– Вовремя я тебе позвонил, – сказал Гриша.
– Да уж, – усмехнулась Уля, – устроил себе проблемы.
Гриша хотел ей сказать, что никакая она не проблема. Что он счастлив, что они с Костей рядом с ним. Но не мог подобрать слов. Хотел обнять Ульяну, но пол под ним предательски заскрипел. Костик закряхтел. Взрослые замерли.
– Это я только рядом с тобой такая смелая, – прошептала Уля, – потому что я знаю, что ты не предашь. И не обманешь. Я не навязываюсь, не рассчитываю ни на что. Но сейчас хочу, чтоб ты знал – мы команда. Я сделаю все, чтобы тебе помочь.
Наверное, Грише стоило ответить что-нибудь в том же духе. Но нужные слова опять не обнаружились. Поэтому он просто похлопал Улю по плечу и улыбнулся. И она ему улыбнулась, хотя было темно и увидеть ее улыбку Гриша не мог.
А потом они потянулись друг к другу, и единственной серьезной проблемой стал подло поскрипывающий пол. Все остальное оказалось неважно.
Через два дня отца забрали домой. Коллеги изо всех сил выпихивали его в реабилитационный центр, но Богдан Семенович написал в блокноте неровным почерком: «Я сам разберусь! В центре постоянно коек не хватает!» При попытке привести новые аргументы тыкал в эту надпись и нечленораздельно ругался.
Гриша сходил на очередное собеседование, вернулся домой совершенно выжатый, но, когда встретился взглядом с Улей, понял, что ей еще хуже.
– Идем гулять? – спросил он.
Уля мотнула головой.
– Костик только заснул, – сказала она, – твоей маме сегодня дважды вызывали скорую. Она не может ухаживать за отцом; как только она его видит, у нее скачет давление. А я страшно переживаю за отца, ему же волноваться нельзя. Ей что-то вкололи, сказали, будет спать. Но за ней нужно следить. Я пытаюсь. Врачи приезжали утром, показывали упражнения, которые нужно делать с Богданом Семеновичем каждый день, но их нужно делать с кем-то. Меня он к себе не подпускает. Ехать в реабилитационный центр отказывается. Костик капризничает. Я не знаю, что делать. Врач сказал, что они будут ездить к нему каждый день столько, сколько нужно, пока мы не найдем выход, но это не…
«Надо спросить у папы», – машинально подумал Гриша.
У него первый раз с начала всей этой дикой истории на глаза навернулись слезы. Он до сих пор не понимал, насколько привык, что в сложной ситуации всегда можно позвонить отцу. И тот подскажет. Или отругает. Неважно, благодаря одной его уверенности в себе становилось легче.
– Как, оказывается, трудно быть взрослым, – сказал Гриша.
– Мне кажется, тебе с папой нужно поговорить, – сказала Уля. – Пойдем. И мне кажется, его нужно сводить в туалет. Он там ни разу не был, и, по-моему, он стесняется попросить помощи.
«Поговорить, – подумал Гриша. – Как “поговорить” с человеком, который зыркает на тебя глазами и готов убить взглядом?»
Врач сказал, что дома отец быстрее пойдет на поправку, потому что дома спокойнее. Какое уж тут спокойствие! Гриша сводил отца в туалет, отвел его обратно в комнату, уложил, аккуратно укрыл одеялом и застыл над ним как дурак. В соседней комнате захныкал Костик, в глазах отца мелькнула обида. Гриша взял отца за руку. Она была безвольная и прохладная.
Гришины мысли скакали с одного на другое. Нужно поговорить? Но о чем?
– Сегодня погода плохая, – выдавил из себя Гриша.
Костик в соседней комнате захныкал громче. Отец нахмурился.
– Не сердись, – сказал Гриша, – ему просто тяжело в квартире целый день. Уля с ним раньше очень много гуляла, а тут она выйти не может. Сейчас я отправлю их на улицу, ты сможешь отдохнуть.
Отец смотрел сердито.
– Уля хорошая, – сказал Гриша, – она просто кремень. Честно говоря, я не знаю, как бы я без нее справился…
Взгляд отца смягчился. Теперь он смотрел заинтересованно.
– Рассказать тебе про нее? – спросил Гриша.
Отец кивнул.
Гриша сел на пол рядом с кроватью.
– Это дикая история, – начал он. – Помнишь Веника?
Через полчаса Гриша малость охрип. Наверное, монолог такой длины он не произносил никогда в жизни. Но глаза у отца менялись. И в конце они стали живыми. Настоящими. Такими, как Гриша их помнил. И только ради этого он мог говорить и говорить.
Дверь в комнату тихонько приоткрылась, и в щель всунулась рука Костика, следом с трудом пролезла голова. Костя увидел Гришу, разулыбался и пополз к нему.
– Сбежал от мамы? – спросил Гриша.
– Бвым! – заявил Костик.
– «Бвым» – это машинка, – перевел Гриша отцу. – Не путать с «зя». Это муха.
Отец улыбнулся. Гриша взял на руки Костю, тот тут же начал выкручиваться, чтоб его спустили на пол. Прибежала Ульяна.
– Проник-таки, – шепотом возмутилась она, – воспользовался моментом! А ну иди ко мне!
Костик заполз за кровать и смотрел оттуда очень хитрым взглядом.
Ульяна мельком глянула на Богдана Семеновича.
– Ох, вам лучше! – обрадовалась она.
Гриша снова взял отца за руку, и Уля в порыве накрыла их руки своей ладонью.
