– Я думала, ты художница.
– А, это так, баловство. – Катя замолчала. – Я еще удивлялась, думала: зачем она меня от себя прогнала? Отправила единственную внучку… А потом поняла. Она хотела, чтобы я была подальше от всего этого… Боялась за меня. Я многое не понимала, да, впрочем, не понимаю и до сих пор. Знаю только одно: все эти кланы, секретные службы никуда не делись. Какие-то старые кадры тоже остались и управляют всем из-за кулис. Дергают за ниточки других… Правда, для нас, простых смертных, это все далеко и сложно… Я даже не могу поехать в Москву и похоронить Виолу. Этим займется наша дальняя родня. Виола меня предупреждала: если что – сиди и не высовывайся.
Катя придвинула стул и положила на него ноги.
– Так что живу я здесь, можно сказать, по российским меркам, в глуши. Подруги первое время удивлялись, как я так могу? Глушь, берег моря, народу мало. В основном тихие зажиточные буржуа… Они бы точно с тоски с ума сошли. А я – ничего… Нормально… – Катя потянулась так, что хрустнули косточки.
– А в Москву ты приезжала?
– С тех пор как уехала – ни разу. Все собиралась, но, как я понимаю, бабушка сама задерживала меня под разными предлогами. Иногда даже надуманными. – Катя замолчала. – А я, как скотина последняя, велась на ее сказки. Надо было плюнуть на все и приехать! Да что теперь об этом говорить? – Катя махнула рукой, а потом заплакала, размазывая слезы ладонью по лицу. – Как подумаю, что ее нет, не по себе становится… Честно, до конца не верится.
Маруся промолчала. Она знала, что смерть близкого человека проходит несколько стадий. Сначала взрыв боли, такой острой, что временами становится трудно дышать, потом поток слез… Любой пустяк, любая мелочь могут напомнить об утрате, и слезы льются тихо, беззвучно. Следующий этап – обманчивый покой, напоминающий тонкую пленку льда, чуть ступишь посильнее – и все, затянет, завертит темная вода, и снова нырнешь в пучину болезненных воспоминаний.
– Еще чай?
– Лучше кофе.
Катя сняла ноги со стула и, громко хлопая тапками, пошла в кухню. Маруся заметила, что она все делала громко, шумно.
Кофе источал необыкновенный аромат.
– Один колумбиец научил. По особому рецепту. Только никак не могу привыкнуть к европейским обычаям – пить кофе маленькими чашечками. Мы в России привыкли пить кофе много, башка с утра трещит, вот и нужен кофе, чтобы сон разогнать и себя в порядок привести.
– А как у тебя с работой?
– Ничего. Работа не особо пыльная. Хожу два раза в неделю. Остальное время либо дома рисую, либо езжу развеяться в ближние города.
Она посмотрела в окно, за которым уже стемнело.
– Скучновато, да… Но я привыкла. – Катя словно разговаривала сама с собой. – Длинные вечера, длинные ночи… – она тряхнула головой. – Ладно, ты, наверное, хочешь спать?
– Да, устала. Перелет, нервы…
– Ты любишь спать в большой комнате или поменьше?..
– Мне все равно.
– Понятно. – На секунду Катя задумалась. – Я тогда поселю тебя в угловой комнате. Она у меня самая прибранная. Не возражаешь?
– Ничуть.
– Выдам тебе белье, полотенце, и до завтра. Я и сама уже хочу в койку. Если что нужно – зови. Моя комната – сразу за этой. Найдешь.
– Хорошо, до завтра.
Только сейчас Маруся ощутила, как она устала и как наливается тяжестью голова.
Комната, куда ее привела Катя, была небольшой: в ней размещались одна кровать, поставленная впритык к стене, круглый столик, узкий шкаф и кресло.
– Ванная напротив.
– Спасибо.
– Утром я встаю обычно в семь.
– Буди!
Маруся приняла душ, но уснула не сразу. Когда она выглянула в окно, то увидела прямоугольник света на земле. Наверное, и Катя не спала… Но это объяснимо: на нее обрушилось известие о смерти бабушки. Бедная Катя… Лежит, вспоминает или, напротив, ходит по комнате и курит…
Маруся почувствовала, как ее захлестнула волна жалости…
Он закончил писать отчет, сдал его и ощутил сразу одновременно усталость и облегчение. До Нового года оставалось две недели, но никакого праздника он не ощущал. Напротив, с каждым днем тяжесть на душе усиливалась.
Ему сказали спасибо, и все. Звонков больше не было, машина за ним не приезжала, Корин молчал. И вообще складывалось впечатление, что это все ему приснилось. Несколько раз он порывался позвонить Корину сам, но что-то останавливало, и он клал трубку обратно на рычаг.
За день до Нового года Корин позвонил:
– Ты как, пионэр?
– Нормально. Отчет сдал…
– Я знаю. Как настроение?
– Все хорошо, – выдавил он.
– Какие планы на Новый год?
– Пока никаких.
– Отлично. Приезжай ко мне. Я тоже один. Жена уехала к матери, та что-то себя плохо чувствует, сын справляет праздник с друзьями. Он сейчас в Карпатах. А я адын, совсем адын, – сказал он, пародируя кавказский акцент. – Так что, пионэр, подтягивайся ко мне. Посидим, поговорим. Словом, жду.
