Наш трудовик Иван Ильич, готовясь украшать ее, сооружал из двух стремянок одну, самую высокую. Иначе до верхушки не дотянешься.
Занавес на сцене уже украсили снежинки и звезды. По стенам струилась всякая мишура, и первоклашки ее ощипывали. А картинок со сказками пока не было – их решили повесить прямо в день бала.
Новый год еще далеко не наступил, а один сюрприз он нам уже принес. Алешка написал диктант на четверку, исправил почти все другие двойки, и Любаша сказала, что если дело пойдет и дальше так же успешно, то она станет им гордиться.
Но Алешка на одном из последних уроков все-таки опять испортил с ней отношения. Дело было так. Любаша стала рассказывать в классе про земной шар, про материки и океаны. А для наглядности принесла глобус. Исправленный трудовиком.
Алешка ее не очень внимательно слушал – мысли его были заняты совсем другим. Он даже вздрогнул, когда услышал:
– А вот Алексей лучше всех знает, где находятся материки и страны. Иди-ка сюда.
Алешка нехотя подошел к Любашиному столу.
– Ты очень внимательно слушал, – сказала она ехидно. – Покажи-ка нам на глобусе… ну, хотя бы, материк Австралию.
Алешка уверенно ткнул пальцем в Европу, где не так давно была дырка на Австрии. Он большой разницы между Австрией и Австралией не видел.
– Ха, ха, ха! – рассмеялась Любаша. – Пальцем в небо. Австралия, чтоб ты знал, находится вообще в другом полушарии.
– В Европе, – упрямо сказал Алешка. – Что я, не знаю? Вот она. – И опять ткнул пальцем в то же место. – Тут по-русски написано.
Любаша, чтобы уж раз и навсегда уличить его в невежестве, нагнулась к глобусу и громко прочитала:
– Австралия! – Нагнулась еще ниже, даже побледнела: – Что? Этого не может быть! Откуда она здесь взялась?
Взялась. Лешка большой разницы между Австрией и Австралией не видел. И из атласа вырезал то, что попало под руку. А трудовик, у которого свой глобус «кругом идет», доверчиво этот кусочек вклеил. Австралию в Европу…
Эта история надолго вошла в летопись нашей 107-й гвардейской школы. Но на Алешку она не произвела никакого впечатления. И если он чувствовал себя в чем-то виноватым, то только в том, что его старший брат, занимаясь с ним в свободное время, запустил свою учебу. И поправить положение уже никак не успевал.
– Плакало ружьишко, – сокрушался Алешка. – Все из-за меня. Ну, ладно. Я так думаю: скажу папе, что это я виноват. Отвлекал тебя от твоих троек своими двойками. Пусть он ружье под елку спрячет для тебя. Здорово? А ты, конечно, будешь давать мне пострелять. А так оно твое будет. Только я его над своей тахтой повешу, ладно?
Я усмехнулся и не стал возражать. Я любил своего младшего брата. Хотя он об этом и не всегда догадывался.
И вот настал решающий день. Мы пошли в школу в приподнятом настроении. Аж все поджилки тряслись.
Бонифаций поручил мне распоряжаться праздником. Я должен был по очереди выпускать всех участников конкурса на сцену. И вообще регулировать процесс.
В актовом зале было здорово. Сверкала, сияла и пахла елка, вертелись повсюду снежинки. И висели по всем стенам иллюстрации к сказкам, сделанные лукавой Алешкиной рукой. Про «Двенадцать месяцев» во главе с Январем-полковником я уже говорил. Добавлю только, что все остальные месяцы тоже подозрительно смахивали на наших учителей. Особенно толстый Декабрь с секундомером на круглом брюхе.
Учителя посмеивались, глядя на портреты друг друга, и хмурились, узнавая себя. А завуч, которую Алешка изобразил в ступе и с помелом, сказала недовольно: «Это шаржи какие-то. Совершенно неостроумные. Кто это сделал?»
А Нильса, нашего трудовика Ивана Ильича, Алешка изобразил с глобусом вместо головы. Да так здорово, что очертания всяких материков были похожи на всегда немного грустное лицо учителя трудового воспитания. Ну это понятно, приучать нас к труду – невеселое занятие.
Да, и от Любаши Алешке в следующей четверти будет! Он изобразил ее Белоснежкой в толпе гномиков. Гномики были еще туда-сюда, а Белоснежка у него получилась меньше самого мелкого гномика, но зато в огромных круглых очках и больших туфлях на крохотных ножках.
У меня тоже претензии к Алешке появились, когда я разглядел красочное панно «Сестрица Аленушка и братец Иванушка». Сестрица получилась вылитая Милка Малышева с хвастливым выражением лица, а козленочек чем-то неуловимым напоминал старшего брата художника. Аленушка вела его за собой на поводке в виде красной ленточки. А в зубах у козленочка была белая хризантема. Вылитый жених!
Неосторожный мальчик мой младший брат. Умеет наживать неприятности…
Еще раз полюбовавшись своим портретом, я пошел к сцене.
В первом ряду уже расселось наше высокое жюри. В центре – подполковник в форме Деда Мороза. Дед Мороз сидел прямо и строго, будто в строю стоял. Справа от него, с ведром на голове, сидела толстая тетка Анна Степановна, грозный председатель школьного совета, наряженная Снеговиком. Она все время ерзала, косила глаза на свой морковный нос и поправляла съезжающее набок ведро. А слева вертелась Снегурочка – в кокошнике, из-под которого свисала до пола русая фальшивая коса с бантом на конце. Санек, сидевший за ней, уже успел этот бантик распустить и обвязать его мертвым узлом вокруг перекладинки стула.
