— Видел, господин.
— На этой неделе ты должен избавить меня от них. Способ выбирай сам.
— Слушаю, господин.
— Ты знаешь, что за смерть каждого из них будет заплачено по пяти тысяч пиастров?
— Знаю, господин. Через несколько дней Иорник будет очень богат.
— То-то же!
— Могу я сказать еще одно слово, господин мой?
— Говори.
— Я убью не только этих двух, но всех, кого ты велишь. Только я не желаю, чтобы меня повесили на рее.
— Само собой разумеется.
— Поэтому я убью их тогда, когда мы уже двинемся в экспедицию. На суше я приму меры, чтобы даже трупы их не были найдены.
— Хорошо, но помни: если ты попадешься, я тут ни при чем. Действуй на собственный страх и риск. Я не желаю поплатиться за твою неловкость. Уговор дороже денег.
— Иорник знает. Иорник принял этот уговор…
IX
В эту самую ночь разразилась страшная буря, свирепствовавшая подряд трое суток.
Пакингтон, явившись на клипер с двумя своими эскимосами Густапсом и Иорником, которых пожелал видеть и расспросить Фредерик Биорн, не мог все три дня возвратиться на свою яхту. Несмотря на то, что ртутный столбик упал до 36° ниже нуля, океан не замерзал — ему мешала буря.
Почтенный янки по-своему боролся с ветром и холодом: он постоянно тянул стаканами то виски, то джин, то бренди, то херес. Этот прилежный труженик, как и большинство американцев того времени, не умел ни на что больше употреблять свой досуг, как на то, чтобы пить и пить.
В течение трех суток, покуда продолжалась полярная буря, он только этим и занимался.
На вопросы, обращенные к эскимосам, Густапс и Иорник отвечали, что лет девять или восемь тому назад они провожали одного европейца со свитой до ледяной стены, через которую еще не переступил ни один человек. Эскимосов послали обратно за помощью, которую европейцы просили у их племени, но, когда они возвратились, европейцев уже не было в живых никого: все они погибли от голода и холода. Впоследствии, правда, Густапс и Иорник слышали от других эскимосов, что двое или трое из членов экспедиции перебрались все-таки через ледяную стену, за которою действительно лежит земля, свободная ото льда, куда улетают водяные птицы; но эта земля так же холодна, как и соседние страны, и потому те два или три европейца тоже, по всей вероятности, погибли, как и их товарищи.
Ответы эскимосов не только не разъяснили, но скорее даже запутали вопрос.
Живя на клипере, эскимосы ничем не возбудили против себя подозрений. Иорник выказывал себя очень услужливым и распорядительным; мысль Фредерика учреждать по дороге промежуточные пункты он одобрил вполне. Скоро даже Готшальк и Рескиавик прониклись уважением к его опытности, и без его совета на клипере не делалось уже ничего.
Таким образом, негодяй создал себе прочное и почетное положение среди членов экспедиции, облегчавшее исполнение его гнусных замыслов.
Иорник говорил обыкновенно за себя и за Густапса, своего родственника. Последний играл роль немого и так удачно, что никогда ничего не говорил — по крайней мере при других. Со своей стороны, Густапс начал ухаживать за старым Грундвигом и всячески подлаживался к нему. Заметив слабость старика к табаку, он подарил ему несколько пачек самых разнообразных сортов. Старик умилился и сказал однажды своему другу Гуттору:
— Знаешь, этот эскимос, по-видимому, вовсе не дурной человек… Очень часто нам с первого взгляда кажутся несимпатичными люди, в сущности честные и… и…
— И имеющие очень хороший табак, — договорил не без злорадства Гуттор, насмешливо поглядывая на друга.
На этот раз враги Биорнов выбрали для исполнения своих целей чрезвычайно ловких людей.
Эти люди умели ждать, а это всегда имеет очень большое значение для успеха задуманных дел.
— Что, какой я? Каких молодцов нанял!
Грундвиг дряхлел. Это был уже не прежний Грундвиг, угадывавший все с первого взгляда. Конечно, он не утратил еще своей обычной проницательности, но зато действовал с меньшим тактом и вечно твердя и повторяя одно и то же, начиная надоедать своим господам. Почти все на корабле, за исключением одного Гуттора, говорили про старика:
— Он завирается!
Таким образом, Густапс и Иорник — читатели уже догадались, конечно, что это были переодетые агенты «Грабителей» — почти не имели на клипере серьезных противников.
При таких условиях опасность, грозившая норрландцам, была чрезмерна и едва ли отвратима.
Буря утихла. Льдины быстро спаялись и образовали сплошное ледяное поле. Солнце появилось на горизонте лишь на самое короткое время. Наступила пора покинуть корабли и двинуться в путь.
Оставалось докончить последние приготовления, удостовериться, не позабыто ли что-нибудь, и окончательно установить маршрут.
Однажды после обеда, когда все прочие ушли, за столом остались братья Биорны, Пакингтон и Гуттор с Грундвигом.
Разумеется, беседа шла, как и всегда, о предстоящей экспедиции.
— Итак, — сказал Пакингтон, — солнце скроется здесь на целые полгода.
