Елена Белая, оглядывая меня зелеными глазами волшебницы, лишь разводила руками:
— Ты, Женя, проживешь сто лет: ни одно дуновение жизни не касается тебя. О бурях, вихрях, страстях я даже не заикаюсь! Все это — мимо. Мне бы такой характер!
— Такая уж я есть, — с огорчением отвечала я.
— Это же хорошо, дурочка: вихри и страсти, проносясь, оставляют в душе одни разрушения, хаос, а на лице пропахивают борозды, которые никогда не сглаживаются. А ты всегда как зорька ясная.
Я засмеялась:
— Не воображай, пожалуйста, Лена! Вихри, страсти, хаос… Тоже мне страсти — Кадя Растворов! Начиталась ты старых романов и воображаешь.
Я недоумевала: о чем тревожиться? Будущее мое предопределено. Оно выстраивалось само собой и как бы без моего участия: муж — Вадим Каретин; высшее образование, о котором больше заботится мама, чем я, обеспечено; из Москвы никуда не уеду — мама не отпустит, Вадим не уедет; о нужде и нехватках слышала только от других. Не виновата же я, что так сложилась моя жизнь.
Но вот и на мое озеро налетел если не вихрь, то ветер, погнал волны туда-сюда, — стройность будущего разрушилась. Радостная тревога теснила грудь…
«Свойства строительных материалов зависят от их строения, — читал преподаватель лекцию. — А строение материалов зависит от условий происхождения или от условий изготовления…»
Голос его как-то странно менялся — я все время слышала Алешу.
— Земля, должно быть, чрезвычайно счастливая оттого, что ты по ней ходишь, — сказал он мне вчера.
Я, конечно, высмеяла его за старомодный комплимент: это несовременно. Такие восторги могли изливать герои пьес Шекспира перед своими возлюбленными — пятьсот лет назад! Он рассмеялся застенчиво, соглашаясь со мной:
— Да, я, кажется, перехлестнул!..
Я не удержалась и поцеловала его прямо на улице, на глазах у прохожих. Я не сказала ему, что мне удивительно приятны были эти старомодные слова, я даже споткнулась на той самой земле, которая была «счастлива оттого, что я по ней хожу».
Елена Белая приложила ко рту ладонь — рупором в мою сторону.
— Отчего тебе так весело? Считаешь, что с улыбкой легче усваиваются лекции?
— Так, вспомнила кое-что…
Я вынула из портфеля маленькую книжечку, раскрыла ее и пододвинула Елене.
— Прочитай, — попросила я.
Елена пробежала глазами отчеркнутые мною строки: «На вершине горы находится открытая и просторная площадь, посредине которой возвышается храм, воздвигнутый с изумительным искусством. Храм прекрасен совершенно круглою формой. Он не обнесен стенами, а покоится на толстых и соразмерных колоннах. Огромный, с изумительным искусством воздвигнутый купол храма завершается посредине, или в зените, малым куполом с отверстием над самым алтарем. Этот единственный алтарь находится в центре храма и обнесен колоннами. Храм имеет в окружности свыше трехсот пятидесяти шагов. На капители колонн снаружи опираются арки, выступающие приблизительно на восемь шагов и поддерживаемые другим рядом колонн, покоящихся на широком и прочном парапете вышиною в три шага…»
— Что это? — спросила Елена.
— Город Солнца, — ответила я. — Автор Фома Кампанелла.
— Зачем ты мне это дала прочитать?
— Так просто. Интересно ведь… — Я придвинулась к ней поплотнее. — Вечером пойдем со мной, я познакомлю тебя с хорошими ребятами.
— А Аркадий? Разве он отпустит? Я обещала пойти с ним в один дом.
— Скажи, что не можешь. Скажи, нездоровится, или еще что-нибудь придумай. Ведь его сегодня в институте нет. Позвони и откажись.
— Он не поверит. — Елена сжала руки — хрустнули пальцы, на лоб набежала боязливая морщинка. — А звонить бесполезно, дома его нет. Но к концу занятий заявится непременно — опасается, как бы я не ушла с кем-нибудь другим. Ты знаешь его не хуже меня.
Я хорошо изучила Аркадия через Вадима. Их связывала неизменная и неравноправная дружба. И Вадим, натура более слабая, находился под влиянием и в подчинении у Аркадия. В прошлую зиму мы вместе справляли вечеринки. Аркадий веселился бурно, до изнеможения, пил больше всех и не пьянел, был неистощим на остроумные проделки, и вообще в компании без него становилось скучновато. Ребята считали его бесстрашным. Но мне казалось, что бравадой он прикрывал свою трусость. И, как всякий трусливый человек, он, должно быть, был жестокий. Этой его скрытой жестокости и побаивалась Елена. Она как-то сникала вся, когда он медленно прижмуривался, глядя на нее.
— Не понимаю, почему ты перед ним дрожишь! — возмутилась я. — Пошли его к черту!
Елена чуть отвела плечи и взглянула на меня с ласковым изумлением.
— Откуда у тебя такая отвага? Раньше я этого не замечала. Уж не от нового ли знакомства?
Елена определила верно. Алеша — я это теперь знала — пробудил во мне и активность, и беспокойство, и смелость. Хорошо жить, когда за спиной своей чувствуешь надежную опору!..
