834. Аксель Шпонхольц работал в группе переводчиком и реставратором, а не позднее лета 1942 года Сольмс поручал фотографировать предметы Ойгену Финку (часть фотографий сохранилась, так как после войны Финк вернулся на свое прежнее место работы, в Прусский научно-исследовательский институт истории искусств в Марбурге, и передал их институту). Таким образом, у Сольмса имелся минимальный штат сотрудников для функционирования музея.
Вернер Кёрте проработал у Сольмса летом 1942 года четыре недели, в течение которых инвентаризировал новгородские предметы835. От его работы, завершенной 24 июля836, остались только несколько фотографий, сделанных Финком, и описания отдельных произведений, которые особенно очаровали Кёрте.
Оглядываясь назад, нельзя не признать, что одним из самых важных сотрудников был, благодаря своим глубоким познаниям в области древнерусского искусства, Пономарев. Он создал картотеку новгородских и псковских икон, где указал церкви, из которых они были взяты, а сами иконы снабдил соответствующей маркировкой. Самое позднее с этого времени в Поганкиных палатах, очевидно, началась регулярная музейная работа, которая соответствовала стандартам крупных немецких музеев того времени: предметы были инвентаризированы, описаны и при необходимости отреставрированы. Систематическая фотографическая документация, осуществлявшаяся Финком, была тогда весьма передовой практикой, и только крупные музеи могли себе ее позволить. Причины, побудившие Сольмса к ней прибегнуть, нам не известны. Вероятно, они были многогранны: отчасти он действовал по примеру армейской службы охраны произведений искусства во Франции, отчасти это было то, чему его учили в Марбурге, отчасти ему хотелось работать по методам, привычным ему по Франкфурту, а также он, возможно, хотел обеспечить хорошую должность фотографу.
Вернер Кёрте ежедневно коротко фиксировал свою деятельность. Началась она с осмотра музея. После прибытия новгородских предметов он велел двум военнопленным разгрузить два вагона с иконами, которые поместили в церкви на реке Великой (название храма он не отметил). Из другой записи Кёрте мы узнаём, что иконы прибывали в Псков и на судах. Но в основном он сортировал и каталогизировал уже собранные в музее иконы. Кроме того, он сконструировал деревянные стеллажи, на которых иконы должны были разместить в хранилище, опробовал новые подвески для экспонатов на выставке837 и время от времени проводил экскурсии по залам музея для старших офицеров.
Видно, что искусстоведческие впечатления, полученные Кёрте в России, поколебали его картину мира, заставили усомниться в правильности собственных представлений об уровне культурного развития страны, в которой он оказался. Вскоре после приезда в Псков он записал:
<…> и я совершенно очарован тем миром икон, которые мы здесь должны спасать. Не то чтобы я искал в них русскую сущность, но очень живо ощущаешь, что византийско-романские основы русского искусства очень похожи на немецкие и итальянские; и с тех пор, как мы привезли сюда из Новгорода более 300 икон, частично XIII века, я живу среди этих тяжелых деревянных досок в великолепном мире, из которого некогда вышел Джотто838.
Занятия Кёрте древнерусским искусством стали вскоре источником вдохновения для его собственных искусствоведческих работ. К концу пребывания в Пскове он, так сказать, подвел итоги:
Моя искусствоведческая картина мира здесь с самого начала была основательно расшатана; по старой схеме я всегда думал, что в XI, XII и XIII веках у нас на правом берегу Эльбы была пустыня, а на правом берегу Вислы – еще гораздо более глубокая пустыня. Вместо этого мы внезапно обнаруживаем здесь, далеко на севере, на озере Ильмень, высокоразвитые крестово-купольные церкви, какие могли бы стоять, например, в Палермо, с огромными датированными фресковыми циклами 1060, 1108, 1156 и т. д. годов, в которых уже полностью разввернута вся христианская иконография, с «Навичеллой», «Оплакиванием» и т. д.839
Он признал, что русское искусство на три столетия опережало восточное немецкое, но подчеркнул, что тем выше следует оценить достижения немцев, которые «в ходе беспрецедентно устойчивого развития» обогнали русское искусство, а затем «в XVIII веке так безоговорочно подчинили его себе»840.