«Какая она красивая!» – подумал Гриша и почувствовал, что его руку сжали.
Отец накрыл их ладони своей здоровой, левой рукой.
– Фсе… бузет… ха… ра… фо… – тихо и очень медленно сказал он.
Ульяна заплакала. От радости и облегчения.
Сначала Гриша думал, что ему тотально не везет: ни на одну работу его больше не брали. Но потом стал замечать взгляды, которые бросают на него несостоявшиеся наниматели, – косые, осторожные, немного опасливые. Наконец он нарвался на соседа по двору, который в конце собеседования признался:
– Прости, я бы тебя все равно не взял. Шефу звонили… хорошие люди предупреждали, чтобы тебя ни под каким соусом не брать.
Гриша даже не стал уточнять, что за люди звонили. Хотя в глубине души он надеялся, что так мелко Веник пакостить не станет.
– А собеседование-то зачем? – вздохнул Гриша. – Чисто поиздеваться?
Сосед пожал плечами и посоветовал:
– Меняй сферу деятельности. Я так понял, всем, кто с техникой работает, насчет тебя сказали.
Гриша собирался позвонить Венику и высказать все, что о нем думает. О его подлости. О том, что не поленился столько народу напрячь. И денег не пожалел. И еще Гриша хотел спросить: «Да чего тебе нужно?»
Но, пока прокручивал разговор в голове, догадался сам.
Веник хотел наказать. Болезненно и бессмысленно. Чтобы Уля с Гришей приползли на коленях просить пощады. И вот тогда бы Веник… нет, все равно не простил бы, но удовольствие получил бы огромное.
Поэтому Гриша никуда звонить не стал, а вот советом воспользовался. Переписал резюме на сайте вакансий и стал звонить вообще по всем объявлениям.
Теперь ему отказывали уже без фиги в кармане, а просто потому что нет опыта работы. Или не отказывали, а радостно предлагали влиться в прекрасный мир сетевого маркетинга либо играть на «Форекс».
Дома он никогда не жаловался, бодро рассказывал отцу, что вот-вот найдет работу. Или уже нашел, но пока на испытательном сроке. Верил ли ему папа, непонятно. Мама точно не верила и продолжала шепотом, чтобы отец не слышал, капать на мозги.
А однажды нашла Улин паспорт и устроила сыну разнос:
– То, что она тебе не жена, я подозревала! Но она, оказывается, замужем! И ты повесил себе на шею чужую жену с ребенком!
Гриша разозлился. И снова в его голосе прорезались отцовские интонации:
– Хватит! Ребенок мой! И не смей шарить по чужим карманам!
Он отнял у мамы паспорт. Она побагровела и схватилась за голову.
– Гипертония по полной программе, – объяснил врач скорой. – Нужно наблюдать в стационаре.
Глава 6. Палки в колеса
По идее, Гриша сейчас должен был чувствовать отчаяние. Мама лежала в больнице. Папа – дома, и за ним нужно было постоянно ухаживать. Работы не было. Деньги таяли.
Но отчаяния не было.
Потому что каждый вечер после бесконечных походов по собеседованиям и объявлениям «Легкий заработок!» дома встречала Ульяна. Кормила чем-то, рассказывала о том, что Богдан Семенович сегодня пытался что-то сказать, о «подвигах» Костика, о небольшой халтурке, которую надо сделать вечером, когда Костик заснет, о том, что просила привезти Гришина мама. И становилось понятно, что все нормально, надо просто пережить черную полосу.
Только Уле было плохо. Она, конечно, держалась. Но серела. И Костик из активного и очень жизнерадостного мальчика начал превращаться в капризного нытика.
– У него зубы, – оправдывалась Уля.
Но Гриша понимал, что дело не только в зубах.
Раньше, когда Костик переворачивал стакан молока, Уля устраивала заплыв или рисование молоком по полу или еще что-нибудь, что позволило бы Косте и всем окружающим по уши перемазаться в молоке и нахохотаться до икоты.
Вчера Костя опрокинул свою «непроливайку», и Уля молча сжала зубы. Нет, она не кричала. Но Гриша видел, что она в шаге от крика. А Костик через секунду готов был вывернуть и тарелку супа и швырнуть в стену ложку.
Честно говоря, Гриша бы тоже что-нибудь швырнул в стену. Потому что понимал, что Уля тянет на себе все его проблемы. А делать она этого не должна. Нужно было срочно что-то делать, пока Ульяна не исчерпает все свои внутренние запасы терпения и оптимизма.
Решение появилось случайно. Гриша нашел очередную разовую работу – сидеть на ток-шоу и изображать заинтересованного зрителя. Передача была про поиск пропавших родственников.
Гриша хлопал, смеялся и возмущался по команде ассистента режиссера… и вспомнил про Улиного отца. Да, она про него ничего не знает, но он же где-то есть! Неужели он не поможет родной дочери?
Вечером за ужином Гриша попытался завести разговор на эту тему, но с первых же слов стало понятно – Ульяна обсуждать пропавшего папу не расположена. Тогда Гриша дождался, когда Уля с Костиком отправятся на прогулку, и забрался в личные вещи Ульяны. Ему повезло: среди документов оказалось и свидетельство о рождении Ули, а в нем – фамилия, имя и отчество отца: Рувим Михайлович Нейхмихель. «Понятно, – усмехнулся Гриша, – почему Уля никому не называет свое отчество!» Осталось только вбить найденную информацию в поисковик… и убедиться, что Рувим Михайлович умер восемь лет назад в Хайфе.