В военной истории музеев много героинь. Анна Ивановна Зеленова, директор Павловского дворца-музея391 с 1941 по 1979 год, – несомненно, одна из них. Она родилась в 1913 году, росла в Петрограде/Ленинграде в очень бедной семье. Ее мать была швеей и работницей на фабрике, отец работал техником в банке. Анна воспользовалась возможностями для получения образования, открывшимися после Октябрьской революции. В 14 лет она, активная комсомолка, учила взрослых читать и писать, участвуя в кампании по ликвидации безграмотности. Когда ее отец оказался прикован к постели, она, чтобы прокормить семью, одновременно училась и подрабатывала переписчицей. Сначала она поступила в вуз, где начала изучать машиностроение, но затем перешла на искусствоведческое отделение факультета иностранных языков Ленинградского университета. Она хорошо говорила по-немецки, потому что училась в немецкой школе Петришуле, кроме того, владела английским и французским языками. В начале 1930‐х годов, работая в Новгороде, Анна Ивановна упала с лесов и получила тяжелые травмы; долгое время ей пришлось ходить на костылях. По мере выздоровления она разрабатывала художественно-исторические экскурсии по собраниям ленинградских музеев, которые потом дополнила экскурсиями по дворцам-музеям пригородов. В 1934 году А. И. Зеленова начала работать экскурсоводом в Павловске и быстро поднялась по служебной лестнице до заместителя директора по научной части. В этом качестве она организовала реставрационные работы и участвовала в генеральной инвентаризации, проводившейся в 1937–1939 годах во всех пригородных дворцах392.
Инвентаризация стала необходимой, потому что Павловск также пострадал в 1920–1930‐е годы: в одних случаях произведения искусства продавались с целью пополнить валютные запасы страны393, в других партийные функционеры или иные высокопоставленные работники обставляли мебелью из музейных коллекций дома отдыха, свои кабинеты и дачи. В этой связи сохранился рассказ, который хорошо характеризует Зеленову. Однажды писатель Алексей Толстой приехал в Павловск присмотреть мебель из красного дерева для своей дачи в Пушкине, и Анна Ивановна ему сказала: «Алексей Николаевич! Вы ошиблись дверью. Это не склад ваших вещей, а государственный музей, и он – неприкосновенен. Я вас очень прошу вернуться в наш дворец только тогда, когда вы сердцем поймете разницу между этими двумя формами собственности»394. Все, кто знал Зеленову, подтверждали эти качества, которые она проявила в описанном эпизоде: неподкупность, преданность музейной работе, решительность и личная порядочность. В политическом плане она, вероятнее всего, была принципиально лояльна советской системе, иначе ее служебное продвижение было бы немыслимо. В то же время, насколько известно, в 1930‐е и 1940‐е годы она не была членом партии. Своим профессиональным ростом она была обязана увлеченности делом, личной харизме и хорошим связям с ведущими музейщиками Ленинграда. В 1936 году, когда Зеленова перешла на должность научного сотрудника дворца-музея в Павловске, ей большую поддержку оказал ее начальник, Станислав Валерианович Трончинский. Во время войны он заведовал музеями в Управлении культуры Ленсовета, то есть отвечал за все, что касалось эвакуации и сохранения собраний.
Зеленова узнала о нападении Германии на СССР во время экскурсии в Ораниенбаумском дворце395. Сначала по поручению ленинградских властей она помогала эвакуировать коллекцию Музея истории и развития Ленинграда, но затем ее направили руководить эвакуационными мероприятиями в Павловск. Она сменила на этом посту Ивана Кондратьевича Микрюкова – управленца, а не профессионального музейщика. Главного хранителя, Федора Николаевича Выходцева, призвали в армию еще в первые дни войны396. Когда Зеленова приехала в Павловск 6 июля, она поняла, что две недели драгоценного времени были потеряны – прежде всего потому, что в довоенное время не было разработано адекватного плана подготовки музея к эвакуации.
Первый вагон с экспонатами первой категории (755 предметов в 34 ящиках) был отправлен в Горький, но для принятия решения об эвакуации остальных Микрюкову не хватало знаний. Строго следуя инструкциям, он велел переместить все экспонаты на второй этаж, где они были лучше защищены от осколков и огня. Предметы, согласно плану, следовало перемешать: например, мебельные гарнитуры распределить по разным местам; предполагалось, что это увеличит шансы на соханение хотя бы одного экземпляра из каждого гарнитура397. Поэтому Анна Ивановна, прибыв на место, обнаружила предметы обстановки, составленные штабелями в полном беспорядке: на полу в несколько рядов стояли ломберные столы, тумбочки, столики из ценных пород дерева, а также столы со столешницами из цветных камней. На них, ножками вверх, высились столы меньшего размера, между ножками поместили кресла, а сверху, сиденьем к сиденью, ножками вверх, – стулья. Посреди этого леса ножек – свертки, свертки, свертки с мелкими предметами. Многие крупные произведения искусства, разобранные на части, завернутые, лежали в разных местах, в разных залах. Но все было упорядочено по размерам и уложено на одинаковую высоту. Картины располагались вдоль стен. Никому не пришло в голову составить хотя бы приблизительный топографический указатель. От двери к двери были оставлены узкие проходы. Окна для защиты от ударной волны и осколков забили досками. Электричества во дворце не было. На весь музей имелось всего три керосиновые лампы398.
