В начале седьмого вечера, держа в одной руке портфель с уголовными делами, Струге поднимался по лестнице к своей квартире. С того момента, как он вышел из суда, он все делал не торопясь, словно под воздействием легкого психотропного вещества. Со стороны могло показаться, что Антон Павлович нарочито медленно, выбрасывая на свежий ветер улицы драгоценные мгновения жизни, вышел из здания правосудия, задержался у скамьи, напротив входа, закурил, постоял несколько минут и так же медленно двинулся не к остановке, а в сторону парка. Эту дорогу он выбирал всегда, когда хотел остаться один. Путь к дому удлинялся в три раза по времени, если приходилось преодолевать его пешком, однако он все равно шел. Подумать дома не удастся.
Саша, как всегда словоохотливая, будет рассказывать о том, как один из клиентов банка перекладывал деньги со счета на счет, да ошибся цифрой, как служба безопасности поймала мошенника, пытавшегося получить по липовой доверенности крупную сумму...
Вечно слюнявый Рольф, который, завидев хозяина, больше не отступит от него ни на минуту и будет преследовать по всем комнатам, ожидая то у дверей ванной, то у туалета...
Какие уж тут думы?..
А парк – лучшее место, чтобы уйти в себя и подумать.
На какой адрес переехал Решетуха? С чем связан столь быстрый переезд? В дни судебных передряг людям обычно не до перемены мест. Они мечтают лишь об одном – чтобы как можно скорее закончились эти заседания. Им, людям, всегда кажется, что вот закончится процесс, неважно какой – уголовный или гражданский, и жизнь начнется если не сначала, то с нового периода – точно. Объявленный приговор или решение суда для людей – некая веха, позволяющая подвести некоторые итоги и выстроить план действий на последующий период жизни. До следующей удачи или... до следующего срока. Такова жизнь.
Однако Миша Решетуха постарался побыстрее избавиться от квартиры, в которой на него было совершено нападение. Уехал в неизвестном направлении, возможно даже – из города, не поставив об этом в известность суд. В принципе, это его право. Все участники процесса допрошены Левенцом в предыдущих заседаниях, и этого вполне достаточно, чтобы вынести приговор в отношении Андрушевича. А на Решетухе можно смело поставить крест, оправдывая его действия психологическим сломом. «Ну, не могу я жить в хате, где меня едва не убили!» Но такой психологический надлом можно было бы понять, если бы в роли жертвы выступала женщина. И трудно представить, как в темноте злосчастной квартиры, скрываясь от призраков разбойников, прячется под одеялом стокилограммовый Миша Решетуха. Ну, можно представить под одеялом испуганную пережитым бабу! Если поднапрячься, то можно. А Мишу Решетуху – не получается.
Струге шел по парку и думал о том, что наступил момент, когда к поиску пора подключать людей, занимающихся этим профессионально. Завтра же утром нужно будет обязательно позвонить Земцову, начальнику одного из отделов УБОПа, и попросить у него Макса. Этот молодой парнишка, Макс, очень нравился Антону своей молниеносной оперативной хваткой, быстрота его ума напоминала судье быстроту мангуста. Едва Земцов в кабинете о чем-то задумается, его заместитель тут же выдает ответ. Максу не хватает оперативного опыта, но в ведомстве Земы – внештатная кличка Земцова в кругу Струге и Пащенко – он пока единственный, на ком не стоит печать «глубокой ответственности за судьбу ведомства». То качество сотрудника службы, когда он начинает откровенно по-крысиному подходить к людям во имя достижения целей своей структуры. Это качество само по себе не так уж дурно, если его рассматривать с точки зрения настоящего убоповца и вообще милицейской натуры. Однако с такими людьми очень сложно общаться, если ты пытаешься его «перевербовать» для достижения других, хотя – тоже законных, целей. Как бы то ни было, смышленый Макс со своим удостоверением очень нужен в той ситуации, в которую попал... Кто попал? Нет, не Струге. Попал Левенец.
И Антон опять себя поймал на мысли о том, что он сам в этой истории весьма посторонний человек. Можно было прямо сейчас выйти из парка, сесть на автобус, доехать до дома и забыть о деле Андрушевича – Решетухи. Это означало бы – забыть о Левенце. Итогом такой забывчивости будет громкий треск, с которым Павел Максимович, помеченный рукой Лукина, вылетит из Центрального суда. Антону этого не хотелось, поэтому его прогулка в парке продолжалась.
Левенец уже дома. «Интересно, – думалось Антону, – что сейчас перед ним? Чашка с горячим чаем и телевизор или уголовное дело и две телевизионные программы?» Можно было бы ему подсказать, где кроется причина трудностей в рассмотрении дела. Но тогда потерял бы всякий смысл стрессовый эффект, заставляющий человека продуктивно мыслить. Речь идет не о воспитании. Антон был строгим сторонником того, что воспитывать мужчину нужно до тех пор, пока он не пошел в армию. Все попытки «поставить» характер молодого человека после – пустая трата времени. Струге уж давно мог бы доказать Левенцу, что Решетуха – лжец. Он лгал на предварительном следствии, он нагло и беззастенчиво врал в суде, врет и сейчас. Врет, потому что в ином случае он обязательно пришел бы к Левенцу, прижал к уху свой многофункциональный слуховой аппарат и проорал:
– Не было у меня в квартире никакого разбоя, гражданин судья!! Это я соврал, чтобы инвалидность получить да налогов поменьше платить!!