Было весело, шумно. Зал визжал, смеялся, рукоплескал. Наконец свет под потолком стал гаснуть, только мерцали огоньки на елке. По занавесу с той стороны забегали чьи-то руки, он чуть раздвинулся, и вышел Костик-конферансье.
И я пошел за кулисы.
Костик тепло и сердечно поздравил учащихся и педагогов с наступающим Новым годом, с успешным окончанием учебного полугодия и объявил об открытии конкурса.
– Начать наш конкурс выпала честь учащимся первого «А». Они покажут вам сказку о пользе коллективного труда.
Занавес раздвинулся. Посреди сцены сидела на полу учительница этого класса. В желтом платье и в зеленой шапочке в виде длинных перьев.
– Посадил дед репку, – сказала она густым басом. – Выросла репка большая-пребольшая. Стал дед репку из земли тянуть.
Вышел на сцену маленький испуганный Дед в лаптях, смущаясь, ухватил репку за зеленые перья.
– Тянет-потянет, – вздохнула толстая Репка, – вытянуть…
Дед дернул – зеленые перья оторвались, а он шлепнулся попой в пол. Посмотрел на зелень в своих руках, на Репку, которую он так и не вытянул, – заревел во весь голос и удрал за кулисы. Потеряв один лапоть.
Репка вскочила, подобрала лапоть и помчалась за Дедом, утешать.
В зале стоял хохот. Жюри выставило оценки: пять, пять, пять!
Пока Дед воевал с Репкой, я произвел за кулисами некоторые рокировки. Заменил крысят из шестого «А» поросятами из трех разных классов.
– Так директор велел, – строго объяснил я. – Первое место вам обеспечено. Живо переодевайтесь.
Три крысенка стали поросенками. И наоборот. От перемены мест слагаемых… очень многое изменяется!
А праздник шел своим чередом. Показал свою сказку Алешкин класс. Любаша-Белоснежка провела с песней семь гномиков, за ними прошагали в ногу тридцать три богатыря, а в хвосте у них деловито пропрыгал Алешка в мамином фартуке. Кенгуру не кенгуру, но прыгал здорово. Как тушканчик. Он у меня сегодня не так еще попрыгает!
…И вот настал черед Нильса. Иван Ильич был очень на него похож. В деревянных башмаках, с хохолком из-под шапочки спереди и сзади. С дудочкой.
Крысята тоже были очень похожи. В курносых масочках с усиками, с блестящими глазками. В мягких шкурках из старых шуб и с длинными противными хвостами. Они, как и положено, посуетились, побегали по сцене, пообрывали друг другу хвосты. А когда Нильс заиграл на дудочке, завороженно замерли. И весь зал – тоже. Трудовик здорово играл. Чисто так, немного печально. И очень красиво. В самом деле захотелось идти за ним далеко-далеко, хоть на край света.
Он играл, а сам пятился к ступенькам, которые спускались со сцены в зал. Крысята выстроились в цепочку и послушно потянулись за ним. В некотором отдалении.
Было очень тихо. Только звучала в тишине нежная мелодия дудочки. Да дружно шлепали по полу крысиные лапки.
Процессия прошла меж рядами. Нильс скрылся за дверью. Немного погодя и все крысята исчезли за ней. Звуки дудочки стихли. Зато раздались бурные, несмолкаемые аплодисменты, переходящие в смех. Потому что весь зал вскочил на ноги, даже члены жюри. При этом Снегурочка лишилась своей косы вместе с кокошником и оказалась тетей Фросей. Она тут же схватила Санька за ухо. Он завизжал, стал выворачиваться, размахивая руками, и сбил с головы Снеговика ведро. Оно с грохотом упало на пол…
В этой суматохе я передал на минуту свои полномочия Костику и выскочил из зала. Нильс сидел на полу. Я даже не сразу его заметил, потому что его расчетливо скрывала распахнутая половинка двери. Он сидел за ней, прислонившись к стене, раскинув руки и ноги, растеряв башмаки и свесив голову на грудь. Рядом валялась его дудочка. Вот почему она смолкла за дверью. А мы еще ломали голову – как бандиты заменят нашего Нильса на своего. Оказалось, очень просто. С помощью баллончика. Только не такого, как у нас дома, а покруче.
Я присел перед Нильсом и поднял его голову за подбородок. Он мутно взглянул на меня и с трудом спросил:
– Глобус цел? – и потрогал свою макушку.
На ней уже набухала шишка.
– И обо что это я ахнулся? – снова спросил он.
– Об стенку, наверное. Сбегать за медсестрой?
– Нет, мне уже лучше. Даже как-то хорошо. – Он с усилием встал на ноги. – А где мои крысята?
– В мышеловке, – ответил я. И подбежал к окну.
На улице уже стемнело. Шел снег. Но в свете школьных окон было хорошо видно, как из дверей, пятясь, вышел фальшивый Нильс. На дудочке он не играл, а манил крысят за собой руками, задом влез в стоящий рядом с крыльцом фургончик типа «Газель». Крысята послушно шмыгнули за ним в темный дверной проем, как в норку.
Только мне показалось, что их было не трое, а четверо… Стоп! Не четверо, а пятеро. Последним влез в машину и захлопнул дверцу… наш бравый охранник Фига!