— Любезный Пакингтон, вы ошибаетесь, — возразил герцог Норрландский. — В этой части Гренландии полярная ночь продолжается только три месяца, да и то она озаряется северным сиянием.
— Господа, — сказал янки, — у меня есть идея… Не позволите ли вы мне сообщить ее вам?
— Говорите, пожалуйста. Мы вас слушаем.
— Что касается до меня, — так начал янки, — то я очутился здесь в такую пору совершенно случайно, потому, главным образом, что мне подсказали эту мысль нанятые мною в Исландии проводники. Но вы — другое дело. Вы готовились к экспедиции заранее, вы заранее выработали план. Скажите, пожалуйста, почему вы выбрали именно это время года?
— Очень просто, любезный Пакингтон, мы хотели вступить в борьбу с суровым климатом в то время, пока мы еще полны сил и не истомлены путешествием. Мы имели в виду встретить все трудности в самом начале и победить их. Затем, когда мы уже порядком утомимся и измучаемся, солнце вернется, а с ним возвратятся к нам и утраченные силы.
— Боже мой, какое простое и в то же время глубоко верное рассуждение!
— вскричал Пакингтон, искренно пораженный ответом норрландца.
— Все прежние путешественники, — продолжал герцог Норрландский, — поступали как раз обратно и в конце концов что же выходило? Истратив все свои силы, они натыкались на препятствия и погибали, не будучи в состоянии ни превозмочь их, ни вернуться назад. Мы же обеспечили себе и возможность борьбы, и свободное отступление на случай неудачи.
— Если после этого мы не достигнем цели, — вскричал в восторге Пакингтон, — то я уж и не знаю, кому удастся ее достигнуть когда-нибудь.
Несколько минут еще продолжалась беседа на ту же тему, наконец собеседники разошлись по своим каютам и легли спать.
X
Одновременно с этой беседой, происходившей в кают-компании клипера, на американской яхте велся разговор между двумя эскимосами Пакингтона.
Густапс и Иорник обсуждали вместе свои злодейские планы.
— Вполне ли надежно устройство твоей машины? — говорил Густапс. — Ты ведь знаешь, что клипер не должен взорваться ранее, как через десять дней, потому что именно такой срок нужен тебе на уничтожение четырех человек, которых я тебе указал: Грундвига, его товарища и обоих Биорнов.
— Это правда, что вы дадите мне двадцать тысяч пиастров за обоих братьев?
— Я дал тебе слово, Иорник.
— Ладно. Я их скоро заработаю.
— Затем ты должен сделать так, чтобы остальные норрландцы лишились всяких средств для возвращения на родину. Ни один из них не должен вернуться и рассказать о том, что случилось здесь. Если это откроется, вся вина будет приписана мне, и норрландцы восстанут, как один человек, под начальством Эрика, чтобы отомстить мне.
Густапс не знал, что против Розольфсе уже предпринята новая экспедиция уцелевшими «Грабителями», которые не посвятили его в эту тайну.
— Не беспокойтесь, господин мой. Я устрою все как следует, и в самую надлежащую пору.
— Вот я и спрашиваю тебя, уверен ли ты в успехе?
— Уверен, как в том, что я существую в данную минуту. Видите ли, я устроил фитиль, время горения которого рассчитано в точности. Конец его проведен в крюйт-камеру яхты. Через две недели яхта взлетит на воздух, а с нею и клипер, который стоит бок о бок.
— А разве не может случиться, что яхта взлетит, а клипер уцелеет?
— Разве вы не помните, что мы уговорили этого дурака Пакингтона взять с собой десять тысяч килограммов пороха? Тут есть чем взорвать даже целых пять кораблей!
— Твоя правда, Иорник. Взрыв будет ужасный. Можно вполне надеяться, что наши враги погибнут до единого, после чего мы уедем в санях на южный берег, где и будем ждать корабля, который должен за нами прийти.
— И тогда Иорник будет богат и не вернется на землю своих предков, а станет жить с белыми людьми, есть ростбиф, пить водку, курить глиняную трубку.
Читатель, вероятно, уже понял, что из двух злодеев только Иорник был настоящим эскимосом. Он действительно служил однажды проводником для одной экспедиции, предпринятой компанией молодых англичан с целью поохотиться на белых медведей. Компания осталась очень довольна его услугами и привезла его с собой в Лондон, где он имел большой успех в качестве первого эскимоса, показанного в Европе. С ним одно время много носились, заставляли его есть сырых, неощипанных кур и тому подобное. Но все на свете надоедает, надоел публике и эскимос. Между тем он успел привыкнуть к европейскому комфорту и полюбил денежки. Тщетно показывался он на подмостках цирка и балаганов в качестве «куроеда великого курфирста Прусского» — на него перестали смотреть. Бедному эскимосу грозила в Европе голодная смерть. Наконец, над ним сжалился капитан одного корабля и отвез его в Исландию. Там его отыскал таинственный незнакомец, которого мы покуда знаем лишь под именем Густапса, и нанял его для своих целей. Дикарь, почувствовавший жажду к деньгам, ради них всегда бывает готов на все…