Как показывают документы вермахта, в марте 1943 года положение оккупантов стало угрожающим. Поражение под Сталинградом было потрясением, породившим сомнения в победе, в которой прежде никто не сомневался841. После Сталинграда Красная армия начала теснить немецкие войска практически по всему фронту. Свое последнее крупное наступление вермахт предпринял под Курском в июле 1943 года, пытаясь вернуть инициативу, но и это крупнейшее в истории Второй мировой войны танковое сражение также закончилось для немцев поражением. С тех пор вермахт только оборонялся. В Пскове, который поначалу находился далеко за линией фронта, в марте 1943 года был проведен учет, данные которого показывают, как много учреждений и предприятий располагались в этом городе. Цель учета заключалась в том, чтобы выяснить, все ли эти учреждения незаменимы и обязательно ли они должны размещаться в городе; те, без которых вермахт мог обойтись, требовалось сократить, расформировать или по крайней мере переместить в рейх. Из-за налетов русской авиации жилья для солдат стало недоставать, поэтому следовало избегать дислокации в Пскове новых воинских частей842. В конце октября 1943 года началась эвакуация так называемых фольксдойче – этнических немцев или тех, кто, по нацистским критериям, был «способен германизироваться»; после проверки СД их «отправляли маршем» в сборные лагеря на западе. Большинство из них уже было размещено в сборном лагере в Пскове, т. е. переселено сюда из других мест. Согласно рапорту генерала Куно-Ханса фон Бота, командующего войсками охраны тыла и районом группы армий «Север», в городе остались только служащие немецких учреждений, особенно устные переводчики, а также старые и немощные лица, представлявшиеся нетранспортабельными843.
Собранные в Поганкиных палатах сокровища с конца 1943 года тоже стали вывозить на Запад. Первым пунктом назначения была Рига. Там Сольмс передал большую часть икон сотрудникам Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга, которые перевезли их вместе с другими культурными ценностями в замок Кольмберг недалеко от Ансбаха (Франкония), так как считалось, что эта провинциальная местность не будет подвергаться воздушным налетам союзников. Кроме того, с 1927 года Кольмберг принадлежал Эрнсту Артуру Форецшу, племянник которого Эрнст Адальберт, специалист в области христианской археологии и церковной истории, с 1942 года работал на Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга. Он позаботился о том, чтобы его ведомству предоставили во владениях дяди место под хранилище, и сам осуществлял надзор за размещением в нем экспонатов. Почему группа армий «Север» и Сольмс, ранее так ревностно охранявшие эти произведения искусства, в конце концов передали большую часть их ведомству Розенберга, мы не знаем. В документах нет ни объяснения этой передачи, ни указания точной ее даты; несомненно одно: в апреле 1944 года большинство икон находилось уже в распоряжении Оперативного штаба, примерно половина к тому времени была упакована и отправлена844.
О вывозе экспонатов из Риги подробно доложил Дитрих Роскамп, руководивший операцией от имени штаба845. Он сообщил, какие предметы получены и вывезены: в первую очередь это были, по-видимому, фарфор и мебель. Со следующей партией должны были быть отправлены около 650 икон из Новгорода, Тихвина и Пскова, произведения декоративно-прикладного искусства и скульптура из новгородских церквей, часть мебели из царских дворцов под Ленинградом, а также мебель из музея А. С. Пушкина в Пушкинских Горах – родовом имении поэта, примерно в 100 километрах к юго-востоку от Пскова. Роскамп отметил качество икон, которые датировались XIV–XVIII веками и были «одними из лучших произведений искусства, спасенных и вывезенных из России»846, и рекомендовал оставить их упакованными – так они были бы защищены если не от влаги, то хотя бы от механических повреждений. К этой партии, писал Роскамп, прилагается перечень икон, составленный на основе карточного каталога (видимо, это была картотека Пономарева); он, с одной стороны, неполон, с другой – в нем указано больше произведений, чем сейчас наличествует, потому что, как сообщают, «одна машина, груженная произведениями искусства из Плескау, пропала»847. Семь ящиков с доисторическим материалом из Новгорода были отвезены не в Кольмберг, а в Грайфсвальд, где Пономарев должен был передать их профессору Карлу Энгелю и сам на месте надписать все экспонаты848.
Среди культурных ценностей, которые сотрудники Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга разместили в Кольмберге, был и клад Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря – якобы игумен и монахи попросили их об этом, чтобы сокровища монастыря не попали в руки «большевиков». Однако, судя по всему, клад был взят на сохранение еще в 1941 году по указанию немецкого областного партийного комиссара Курта Вильгельма Менена