— Привет вам, — крикнул я, подходя ближе. Они повернулись на звук моего голоса, и я только теперь увидел, что их лица скрыты повязками, словно все они были недавно ранены.
И они молчали! Шипели факелы, стонал ветер — и это были единственные звуки во всем мире. Так мы и стояли, разглядывая друг друга — Передур и я с одной стороны, девять монахов в рясах— с другой.
— Что вы делаете здесь в такую ненастную ночь? — спросил я наконец.
Ответил мне первый монах с колокольчиком.
— Мы идем поклониться нашему господину, — провозгласил он. — Близится время нашего освобождения.
— Мы проехали сегодня немало миль, но ни церкви, ни часовни поблизости не встретили. Где ваше аббатство?
— Наш храм под холмами, — голосом, хриплым, как отдаленный гром, ответил он.
— Мы тоже чтим Христа, — миролюбиво сообщил я. — Наш лагерь рядом. Можете отдохнуть у нашего костра.
— Христос! — гневно ответил, словно плюнул, монах. — Мы его не знаем.
— Тогда кому же вы поклоняетесь? — озадаченно спросил я.
— Наш господин — Митра! — торжествующе провозгласил он, и остальные монахи одобрительно повторили за ним это имя.
Если он рассчитывал поразить меня, то напрасно. Заявление монаха меня удивило, это так, но не настолько, чтобы поразить.
— Митра! — Я не скрывал изумления. — Этот старый убийца быков покинул Британию вместе с римлянами, так говорили святые люди — епископы Илтид и Элфодд. Они не просто святые, они — ученые люди.
— Митра жив! — безапелляционно заявил человек с колокольчиком. С этими словами он убрал с лица повязку, словно дамскую вуаль.
Открылось лицо, изуродованное болезнью; щеки и нос бедняги были изъедены, подбородок в язвах, губы почернели, а на лбу под покрытой струпьями кожей блестела кость. Вообще вся кожа лица сгнила, на нем живого места не было!
— Прокаженные! — выдохнул Передур.
Да, молодой воин не блистал манерами, но я не собирался показывать свой страх перед лицом страшной угрозы. Наоборот, я постарался улыбнуться, надеясь, что улыбка не выглядит слишком кривой.
— Я предложил вам гостеприимство и не отказываюсь от своих слов. Можете отдохнуть у нашего костра.
— Дурак! — ответил прокаженный хриплым шепотом. — Ты стоишь на земле, посвященной Митре.
Ветер рванул его плащ, который я поначалу принял за рясу, и в мерцающем лунном свете на груди его блеснула древняя лорика[2]; спата[3] с бронзовой рукоятью висела у него на бедре, а брошь на плече украшало изображение волчицы и слова «XXII Легион Августа».
— Славь великого Митру! — прошипел прокаженный.
А вот это было уже серьезно! Я осенил себя крестным знамением — так всегда поступают добрые братья в минуты испытаний, ища помощи у Отца Небесного. Движение было скорее инстинктивным, но результат оказался ошеломляющим.
Небо пронзила молния. Все вокруг озарилось ослепительным белым светом. Прокатился раскат грома. Я прикрыл глаза рукой. А когда снова осмелился взглянуть на мир, обнаружил, что мы с Передуром стоим на вершине холма, а ветер пытается сорвать с нас плащи, захлестывая их вокруг ног. Мы были одни. Девять прокаженных исчезли, не оставив после себя ничего, кроме запаха серы.
Глава 11
Еще один раскат грома прозвучал у нас над головами. Казалось, небо сейчас расколется и рухнет на землю дождем осколков. Я чувствовал, как Передур прижимается ко мне плечом.
— Здесь не обошлось без козней дьявола, — я изо всех сил пытался говорить спокойно. — До утра будем бодрствовать.
Вернувшись к нашему жалкому костерку, мы подбросили дров в огонь и сели поближе к племени, чтобы переждать беспокойную ночь. Таллахт спал.
Как только забрезжил рассвет, я отправился на вершину холма в надежде найти следы ночного происшествия. Но ветер хорошо поработал, никаких следов я не нашел. Зато заметил дымок от костра не так уж далеко от нас к югу. Разбудив Таллахта, мы оседлали лошадей и направились туда, где я видел дым.
Однако дорога заняла больше времени, чем я предполагал, и когда мы добрались до места, нашли только остывающий пепел. Передур в очередной раз доказал свое мастерство. Запретив нам сходить с коней, он пошел по брошенному лагерю, время от времени приседая, отыскивая следы, видимые лишь ему одному.
— Здесь было четверо всадников, — объявил он.
— Куда они пошли? — спросил Таллахт.
— На юг. Но это не всё…
— Ты говоришь — четыре? — перебил его Таллахт. — А где же были их лошади? Я что-то не вижу…
— Таллахт! — резко осадил я его, — дай сказать Передуру. Он сейчас тут главный.
— Лленллеуг с ними, — кивнув мне, сказал Передур. — Только у одной лошади наши подковы.
Таллахт оглядел оставленный лагерь и пожаловался:
— Ты говоришь, столько людей, а следов почти не видно. Как такое может быть?
— А ты ничего и не увидишь. Они очень старались скрыть любые следы.
— А ты, значит, видишь? — усмехнулся Таллахт, — а потом говоришь все, что придет тебе в голову.
