Глава 7. Застрявший во времени Сергей Хвастунов
Он никогда не держал в руках мобильник, ноутбук, банковскую карту, доллары и современные деньги. Сергей Хвастунов почти 30 лет сидит в колонии для пожизненно осужденных в Мордовии. Он помнит только кассетные магнитофоны и «Электронику ИМ-02» с игрой «Ну, погоди!» — ту самую, где мультяшный волк ловит яйца. В качестве эксперимента мы показали ему атрибуты современной жизни. Хвастунов словно застрял в советской эпохе, общение с ним — почти как путешествие на машине времени.
Сергей Хвастунов — один из самых спокойных и адекватных обитателей мордовской колонии. Но десятилетия, проведенные за решеткой, не могут не сказаться на психике и восприятии реальности. При виде меня Хвастунов ежится, теребит шапку:
— Вы простите, пожалуйста, но хочу сказать, что сюда женщины редко приходят, и мне кажется, что все они невероятно красивые. Я обалдеваю! Дай Бог вам здоровья.
— И вам. Сергей Николаевич, сколько лет вы уже здесь?
— С 1992 года. Больше 27 получается.
— Как вам тут?
— Здесь жизнь по распорядку. Работаю в швейном цеху. Иногда разрешают посмотреть телевизор. С подругами и с друзьями вел переписку, но после 20 лет потихоньку-потихоньку все переставали писать. Хотя странные бывают вещи: вдруг кто-то из старых знакомых вспомнит — и снова начинает писать. А так я на воле не успел ни жениться, ни детей завести. Может, и к лучшему. Переживаний много было.
— За то время, что вы здесь были, мир поменялся колоссально.
— Не то слово! Многие вещи, которые по телевизору показывают, мне кажутся просто дикими.
— Мобильник в руках хоть раз держали?
— Нам разрешается несколько звонков в год. Вот я и держал в руках, когда маме звонил.
— Но это же вы, насколько я знаю, трубку обычного кнопочного телефона держали, а не мобильный.
— Ну да. Но для меня и это был космос. Когда арестовали, телефоны были дисковые. Ну, понимаете, о чем я? Телефон с определителем номера был большой редкостью. А сейчас такая аппаратура. Ух! Видел «Скайп», он на стене в колонии висит. По «Скайпу» я не говорил: у мамы нет такой функции. Но «Скайп» — это здорово, конечно, слов нет. Ко мне в камеру заехал сосед, ему 28 лет, он мне такие вещи рассказывает и про телефоны, и про машины — даже не верится. Мы здесь в колонии смотрим рекламу по телевизору, где все это показывают, но когда рассказывают очевидцы — совсем другое дело.
— А деньги современные видели, трогали?
— Нет.
— Мы хотели в качестве эксперимента вам их показать. Вот.
— Спасибо. Деньги как деньги. Красивые. За 100 рублей сейчас можно купить только пачку сигарет. Я сам не курю, но знаю. Говорят, мороженое на воле стоит очень дорого теперь — 50 рублей. А раньше — 10 копеек. На старые 100 рублей много можно было купить. Бабушка моего друга получала пенсию 25 рублей, и ей хватало. А сейчас что это? Разрыв огромный.
— Считаете, что люди стали хуже жить?
— Не могу сказать. Мама с сестрой Анной приезжают на свидание, одеты нормально, кучу продуктов мне привозят — по 20 кг. Но из разговоров понимаю, что напряженка на воле такая постоянно, многих сокращают, нужно держаться за свое рабочее место, большая нагрузка. У меня сестра работает с утра до вечера.
— Какая была у вас зарплата, когда вас посадили?
— Я шесть лет служил, был офицером, получал 240 рублей чистыми (вычитали налог за бездетность). Потом стал председателем кооператива и зарабатывал уже 400. К нам все шли, потому что на заводе рабочие получали 180–200 рублей, а у нас — 300–350. Тогда коммунальные услуги и все прочее стоили мизер. На все хватало. От зарплаты деньги даже оставались. Покупал себе на них аппаратуру. Тогда был крутой стационарный магнитофон «Олимп-005» — такие большие катушки километровые, кассетник, усилители, колонки. Мы с друзьями музыкой занимались: AC/DC, Led Zeppelin, Pink Floyd. Собирался машину купить — не успел.
— Но ведь преступление совершили из-за денег?
— Мой родственник, муж сестры Сашка (лейтенант, военный строитель, строил объекты для КГБ) взял взаймы у жены дипломата. Сумма была смешная — 100 долларов. Он обещал вернуть в сентябре, но ей раньше понадобились. Я удивился, что жена дипломата из-за 100 долларов подняла шум на всю страну, угрожать стала. А потом уже не до удивления было. Я, конечно, во всем один виноват.
— А Сашка не сидит?
