Офицер вошел не один, но в сопровождении марсового Иоганна.
— Что Лутвиг? — поинтересовался герцог.
— Скажу не я, ваша светлость, а сам Иоганн. Он сейчас сделал мне доклад, который пусть повторит при вас. Это будет лучше всего.
— Ну, Иоганн, говори. Мы тебя слушаем.
— Извольте видеть, ваша светлость, — начал матрос, конфузливо вертя в руках шапку, — будучи не на вахте, проходил я за своим делом по палубе… Наклонясь через борт — так, из любопытства, вижу я вдруг, что какой-то человек висит под бушпритом, словно гимнастику делает. Думая, что это бретонец Ле Галль — он очень любит этим заниматься, я крикнул ему: «Эй, товарищ», но неизвестный ударил меня снизу чем-то по голове так сильно, что у меня в глазах помутилось… Когда я пришел в себя и взглянул опять вниз, там никого не было. Я побежал в сборную поглядеть, где Ле Галль; оказалось, что он спит крепким сном в своей койке.
— Кто же это, по-твоему, был, если не Ле Галль? — спросил герцог.
— Думаю, ваша светлость, что это был кто-нибудь из джиннов. Они ведь часто шалят на кораблях, — отвечал матрос.
Герцог и его брат улыбнулись и отпустили матроса, который ушел, чрезвычайно довольный собой.
Дело, таким образом, усложнялось.
Очевидно, на корабле кто-то скрывался, но где и каким образом?
Это надо было разузнать во что бы то ни стало, а до тех пор надзор на корабле усилили до высшей степени. Перед пороховой камерой день и ночь стояли трое часовых, менявшихся каждый час.
Вечером состоялось совещание между герцогом, его братом, Гуттором, Грундвигом и еще некоторыми офицерами, но о принятом решении никто ничего не узнал: оно сохранялось в строгой тайне.
Сэмюэл Бартон и его сородичи, владевшие одним из главнейших торговых домов в Глазго, были происхождением немецкие евреи, поселившиеся в Шотландии еще в третьем восходящем поколении. Их дед Захария Бениаминсон родился во Франкфурте, этой родине всех странствующих евреев, и прибыл в Глазго в качестве помощника местного раввина. Но служба в синагоге и толкование Талмуда не принадлежат к особенно выгодным занятиям, поэтому Захария скоро изменил им и открыл комиссионерскую контору. Многие евреи с этого начинают: никогда еврей не бывает производителем, а всегда лишь посредником между производителями и потребителями, эксплуатируя обе стороны.
Захария Бениаминсон стал быстро богатеть. Через очень короткое время он был уже в состоянии посылать в море собственные корабли, которых у него завелось более полусотни. Понимая, что фирма «Бениаминсон» никогда не сделается популярной из-за слишком характерного звучания этого имени, он принял фамилию Бартон и передал ее своим потомкам вместе с капиталом в миллион фунтов стерлингов, причем поставил условие, чтобы его наследники владели фирмой вместе и ни в коем случае не делились. Сыновья его завели кораблестроительную фирму, а внуки, с Сэмюэлом Бартоном во главе, присоединили к ней еще и банк.
Когда после катастрофы у Прескотта и братьев Бернс Грундвиг обратился к Бартону с предложением принять на себя постройку корабля для герцога Норландского, глава фирмы сначала отказался наотрез.
Но вот через несколько дней мистеру Бартону доложили, что его спрашивает какой-то иностранец. Сэмюэл Бартон велел просить его в кабинет.
Вошел высокий, представительный мулат с густой черной бородой и, поклонившись, произнес обычную в таких случаях фразу:
— Имею честь говорить с мистером Сэмюэлом Бартоном?
— Совершенно верно, сэр. Чем могу служить?
— Меня зовут дон Рамон Маркес-и-Вальомброса. Я родился в Гаване от отца-испанца и матери-туземки. Сейчас буду иметь честь изложить вам причины своего посещения.
Пока он говорил, мистер Сэмюэл внимательно разглядывал его.
Это был мужчина лет сорока пяти, рослый и широкоплечий. Лицо его было смугло, а волосы и борода черны, как смоль. Во всей его наружности было что-то хищное и свирепое.
Дон Рамон рассказывал:
— Однажды вечером, возвращаясь из клуба, мой отец подвергся нападению убийц и был смертельно ранен. Он умер, завещая мне отомстить своим убийцам. Но вы, вероятно, удивляетесь, какую может это иметь связь с моим приходом к вам? Поэтому прежде всего позвольте показать вам эту бумагу. Она — неограниченный аккредитив, выданный мне на вашу фирму торговым домом «Мартинес и Перейра».
— Бумага в порядке, и мы можем кредитовать вас на двадцать пять миллионов франков, — ответил мистер Сэмюэл, взглянув на документ.
— О, мне так много не понадобится. Теперь позвольте перейти к делу. Я слышал, что вы решительно отказались взять на себя постройку корабля «Дядя Магнус», два раза подвергавшегося катастрофе.
— Совершенно верно, сэр.
— Могу я узнать причины?
— Они очень просты: мы не желаем подрывать репутацию нашей фирмы, так как ничем не гарантированы, что покушение не повторится.