– Хорошо, Валерий Игнатьевич. Что привезти?
– Да ничего не надо. У меня все есть. Твоя персона – лучшее украшение моего стола.
Корин был задумчив и невесел. На столе стояли закуски, курица с рисом, шампанское, вино, коньяк. В углу комнаты – маленькая искусственная елочка.
– Вот такой вот Новый год у нас с тобой. Но ничего. Все нормально. Главное – страна крепнет и хорошеет. А наши дети и внуки будут жить уже при полном коммунизме. Хотя… – но свою мысль Корин не закончил.
По телевизору шел концерт. Выступал Муслим Магомаев.
– Звук уменьшить? Или нормально? Давай я по бокалу вина налью. Проводим старый год.
Они выпили.
– Ну, теперь рассказывай, что там в отчете понаписал? – спросил Корин, подцепляя вилкой кусок красной рыбы.
– А можно? – замялся он.
– Мне все можно, пионэр. Я и есть наше государство и одновременно его безопасность. Мне твои выводы нужны. Как там кролик Оззи? Виновен или нет?
– Мой вывод – нет.
– Аргументируй.
– Многое говорит против: плохой стрелок, неустойчивая психика, отсутствие мотивации. Он выступал за равные гражданские права для всех. Кеннеди тоже за это ратовал. Так что, по идее, особых разногласий быть не должно. Классическое подставное лицо. Внушаем… Его просто использовали. К тому же он слишком легко попал в СССР, так же легко вернулся обратно. Вряд ли человек со стороны мог это сделать. Все-таки в то время бюрократические препоны были еще те. Разгар «холодной войны». А он запросто катается туда-сюда. Как будто бы к тетке в деревню.
– И что?
В полумраке комнаты стекла очков Корина поблескивали тусклым светом. Магомаева сменила Эдита Пьеха.
– Мой вывод – его загипнотизировали. На основе имеющихся материалов я сделал вывод, что его использовали в рамках программы «МК-Ультра». Этот проект был создан в ЦРУ в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году с целью разработки химических и бактериологических средств для воздействия на психику человека. Работа шла по следующим направлениям: расстройство памяти, методы выпытывания информации, внушаемость, создание чувства вины, зависимости, ну и так далее.
Он замолчал. То, что удалось узнать о проекте, повергало в шок. Проект «МК-Ультра» разрабатывал такие вопросы, как модификация поведения, гипноз, действие наркотиков, сыворотка правды, токсины в человеческом организме. Одной из основных целей была способность манипулировать и управлять человеческой памятью. Контролер-манипулятор должен был иметь доступ в память манипулируемого агента. Затем нужно было стереть из памяти агента определенную информацию и заменить ее другой. Но делалось это так, что сам агент забывал о том, как выдал какие-либо важные сведения и данные. А на заключительном этапе следовало перепрограммировать вражеского агента таким образом, чтобы тот не понимал, как и кто отдает ему необходимые приказы…
– Я знаю, – поморщился Корин. – А ты мне как лекцию читаешь.
– Простите.
– Ладно, проехали.
– Освальду могли вводить различные препараты.
– Кто? – быстро спросил Корин.
– Тот же Мореншильд. Он, как опытный человек, мог контролировать дозировку и способы введения. Наблюдать за Освальдом и докладывать наверх об изменениях в его поведении. Покушение на генерала-расиста Уокера было пробным камнем, чтобы выяснить, насколько Освальд внушаем и способен стать манипулируемым субъектом.
– У нас тоже была такая программа, – как бы мимоходом сказал Корин. – И мы тоже вели Освальда. Переводчица Римма и Татьяна, которая подключилась к Освальду в Минске, – тоже наши люди.
Возникла пауза, но Корин махнул, чтобы он продолжал.
– То, что Освальд плохо стрелял и так и не смог получить права на вождение, говорит о том, что он был неспособен к концентрации, а стало быть, легко поддавался гипнозу. Есть версия, что с ним начали работать, еще когда он служил в морской пехоте. Какое-то время к нему приглядывались, изучали его интеллект, психику, состояние… А потом, на основе всех этих показателей, приняли решение поставить в разработку. На решающем этапе его вел Мореншильд. Такую работу не могли доверить кому попало. Это должен быть умный хладнокровный человек, к тому же связанный со спецслужбами. Кроме Мореншильда, время от времени всплывает еще одно имя. Алекс. С Алексом он познакомился в Минске. Анализ дневника Освальда Ли Харви свидетельствует, что его записи становятся все беспорядочней, короче, сумбурней. То есть воздействие веществ усиливается. Он становится все более и более зависим и внушаем. В дневнике есть упоминания о «человеке-без-лица». С Освальдом в рамках программы «МК-Ультра» контактировали конкретные люди. А потом вся информация о них стиралась, и он не мог вспомнить, как они выглядели. Это мог быть один человек или несколько. Неизвестно. Программные установки были одинаковыми. Но самое странное не в этом…
– А в чем?
– В том, что у меня сложилось странное впечатление – «Алекс», его друг по Минску, переехал и в Америку. Или это все-таки были галлюцинации Освальда?