Но он этого не делает. Значит, все идет по плану. Однако ложь Решетухи не есть доказательство того, что он прямо или косвенно замешан в преступлении. Есть такое понятие в праве – эксцесс преступления. Не хотел совершать деяние, но под властью сложившихся обстоятельств совершил. Миша – барыга, а ни один человек еще не взялся постигнуть логику настоящих барыг. Она, их логика, многообразна, неожиданна и часто не имеет никакой логики. Барыга каждую секунду своей торговой деятельности знает, как нужно поступить именно сейчас. Меняются обстоятельства, меняется и план действий. Барыга всегда знает курс доллара, почем грамм золота и в какой день недели скидка на носки на центральном рынке максимальна. Он точно знает, шоколада какой марки нужно привезти в киоск больше, а какой – меньше. Между тем он никогда не жрет из своего киоска, потому что знает о низком качестве того, что продает.
Вот и дом. Парк за спиной, в голове два основных вопроса и полное отсутствие ответа на вопросы второстепенные.
Секунду подумав перед дверью, Антон вдруг спрятал в карман ключи и повернулся к соседней двери. В «глазке» горел свет, а за броневым листом двери соседа слышался перестук инструментов. Силами строительной бригады адвокат производил в своей новой квартире евроремонт.
– Где хозяин? – спросил Струге сразу, едва увидел перед собой заляпанное краской лицо мужика в хлопчатобумажной робе.
– В квартире, – ответил мужик, и Струге понял, что это – баба.
Антон Павлович шагнул в царство строительного хаоса и тотчас поцарапал кожу туфли о рулон алюминиевой проволоки. Еще два шага, и посреди полного бедлама он увидел адвоката, стоящего посреди залы и повелительным перстом указывающего двоим молодым рабочим место возведения домашнего камина.
Он тыкал пальцем в перегородку балкона и старательно, по-адвокатски, объяснял, что нужно ломать, а что достраивать, чтобы территория балкона превратилась в часть комнаты, а недоломанный выступ-перегородка – в камин.
«Интересно, как в его строительном плане выглядит вытяжка для очага», – пронеслось в голове судьи. Умение «входить» в разговор, обдумывая иные темы – способность немногих.
– Итальянский вариант? Все в одном?
Глава 8
Услышав голос, не принадлежащий никому из присутствующих, сосед удивленно обернулся. Струге даже убедил себя в том, что тот повернулся испуганно. «Перепланировщик» квартиры Юшкиных стоял, продолжая показывать пальцем на балконную перегородку, и Струге, представляя, как в голове адвоката проворачиваются шестеренки памяти, улыбнулся. Ему была понятна растерянность нового жильца. Связать внешность однажды увиденного на площадке татуированного «братка», жующего котлету, с изысканным костюмом незнакомца было невозможно.
– Я тот сосед, – пояснил Струге, – которому вы обещали должную защиту в суде.
Лицо адвоката потеплело. По всему чувствовалось, что он ожидал увидеть здесь одного из архитекторов района, вызванного жалобами жильцов. Действительно, та перепланировка, которую затеял смекалистый стряпчий, требовала обязательного разрешения архитектора. «Однако вряд ли этот ушлый малый задержался бы с его получением», – подумалось Струге.
– А-а-а... Проходите, осматривайте! – Новый со-сед был еще и тщеславен. Перестройка, затеянная им в квартире, вызывала чувство уважения даже у самого себя.
– Было бы что смотреть, – не пошел у него на поводу Антон. – Нынче «итальянки» не в моде. Вот эту арку я бы, например, делал не посреди комнаты, а у стены. С камином вы намучаетесь, дорогой новосел. Вытяжки никакой, а если продуть – в кухни всех квартир на «стояке» выстрелит килограммов по пятьдесят пыли и копоти. Общего ущерба тысяч на триста. Плюс слабая вентиляция, а это значит, что копоть от камина заполонит весь дом. Это еще на полмиллиона исков. Идем дальше. Если кто-то из жильцов стуканет, что вы из квартиры носилками ломаные кирпичи выносите, то, помня последние события, связанные с обрушением домов, администрация обязательно наложит на ваш ремонт вето. Конечно, вы не поскупитесь, и Анатолий Антонович Бородюк, главный архитектор администрации Центрального района, разрешение такое даст. Однако это будет еще стоить вам никак не меньше трех тысяч долларов. После того как жильцы поймут, что администрация положила на их жалобы нечто с большим прибором, они обязательно направятся с жалобами в суд. Или в прокуратуру. В прокуратуре Центрального района за прокурора принципиальный парень, и договориться с ним вам никак не удастся. В отношении Бородюка, на которого прокурор Шелнин имеет давно наточенный зуб, возбудят уголовное дело, после рассмотрения которого папка попадет в Центральный суд.