась женщина лет шестидесяти с небольшим. – Я по поводу вашей соседки Виолетты Сергеевны. Дело в том, что я у нее вчера была, ей стало плохо, я предлагала остаться, но она меня прогнала. Сегодня звоню ей, стучу, но никакого ответа. Даже не знаю, что подумать. Вы ее сегодня видели?
Вместо ответа соседка развернулась и пошла в глубь квартиры. Через пару минут вернулась с ключами.
– Виолетта оставила мне ключи на всякий случай. Сейчас откроем и посмотрим.
Виолетта Сергеевна лежала на кровати. Лицо было синим. Около глаза – большое красное пятно. В квартире все перевернуто вверх дном: белье, книги, фотографии, осколки фарфоровых безделушек валялись на полу.