— Во имя всего святого, Джордж, что ты там вытворяешь с этим чертовым чайником?
— Прости.
— Вообще-то этой сонной корове давно пора бы уже вернуться. Я просто умираю от голода.
— Так же, как и все остальные, Саймон. Вся разница в том, что мы не устраиваем из этого такого представления.
— Да ну? А разве твоего мнения кто-нибудь спрашивал, Присцилла?
— Я не Присцилла. Я Аннабель.
— А я — Присцилла. Ты только что поставила свою чашку мне на голову.
— О боже, Присцилла, прости, пожалуйста.
— Я не Присцилла. Я Джордж.
На борту звездного крейсера «Хроногатор» существуют три вида Времени: время земное, время относительное и время, в течение которого они находятся взаперти на этом маленьком, тесном и, прежде всего, темном корабле. Третья разновидность обладает наиболее странными свойствами. Создается такое впечатление, что она длится вечно.
— Ну все, это безнадежно. Я пошел за пиццей. Никто не хочет составить мне компанию?
— Но послушай, Джордж…
— Это Тревор. Джордж — это я.
— Послушай, Тревор, ты не можешь этого делать. Это ведь научный эксперимент, понимаешь ты? Мы тут развлекаемся с тканью причинности как таковой; я хочу сказать — один Бог знает, какой вред мы приносим самим своим пребыванием здесь. Если ты ни с того ни с сего свалишься в середину двадцатого столетия и начнешь тыкаться повсюду со своей «большой куатро стажионе», трудно даже представить, что может произойти. Так что лучше сядь и заткнись, хорошо?
Последовала абсолютная тишина.
— Тревор! Ты понял, что я сказала?
— Я не Тревор. Я Ник.
— А где же тогда Тревор?
— Каким образом, черт возьми, я могу это знать, Луиза? Здесь так темно, что собственной руки не разглядишь.
— Вообще-то я не Луиза, я Анжела. И если уж на то пошло, кто такая Луиза, черт меня подери?
Тем временем вторая спасательная капсула, пилотируемая девяностосемилетним ребенком, с ревом уносилась вдаль сквозь неописуемое величие Пустоты, как стрела к цели стремясь к тому месту, где, как он помнил, находилась самая лучшая в мире пиццерия. Загвоздка заключалась лишь в том, что ее к этому времени еще не открыли, и не откроют еще в течение семидесяти лет.
Все молчали, за исключением единорога. Он поднял голову, увидел девицу незапятнанного целомудрия, порозовел и застенчиво сказал: «П-привет», после чего принялся яростно пережевывать жвачку.
Вслед за этим Ламорак очень медленно полез в пертелопов рюкзак, вытащил полиэтиленовый пакет и достал из него гвоздичное масло, выпил его, вытер рот рукавом и улыбнулся.
— Ну, привет, — сказал он.
— Вообще-то, Лам, — прошептал Пертелоп, — его надо не пить, его надо…
— Заткнись, Пер, я знаю, что делаю, — Ламорак поднялся на ноги, отряхнул пыль с коленей своих брюк и подошел к девице незапятнанного целомудрия.
— Меняемся, — сказал он. — Мой единорог на твой передник. Как ты насчет этого?
Девица незапятнанного целомудрия воззрилась на него.
— Ты что, последние мозги растерял? — спросила она.
Ламорак приподнял бровь.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я не совсем понимаю. Честный обмен. Ты получаешь премию за лучшую натуралистскую программу, я получаю передник, все счастливы. В чем проблема?
На Земле есть немало холодных мест, но лишь в очень немногих из них царит такой холод, как в двух футах от глаз девушки.
— Послушай, ты, кто бы ты ни был, — сказала она, — я снимаю здесь серьезный фильм. Если я вернусь и скажу моему продюсеру, что у меня на пленке отснято десять минут живых единорогов, я проведу остаток своей карьеры, снимая прогноз погоды. А теперь, может, вы оба наконец уберетесь отсюда? Вы перепугаете мне кенгуру.
Возможно, в первый раз за всю жизнь Ламорак испытывал некоторый недостаток в словах. Совершив значительное усилие, он умудрился произнести лишь: «Но это же единорог!» Девица незапятнанного целомудрия вздохнула.
— Парень, — сказала она, — мне наплевать, будь это хоть дрессированный шерстистый мамонт. У меня репутация серьезного обозревателя-натуралиста, и я не собираюсь ее терять. Понял?
— Но ведь это же…
— Знаю, — девица поджала губы. — Очень хорошо. Вытащите его на спутниковое телевидение, парни, — уверена, они обеспечат ему собственное ток-шоу. Между прочим, кое у кого тут полно работы, так что, если вы не возражаете…
Ламорак не сказал ничего. Даже если бы он смог найти подходящие для ситуации слова, у него были бы трудности с тем, чтобы их произнести, поскольку его нижняя челюсть болталась, как вышедший из строя разводной мост. Он изумленно покачал головой, отошел в сторону и сел в тени большого скального выступа.
— Простите, — произнес Пертелоп.
— Да?
— Мне кажется, — сказал Пертелоп, — здесь может быть маленькое недоразумение. У вас ведь есть передник, не так ли?
— Какой передник?
— Ага. Так значит, вы не являетесь девицей незапятнанного целомудрия?
Секунду или две спустя Пертелоп поднялся с земли, потирая челюсть, и присоединился к своему коллеге под скалой.
