405. Большой урон был нанесен и парку: газоны вытоптали, во множестве протоптанные тропинки обезобразили ансамбль, некоторые из павильонов, где размещались армейские подразделения, испоганили и изувечили. На краю парка вырубили особенно много деревьев; Анна Ивановна оценила потери в десять процентов от общего числа деревьев406. Однако сам дворец находился в хорошем состоянии – прежде всего благодаря тому, что стоял в стороне от дорог, ведших к Ленинграду, и в непосредственной близости от него не проходили тяжелые бои407.
На этом участке фронта немецкие войска наступали неравномерно. Поскольку полицейская дивизия СС уже далеко продвинулась в направлении Пушкина, советские полки, оборонявшие Павловск, оказались под угрозой окружения и 17 сентября перенесли свои позиции на несколько километров в сторону Ленинграда. Лишь 16 сентября вечером, когда был замечен первый немецкий мотоцикл, Зеленова, собрав все важные документы, вместе с еще одним сотрудником музея пешком ушла из Павловска. С большими трудностями, преодолев примерно 30 километров, они на следующее утро добрались до Ленинграда.
Павловск (тогда он назывался Слуцком) заняла 121-я стрелковая дивизия вермахта, которая в то время находилась в подчинении 18‐й армии. Ее соседями были на западе полицейская дивизия СС, в тот же день взявшая Пушкин, а на востоке 96-я и 122-я пехотные дивизии408. Более двух лет, до 24 января 1944 года, когда Павловск освободила Красная армия, город находился под немецкой оккупацией и все время в прифронтовой полосе.
Первые меры, к которым прибегли здесь немецкие оккупанты, аналогичны тем, что были приняты в Пушкине. Всех жителей обязали зарегистрироваться. Методично проводились поиски лиц еврейского происхождения и членов ВКП(б). По данным Чрезвычайной комиссии, в городе еще оставалось около 15 000 человек. В первые дни расстреляли 41 еврея. По свидетельствам очевидцев, собранным в послевоенное время, более 227 человек были расстреляны или умерли от пыток, шестерых повесили, 387 детей умерли от голода в так называемом детском доме. Более 6000 человек, говорится в докладе комиссии, отправили в лагеря или на принудительные работы в Германию409. К цифрам, содержащимся в документах Чрезвычайной комиссии, всегда нужно подходить критически, однако порядок величин, указанный для Павловска, представляется правдоподобным.
Среди «фронтовых туристов» Павловск, по-видимому, был менее популярен, чем Пушкин. При знакомстве с массивом фотопродукции рот пропаганды вермахта и особенно на фоне сохранившихся во множестве снимков немецких солдат и офицеров, позирующих перед фасадом Екатерининского дворца, складывается впечатление, что к Павловскому дворцу фотографы забредали в редких случаях, – возможно, потому, что он отстоял дальше от линии фронта, а может быть, он был просто менее известен. Исключение составляют две серии снимков, сделанные сразу после взятия Павловска. Одна пленка, содержащая 39 кадров, отснята фотографом Эрнстом Бауманом410 из 2‐го взвода военных корреспондентов СС, подчиненного дивизии СС «Мертвая голова». Как и все фоторепортеры СС и вермахта, Бауман был профессиональным фотографом411. Он родился в 1906 году в Баварии, в веймарский период снискал известность как горный фотограф. В 1941 году его часть стояла в Новгородской области. Однако не исключено, что отдельные ее подразделения поддерживали вермахт в наступлении на Ленинград; во всяком случае, когда части ваффен-СС брали Павловск, Бауман находился там и задокументировал эти события – или, по крайней мере, придал своим снимкам такой вид, как будто они сделаны во время захвата города.
Некоторые фотографии очень похожи на постановочные, другие носят более выраженный документальный характер и передают непосредственные впечатления от увиденного вскоре после начала немецкой оккупации Павловска. Бауман фотографировал мирных жителей, которые, связав пожитки в узлы, шли со своими козами в поисках нового пристанища или готовились уходить из зоны боевых действий. На одной фотографии мы видим сцену допроса в канцелярии, на другой солдаты позируют перед памятником Павлу I. От самого дворца есть только снимки правого крыла. На некоторых фотографиях запечатлены парк, Чугунные ворота и вольер. Фотографий интерьеров нет, исключение – снимок иконостаса в Дворцовой церкви, находившейся боковом крыле.
Посетил Павловск и упомянутый нами фотограф Ханс Хубман412. На нескольких снимках он запечатлел регистрацию мужского гражданского населения, проводившуюся на площади перед дворцом. Очередь выглядит очень длинной: вероятно, цифра в 3000 человек, названная впоследствии Чрезвычайной комиссией, верно указывает хотя бы порядок величин.