Таким образом, перед Зеленовой стояла трудная задача: из необозримой массы предметов отобрать особо ценные и подготовить их к вывозу. 106 ящиков, содержавших 4827 экспонатов, были отправлены двумя партиями в Горький и Сарапул; еще 57 с 2180 экспонатами перевезли в Исаакиевский собор в Ленинграде399. В общей сложности из Павловска эвакуировали все экспонаты из драгоценных металлов, коллекцию русского, западноевропейского и китайского фарфора, все гобелены и гобеленовые настенные покрытия, большую часть вышивок, почти всю бронзу, архивные документы XVIII века, в том числе коллекцию рукописей царской семьи, все архитектурные проекты и эскизы Павловского дворца, коллекцию миниатюр, отдельные предметы мебели400. По данным инвентаризации 1950 года, во дворце осталось 9136 эспонатов (античная скульптура, живопись, мебель, вазы), а также 16 499 томов библиотеки Росси, собрание камей, фототека и научный архив401.
Сверх того, что предписывалось инструкциями по консервации зданий, Зеленова приняла меры, с помощью которых она рассчитывала обеспечить их будущую реставрацию: она собрала информацию об интерьерах и поручила одной из сотрудниц зарисовать с различных точек складки балдахина над парадной кроватью царицы Марии Федоровны; эти тщательные зарисовки были закончены в августе 1941 года, когда город уже бомбили402. Большинство парковых скульптур (67 предметов) Анна Ивановна распорядилась закопать и составить планы с указанием мест, где они были закопаны. 99 особо ценных античных статуй поместили в подвале, а вход замуровали кирпичом и замаскировали. 14 и 15 сентября Зеленова совершила последние обходы музея. В двух подробных отчетах она детальнейшим образом описала состояние парка и дворца и подвела итоги эвакуационных мероприятий. По ее описанию, дворец был почти невредим. Окна забиты досками и заложены мешками с песком. На случай пожара во всех залах стояли ведра с водой и ящики с песком. Подвалы дворца-музея превратили в бомбоубежище, там 15 сентября 1941 года находилось 850 человек. Часть подвала, ведущую к внутреннему входу в музейные помещения, отделили от бомбоубежища, предоставив в распоряжение сотрудников Павловского музея и членов их семей. Никто из них не хотел уезжать ни 14, ни 15 сентября, потому что дороги простреливались и с земли, и с воздуха403. В самом городе Слуцке [Павловске] был разрушен водопровод, отсутствовала телефонная связь и электроснабжение.
В отчетах А. И. Зеленовой заметна странная отрешенность от непосредственных событий войны. С одной стороны, она трудилась как одержимая, пытаясь спасти экспонаты от потерь и разрушения; с другой стороны, она как будто не понимала, что война все изменила. И она, и майор Семен Борщев впоследствии рассказывали об одном происшествии, которое служит наглядным примером. В сентябре в административном крыле дворца размещались командные пункты 402‐го стрелкового и 412‐го гаубичного полков, где находился и Борщев. Однажды Зеленова возмущенно пожаловалась ему на то, что в «Собственном садике» стоят мотоциклы военнослужащих. Майор, человек простой, не понял, чей это «собственный» сад. Тогда руководительница музея прочитала ему краткую лекцию о небольшом садике, созданном Камероном для Марии Федоровны, о необычных декоративных кустарниках, закупленных в Нидерландах в XVIII веке. Борщеву, ломавшему голову над тем, как удержать позиции на окраине парка, заботы Зеленовой показались далекими от реальности и вместе с тем трогательными; он приказал переставить мотоциклы в другое место404.
На то, что не всегда встречи с военными бывали столь дружелюбны, в воспоминаниях Зеленовой можно найти лишь намеки. Но в своих отчетах 14 и 15 сентября 1941 года она не скрывала гневного недоумения по поводу ущерба, причиненного воинскими частями. Речь шла, в частности, об обращении с хозяйственными помещениями и инвентарем, большая часть которого оказалась утраченной в результате самоуправства военных. После того как Павловск объявили прифронтовой зоной, писала Зеленова, охранять имущество музея стало невозможно. Например, сено брали без разрешения, и все дрова для оранжереи сожгли в полевой кухне. Штабы, размещавшиеся в боковых крыльях музея, оставили после себя грязь и, более того, уходя, забрали с собой электроприборы и даже мебель из хозяйственных помещений