Он явно обидел Передура недоверием. Тот немедленно огрызнулся:
— Если бы ты не мнил себя следопытом, глядишь, что-нибудь и заметил бы!
— Хватит пререкаться! — Мне очень не нравилось, как они ведут себя. — Что на тебя нашло, Таллахт? А ты, Передур… не похоже на тебя.
— Он первый начал, — фыркнул Передур.
— Врешь! — воскликнул Таллахт. — Я только сказал, что...
— А ну прекратите! — прикрикнул я на них. Оба ответили мне угрюмыми взглядами, ну прямо как дети, которых ругают старшие. — Послушайте, вы, двое, вы еще подеритесь мне тут! Чтобы я больше ничего подобного не слышал! — Я нахмурился и, обращаясь к Передуру, сказал: — Идем вперед. Порядок тот же. Двое на одной лошади…
— Я лучше пешком пойду, — пробормотал Передур себе под нос.
— Решай сам. Первый переход идешь пешком.
Таллахт ухмыльнулся, и я тут же развернулся к нему.
— А ты, мой друг, займись пеплом. Потом скажешь, как давно погас костер.
Молодой воин хотел было возразить, но посмотрев на меня, решил не перечить. Спешившись, он подошел к кострищу и начал рыться в пепле.
— Они на рассвете ушли, — заключил Таллахт. Поднявшись, он вытер руки о штаны и вызывающе добавил: — Если, конечно, у кого-нибудь нет другого мнения.
— Никто тебе не возражает, — сказал я, устав от их пикировки. Мы снова тронулись в путь.
Меня удивила перемена в отношениях парней. Раньше они относились друг к другу по-дружески, часто хвалили один другого, и совсем не пререкались. Теперь они вели себя как сварливые старики, всеми силами отстаивающие свое мнение. Я полагал, что эти изменения вызваны трудностями нашего путешествия и выбросил их из головы. В конце концов, мы плохо ели, устали, и тут любой станет раздражительным. Но пока они не вернутся к прежним отношениям, лучше держать их порознь.
Мы продолжали идти на юг. Солнце взошло, но, как и накануне, скоро подернулось белесой дымкой зноя. Все утро мы шли, останавливаясь только за тем, чтобы поменяться местами на лошадях. Сразу после полудня Передур привел нас к маленькому, заболоченному озерцу немного в стороне от тропы. Мы не могли заставить себя пить эту дрянь, но лошади так хотели пить, что сунули морды в воду. Мы ждали, пока они напьются. И тут заметили дым.
Я уже некоторое время ощущал запах, прежде чем Передур обратил на него мое внимание, но поскольку после ночного бдения у костра мой собственный плащ так пропах дымом, что на другие запахи моего внимания уже не хватало.
— От нас от всех пахнет очагом, — ответил я.
— Нет, — сказал Передур, — это другой запах. — Он медленно повернулся по кругу, подумал и указал туда, куда мы ехали. — Это там, — сказал он.
Запах дыма с каждым шагом становился все сильнее. Вскоре мы подошли к очередному холму, и тут я приказал своим товарищам спешиться. Мы осторожно подкрались к гребню холма, чтобы заглянуть за него. Далеко справа я различил серо-зеленое сияние моря, плоское, как наковальня под раскаленным добела молотом солнца. Слева хребет спускался крутыми скалистыми уступами в неровную, засыпанную щебнем долину. А прямо впереди в небо вздымался столб дыма. Его трепал и тут же уносил ветер.
Огня я не увидел, его скрывал еще один невысокий холм. Подав знак остальным следовать за мной, я спустился на дно лощины, по которому когда-то протекал ручей. На берегу ручья обнаружились отчетливые отпечатки копыт. И один из отпечатков — решетка с перемычкой — был оставлен боевой лошадью. Тут не понадобился Передур, чтобы понять: всадники пересекли высохший ручей, поднялись на холм и теперь расположились лагерем на его склоне, скрытом от нас.
Не стоило врываться в чужой лагерь с налету. Сначала я предпочитал посмотреть, с кем мы имеем дело, за кем шли все это время по следам.
— Оставайся с лошадьми, — шепотом приказал я Таллахту, а Передуру кивнул, чтобы следовал за мной. Мы подобрались к гребню холма и осторожно заглянули на ту сторону. Увиденное меня поразило.
Неглубокая долина скрывала большую каменную крепость. Римляне иногда строили из камня; однако каэр передо мной не напоминал ни одну виденную мной крепость, возведенную Легионами. Общими у них было только то, что и те, и другие лежали в руинах. Огромные камни навалены бесформенными кучами, остатки высоких стен обвалились во рвы. Некогда над центральными воротами возвышалась башня, теперь обрушилась и она, и сквозь ее середину проросло дерево. За остатками стен угадывались развалины домов. Я быстро нашел глазами зал, вернее, то, что от него осталось. Он стоял без крыши, лишь несколько огромных балок перекрывали пустое пространство, но две стены время пощадило.
Дальше за крепостью к югу виднелись остатки леса. Он давно зачах, только могучие черные стволы тянулись к небу, и я даже предположить не мог, сколько лет этим исполинским деревьям. Их искривленные ветки свидетельствовали о мучительной гибели, многие стволы рухнули друг на друга, словно отважные воины, павшие в бою.