О повседневной жизни в оккупированном Павловске сохранилось меньше воспоминаний, чем о Пушкине, но условия, надо полагать, были похожими. Там тоже был страшный продовольственный кризис. Возможно, ситуацию несколько смягчило иное расположение Павловска и то, что в нем стояли подразделения вермахта, а не ваффен-СС. Во всяком случае, когда в мае 1942 года Лидия Осипова с мужем переехали из Пушкина в Павловск, жизнь в нем поначалу показалась им легче. Однако и здесь они воспользовались своими связями с немецкими оккупантами и особенно с СД; благодаря этим связям им и удалось переехать. Вот первая на новом месте запись в дневнике Осиповой:
Имеем одну огромную комнату и другую маленькую. Мебель привезли свою. Устроились неплохо. Даже странно, что так просторно и так тихо. Общая кухня с двумя милыми старичками, родственниками городского головы. Стрельбы здесь гораздо меньше и больше напоминает мирную жизнь. Имеются лавки и рынок. Больше продуктов и их можно купить за деньги. Коля назначен «директором» школы. Но главное, что его привлекает, это намечающаяся возможность издавать газету. Русскую. И вроде как свободную. Мечта всей его жизни413.
Осипова не верила в этот проект; она сомневалась, что русские переводчики и чиновники, служащие у оккупантов, позволят им с мужем выпускать ту газету, какую они задумывали, а им хотелось пропагандировать среди населения идею свободного русского национального государства.
Осипова испытывала неприязнь к тем, кто приспособился к жизни при новой власти так же оппортунистически, как до этого приспосабливался к жизни при большевиках. Самым большим спекулянтом, писала она, оказался поп. А сочувствовала она многим молодым женщинам, которые продавали себя немецким солдатам за буханку хлеба или тарелку супа. Нередко, писала она, из этих циничных отношений возникали трогательные романы. Но и Осипова пользовалась тяжелым моральным положением девушек: она предлагала им услуги гадалки и предсказательницы и этим зарабатывала. Эти «кралечки», как называла их Осипова, особенно часто приходили к ней и успокаивались, слушая ее обнадеживающие предсказания; в эти суровые времена ее гадания были своего рода психотерапией: «Гадать им, конечно, очень легко. Король, любовь до гроба, скорая встреча, дорога. Это главное. Все они страстно мечтают о дороге. Куда угодно, только бы вырваться отсюда». Был в Павловске и бордель, которым заправляла русская женщина. Осипову удивил не сам факт его существования, а то, что это заведение действовало совершенно открыто: по русским моральным меркам это было немыслимо.
В августе 1942 года сменились оккупационные части, в Павловск вошла Голубая дивизия. Испанцы изменили повседневную жизнь городка. Прежде всего они гораздо более открыто, чем немцы, вступали в контакты с местным населением. Осипова отметила, что «кралечки» быстро поменяли немецких кавалеров на испанских, а дети обожали испанцев, потому что те были веселые и щедро делились своими пайками. В то же время она подмечала, что испанцы без всяких угрызений совести таскали все, что плохо лежало, были совершенно не дисциплинированы и непредсказуемы в своих реакциях. Она рассказывает о торговле иконами, которую вел один из испанских переводчиков, некий Доцкий, который, впрочем, был не испанцем, а русским эмигрантом. Во время Гражданской войны в Испании он сражался на стороне националистов, а затем добровольцем вступил в Голубую дивизию. Этот Доцкий охотился за иконами, скупал их за гроши или вымогал их посредством шантажа, а потом выгодно перепродавал испанским солдатам и офицерам414.
Осиповы уехали из Павловска в конце апреля 1943 года. На протяжении всего периода оккупации из города уезжали только те жители, которые добровольно отправлялись на работу в Германию в качестве так называемых восточных рабочих. Оставшихся заставили покинуть этот район осенью 1943 года, и их ждала та же участь, что и жителей Пушкина и Красногвардейска, которых разместили в лагерях в оперативном тылу группы армий «Север».
Побывали и осмотрелись в Павловском дворце и представители армейской службы охраны произведений искусства. Первыми сюда прибыли в конце сентября 1941 года специалисты зондеркоманды Кюнсберга, позже приехал Сольмс, в ноябре 1941 и весной 1942 года ситуацию зондировали сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга; документально подтвержден еще один визит Сольмса летом 1942 года. С точки зрения вывоза произведений искусства, в условиях ограниченных транспортных возможностей Павловский дворец не имел приоритета; свою роль, безусловно, сыграло то, что он находился в районе, удаленном от мест боев, не подвергался прямым обстрелам и к тому же был менее известен, чем Екатерининский дворец