— Здесь, по-видимому, что-то не так, — сказал он.
Ламорак кивнул.
— Проклятая девица не та, — ответил он. — То есть, скажите на милость, откуда я мог знать, что есть две… — он осекся. Ужасная мысль внезапно пришла ему в голову.
— Ох, черт, — произнес он. — Ну конечно. Как я не догадался?
Пертелоп поднял голову.
— Что ты хочешь сказать?
— Итоги матчей. Мы их неправильно интерпретировали. Ну-ка, дай-ка мне мой рюкзак, быстро!
Пертелоп сделал, как ему было сказано; и пока девица незапятнанного целомудрия со своей съемочной группой резво рысила неподалеку, преследуя загнанного кенгуру, скачущего в каких-нибудь десяти ярдах перед ними, он лихорадочно листал спортивный отдел справочника «Что к чему в Сиднее».
— Пер, — сказал он наконец, закрывая книгу, — ты мог бы и сообщить мне, что Громобой Даррен О’Шеа играет за «Подростков Параматты».
На лице Пертелопа отразилось замешательство.
— Ох, проклятье, — сказал он. — Да, конечно, полагаю, это придает делу совсем другой оборот. И что мы теперь будем делать?
Хроногатор перегнулась через край выступа, под которым они сидели, и прочистила горло.
— Мы могли бы поефть, — предложила она.
— Только, пожалуйста, не персики, — со вздохом сказал Ламорак. — Не сейчас; я этого не вынесу.
Хроногатор ухмыльнулась.
— Ну ладно, — сказала она, — а как вам понравятфя похлебка ив моллюфков, фыпленок ф бавиликом и орегано, и абрикофы в бренди? — С этими словами она раскрыла свою сумку и достала оттуда три большие банки консервов. — У меня микроволновка на фолнечных батареях, фейчаф я ее включу, и вфе в порядке.
Ламорак слабо улыбнулся.
— Почему бы и нет? — ответил он. — А когда мы поедим, не смогла бы ты подбросить нас немного на этом своем космическом корабле? А то, я боюсь, нам придется еще долго тащиться.
— Не вопроф! — Хроногатор вытащила из кармана маленький металлический кубик и нажала на кнопочку на задней стороне, держа его на вытянутой руке. Кубик начал увеличиваться и превратился в микроволновую печь.
— Только не говорите никому, что вы видели ее, потому что их еще не ивобрели, — добавила она. — Ф одной ив таких фтуковин мовно уфтроить второе фредневековье.
— О чем разговор, — согласился Ламорак, — ты молчишь про единорога, мы забываем о высоких технологиях.
Хроногатор засмеялась и принялась открывать банки. Прошло некоторое время с тех пор, как она в последний раз держала в руках открывашку, так что она чуть не прожгла здоровенную дыру в ландшафте размером с хороший вулкан, прежде чем сумела выставить луч аннигилятора на нужную мощность, но все обошлось без особого ущерба.
— Но это все еще ничего не объясняет, Лам, — внезапно сказал Пертелоп, и его голос прозвучал назойливо, как жужжание мухи, бьющейся о ветровое стекло.
Ламорак тряхнул головой и сказал:
— Не сейчас, Пер. Давай попозже.
Пертелоп, нахмурясь, посмотрел на него.
— Но, Лам, — настаивал он, — Громобой Даррен О’Шеа не имеет никакого значения, потому что тут написано, что его брат Норман сейчас играет за «Мельбурнских Оборотней», а это значит, что коэффициент «икс» уже не соответствует обратному тангенсу «пи»…
— Потом, Пер, — Ламорак закрыл глаза, положил голову на свой рюкзак и вытянулся. «А знаешь, — сказал он самому себе, — похоже, скоро мне начнет нравиться проигрывать. Это так успокаивает…»
А потом он рывком выпрямился и схватился за книгу.
— Я же говорю, — кивнул Пертелоп. — И следовательно, нам придется заново пересчитать дифференциальный сдвиг по оси «игрек».
Ламорак не слушал его. Он уставился на Хроногатора; та уже открыла банки и теперь вываливала их содержимое в маленькие пластиковые чашки, которые затем загружала в машину.
— Почти готово, — сказала она.
— Замечательно, — ответил Ламорак, стараясь говорить спокойно. — Скажи, а почему, когда пришла твоя очередь отправляться за провизией, ты прилетела именно сюда?
— Отфюда родом мои предки, — отвечала она. — Конечно, я не думаю, что вдефь вфе выглядит так ве, как в их время, но вфе-таки…
— Понимаю, — сказал Ламорак. — Ой, какой у тебя замечательный передничек — если его можно так назвать!
Хроногатор заулыбалась.
— Ты думаешь? Он дофталфя мне по нафледфтву. Фмот-ри, какая выфивка вдефь по краям. Фветочки и вфякие вверюфки.
Двое рыцарей переглянулись. Ламорак подтащил Пертелопа к себе.
— Так, — зашептал он, — я вижу, ты думаешь то же, что и я.
— Да, это, разумеется, объяснило бы искажения в основном коэффициенте, — ответил Пертелоп. — На самом деле, это очень интересный эффект, поскольку…
— Да, да, верю, — Ламорак втянул в себя солидную порцию воздуха и с шумом ее выпустил. — Послушай, — сказал он, — одному из нас придется спросить ее, и мне кажется, что на этот раз твоя очередь. По рукам?
— О чем спросить, Лам?