— Отделаться от Аркадия не так-то просто, — сказала Елена и глубоко-глубоко вздохнула. — Сказала «не люблю» — не поверил: считает, что я кокетничаю, «набиваю себе цену». Да он и не придает этому никакого значения. «Любовь, луна, стихи и всяческая дохлая лирика — мусор, все это — в мусоропровод! Я здоровый и красивый мужчина, ты здоровая и красивая женщина, мы физически подходим друг к другу и должны быть вместе…» Вот его взгляд на любовь. Ты это тоже знаешь… И убежать от него не могу — нагонит, найдет, устроит скандал… Как тут быть, что делать, не знаю, Женя…
Вадим сидел в другом углу и, должно быть, тоже не слушал лекцию, вертелся, ревниво наблюдая за нами.
И еще с одними глазами встречалась я, когда поворачивала голову направо, — с продолговатыми, бархатной мягкости глазами Бори Берзера. Я знала, что Боря влюблен был в Елену давно и, пожалуй, безуспешно и страдал от этого. Сам того не замечая, он смотрел на нее и украдкой и явно, тихо и грустно улыбаясь, — спокойный и начитанный парень в коричневой замшевой куртке с золоченой «молнией» посредине. Сейчас я кивнула ему, и он незаметным кивком ответил мне, как бы давая понять, что при любых обстоятельствах на него можно опереться — не подведет.
В перерыв Вадим протолкался к нам.
— Вы так горячо секретничали, что слышала вся аудитория. О чем шептались?
— Если слышала вся аудитория, — значит, слышал ты, — сказала Елена. — Зачем же спрашивать? Во всяком случае, не о тебе.
Какая-то жалкая ухмылка появилась на его губах.
— Конечно, я малоподходящий объект для секретов. — Вадим с принужденной развязностью взлохматил нам обеим волосы. — Ваши чувства иных категорий — они парят над облаками, им не до нас, грешных на грешной земле!
Это по моему адресу: какие-то категории, объекты… Зачем все это? Боже мой, каким бесконечно жалким и беспомощным становится человек, когда его разлюбят!.. Безвольные в таких случаях становятся заискивающе-угодливыми и, стараясь обратить на себя внимание, пытаются сделать или сказать что-то оригинальное, умное, а выходит натянуто, скучно и глупо. Волевые, с характером — мстительны и жестоки. И те и другие несчастны…
— Кадя придет? — спросил Вадим Елену.
— Не знаю. Должен прийти.
Мы вышли в коридор. Вадим, наблюдая за нами, шел следом. Ни в помещении, ни на улице Аркадия не было. Я сказала Елене:
— Иди позвони ему.
От волнения на щеках и на лбу ее расплылись багровые пятна. Как же она его боялась, бесстрашная моя Елена!..
Я позвала Берзера.
— Боря, внуши ей, что она свободный человек. Ей нечего и некого бояться.
— Не могу я с ней спокойно разговаривать. — Боря понял меня сразу. — Во мне все клокочет от возмущения. — Когда он волновался, то рука его скользила вдоль куртки, и «молния» взвизгивала, расстегиваясь. — Что у тебя общего с Растворовым? Ну что, скажи?!
Елена потупилась:
— Не знаю, Боря. Может быть, я его люблю.
— Неправда! Так не любят. И все это добром не кончится…
— Пойдем вместе позвоним ему, — попросила меня Лена и тут же передумала. — Не стану звонить, просто скроемся — и все. Ох, Женька, толкаешь ты меня на гильотину! Устроит он мне скандал, по его выражению, громче атомного взрыва. Но будь что будет!..
Боря пошутил:
— Атомные взрывы запрещены. Я вас провожу.
По окончании занятий мы вышли из аудитории последними и в коридоре затерялись в толпе. Аркадий не появился, Вадим куда-то исчез, и Елена порывисто обняла меня, подмигнула проказливо.
Мы торопились поскорее выскочить на улицу. Студенты шумно валили к выходу, и в дверях образовалась толчея. Я держала Елену под руку. Вдруг я ощутила встревоженный рывок ее локтя, плечи поднялись, вбирая голову, — она столкнулась лицом к лицу с Аркадием. «Кубинская» борода его встала торчком, как бы ощетинясь, взгляд остановился.
— Ты куда? — Он, видимо, сильно сдавил ей руку, потому что Елена болезненно поморщилась.
— Ухожу, — произнесла она едва слышно. — С Женей.
— С Женей? Куда?
— Нам нужно… По делу…
— По какому делу?
— Мало ли какое может быть дело… — По тому, как Елена тихо и растерянно стала оправдываться, я поняла, что она не уйдет со мной: решимость ее была сломлена. — Ты уж подумал бог знает что…
— Ты никуда не пойдешь. Слышишь, ты?! — Зло блеснули зубы…
От этого блеска даже у меня похолодело на сердце. На Елену же это презрительное «слышишь, ты?!» подействовало возбуждающе — в ней проснулся дух протеста и независимости.
— Пойду, — сказала она. — Отпусти мою руку.
— Не пойдешь.
— Отойди! — Она попыталась оттолкнуть его от себя. Он держал.
Боря Берзер, пробираясь вслед за нами, все это видел. Он заступился за Лену:
— Растворов, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Отпусти ее.
Аркадий крикнул ему в лицо:
— Пошел ты к черту со своими разговорами! Нашел время…
Студенты, выходя, теснили нас, что-то кричали. Группа ребят, повстречав Аркадия, замкнула его и Берзера в кольцо и отодвинула в сторону.
Мы выскользнули на улицу и, опасаясь погони, забежали в первый попавшийся двор переждать. Мстительный огонек дрожал в глазах Елены, она выглядела бледной и осунувшейся.