— А если вам дадут гарантии, что покушений больше не будет?
— Кто же мне эти гарантии даст?
— Да хоть бы я.
— Вы?.. И это не шутка?
— Нисколько. Это я уничтожил оба раза корабль. В третий раз я дам ему достроиться, если будут соблюдены известные условия, которые я поставлю.
— Какие же это условия?
— Я желаю, чтобы в носовой части корабля была устроена двойная стена и в ней потайная комната, но при этом чтобы при постукивании казалось, будто стена глухая. Вход в нишу должен быть устроен снаружи, под бушпритом, через люк, открывающийся посредством потайной пружины. От ниши до порохового погреба должен быть протянут фитиль, натертый серой и просмоленный для предохранения от сырости.
— Понимаю. Вы все-таки хотите уничтожить корабль, но только посредством взрыва и тогда, когда вам это покажется удобным.
— Да, вы угадали. Я хочу уничтожить его в открытом море. Никто из тех, кто поплывет на нем, не спасется.
— Не исключая и вас, так как вы тоже будете на нем. О, какое самопожертвование, и ради чего? Ради мести убийцам вашего отца!
— Кто вам сказал, что я не рассчитываю спастись? Напротив, я имею в виду броситься в море и доплыть до своей шхуны, которая будет следовать за «Дядей Магнусом» на недалеком расстоянии.
— Ваша шхуна называется «Красный глаз»?
— Откуда вы знаете?
— О, ведь мы получаем сведения о каждом приходящем корабле. Того требуют дела фирмы… Итак, сэр, вы рассчитывали на наше содействие?
— Вполне, мистер Бартон. Вас мне специально рекомендовали мои друзья Мартинес и Перейра, которым вы строите превосходные корабли… Эти корабли отличаются замечательной способностью — благополучно выходить из гавани, но затем дальше морского дна никуда не приходить…
— Дон Алонсо Мартинес — умный человек.
— Очень умный, действительно.
— В таком случае, — сказал мистер Бартон, кусая себе губы, — мы с вами без труда сговоримся, если вы одной школы с ним.
— То есть как же?
— Алонсо Мартинес никогда с нами не спорит о цене.
— Я готов следовать его примеру.
— Очень хорошо. Я вижу, что он сказал о вас правду.
— Кто? О ком вы говорите?
— Да все о нем же, об Алонсо Мартинесе… Неужели вы думаете, дон Рамон, что, открывая такой широкий кредит, люди не сообщают в то же время самых подробных справок о том лице, которому этот кредит открывается?
— Стало быть, вы уже знали…
— Знал не только о том, что ваш отец, убитый врагами, никогда не существовал, но и о том, что вы отлично умеете гримироваться мулатом… Впрочем, мне нет никакого дела до того, где вы родились: в Гаване или в Японии… Перейдем к сути дела. Моя цена, дон Рамон, такая: миллион за потайную нишу и миллион за пороховой фитиль.
— Два миллиона — это, я нахожу, недорого.
— К этим двум вам придется прибавить еще миллиончик.
— Помилуйте! Это за что же?
— А за совесть, дон Рамон, за нашу совесть! — пискнул Бартон. — Разве вы нашу совесть не цените ни во что?
Надод — это был он — не стал спорить и тут же написал расписку в получении трех миллионов по аккредитиву, а полгода спустя «Дядя Магнус» вышел в море, увозя в потайной нише злейшего врага Бьёрнов, решившегося их погубить…
Красноглазый спасся лишь чудом от всеобщего избиения «Грабителей» на Безымянном острове. Он лежал рядом с Пеггамом и Коллингвудом, и его сочли мертвым; весь покрытый ранами, он выздоровел только благодаря удивительной крепости своего организма. Вернувшись в Лондон, он собрал немногих уцелевших членов товарищества и поделил с ними все оставшееся имущество «Грабителей», взяв, конечно, себе львиную долю. В доме Пеггама на острове он нашел двадцать пять миллионов банковскими билетами и присвоил их. С таким огромным состоянием он, разумеется, становился человеком очень заметным. Понимая, что рано или поздно герцог Норландский узнает о его существовании и ни в коем случае не даст ему спокойно наслаждаться жизнью, Надод решил сам идти навстречу врагу. Для этого он удалился в Гавану, превратил себя в мулата и начал устраивать разные козни…
Мы уже видели, в чем они заключались и как в результате их Красноглазый очутился на борту «Дяди Магнуса». Тут он принялся дразнить герцога, подбрасывая ему угрожающие записки. Когда герцог выстрелил в него ночью, он не был ранен, но от испуга упал в воду и лишь с большим трудом поднялся на борт. После этого случая злодей стал осторожнее, и норландцы, несмотря на всю свою бдительность, не могли его подстеречь.
Угрозу свою — сжечь корабль через неделю — Надод решил не приводить пока в исполнение. Зная, что после того, как предсказание окажется неисполненным, норландцы перестанут остерегаться, он решил исполнить свой гнусный замысел лишь тогда, когда «Дядя Магнус» выйдет из Исландии и расстанется с «Леонорой».
Ночь накануне того дня, когда должен был последовать взрыв, миновала благополучно. Для Надода наступал период бездействия, зато герцог Фредерик и его брат решились действовать…