— Нет, он не убивал, он просто занял деньги и вовремя не отдал. А я… Не знаю, тут так получилось. Как получилось — так и получилось. Я вообще-то спокойный, честно скажу. Но что со мной произошло? Здорово я рассердился. Жена дипломата звонила нам по ночам. Говорила, что отправит его в «горячую точку» (тогда это Карабах был) и сделает так, что он оттуда не вернется. Сестра плакала. А Сашка боялся так — даже в воинской части перестал появляться, прятался где-то по Москве. И все из-за 100 долларов. Он потом деньги отдал, но уже мужу-вдовцу Виктору Максимовичу. Чувствую большую вину перед ним. Жуткое произошло, что и говорить.
— Почему убили не только жену дипломата, но и двух детей?
В уголовном деле Хвастунова были некоторые нестыковки. Его друзья до сих пор уверены, что он не убивал детей, а вину взял на себя. Но у следствия и суда сомнений на счет его вины не было.
— Не могу сказать, не знаю.
— В интернете прочитала, что когда вы все это совершили, то на кухне нарисовали месяц и восьмиконечную звезду.
— Я на эту тему ничего не буду говорить. Пусть это будет на совести следователя Виктора Викторовича Романова. Там еще очень много интересного было в деле
— И все-таки, как вы думаете, в чем истоки зла? Почему все так произошло? Деньги?
— Дома у дипломата были золото, валюта, коллекция монет старинных. Я не взял. Взял всякую ерунду — бытовые приборы, старый магнитофон. Четыре сумки набрал для веса.
— Но почему?
— А не знаю — не взял ценности, и все. Следователь тоже удивлялся. Потерпевший Виктор Максимович, вдовец, дипломат, на вопрос судьи «Имеете ли вы к Хвастунову материальные претензии?» ответил: «Нет, не имею. Отнеситесь к нему, пожалуйста, по-христиански». Меня это резануло. После того, что я совершил. Я его очень и очень зауважал. Никак нельзя все это поправить. Все, что я говорю, — это об стенку горох. Но все ведь произошло изначально из-за 100 долларов.
— Получается, все-таки деньги — зло.
— Да, большое зло. Уберите их, пожалуйста. Хорошо, что в руки я их больше не могу взять (в колонии наличность запрещена. — Прим. авт.), да они мне и не нужны. Если бы оказался вдруг на свободе, попробовал бы жить вообще без них.
— На свободе? Самому не страшно: столько времени были за решеткой — и вдруг раз, свобода?
— Это такая мечта. Я понимаю: если это получится, то я как будто на чужую планету высажусь. Все-таки здорово будет, если на свободе окажусь. Но тут еще людей нельзя подвести. Слышал, один пожизненный освободился — вы о нем писали — и потом убил кого-то.
Я лично за все время, что здесь, ни одного человека не ударил. И слово держу: сказал 17 лет назад, что бросаю курить, — и сразу бросил. У меня должен быть какой-то стержень внутри, иначе я в лужу превращусь. Здесь каждый день все настолько однообразно, что без силы воли можно слизняком стать.
Я много читаю. Раньше больше читал, а сейчас проблемы с глазами. Люблю журналы — про НЛО, звезды, тайны Вселенной. И про автомобили люблю. Мечтаю о «Лендровере», которого никогда вживую не видел — видел только «Жигули», «Чайки» и «Волги». Он — фантастика для меня. Сужу по автомобилям больше со слов сокамерника…
«А можно вас сфотографировать?» — мой собеседник сразу соглашается, но смотрит на фотоаппарат таким любопытным взглядом, каким, наверное, я сама когда-то смотрела на свой первый ноутбук. Фотоаппарат у меня по нынешним временам самый обычный — «зеркалка», которую можно купить за 10 000–15 000 рублей. Но в его бытность такой техники точно не было. Он держал в руках только пленочные фотоаппараты вроде «Смены». Модным в советские годы «Полароидом» ему воспользоваться уже не пришлось.
Пока мы общались под запись диктофона, взгляд Хвастунова скользил и по этой «маленькой коробочке», не издающей ни звука, но записывающей все происходящее. В его годы диктофоны были только у работников радио и представляли они из себя довольно внушительную «бандуру» с пленкой. Мой минимум раз в 50 меньше и уже без кассет и без пленок.
На самом деле даже больше, чем он поражается всем этим новшествам ХХI века, удивляюсь я — его реакции, а также тому, каким огромным может быть цивилизационный разрыв.
Глава 8. Как приводили в исполнение смертные приговоры. Фишер и другие
Вторую часть беседы мы посвятили воспоминаниям Хвастунова о периоде, когда в России действовала смертная казнь. Она была отменена указом Бориса Ельцина 19 мая 1996 года. Последний приговор привели в исполнение 2 сентября — в отношении Сергея Головкина (он же Фишер, он же Удав), убившего 11 детей.
— У вас за все время много сокамерников сменилось?
— Да, много. С некоторыми сидел больше 10 лет, жили душа в душу, с полуслова понимали друг друга. А потом человек умер. Были люди, с которыми сложно, очень сложно.
— Маньяк какой-нибудь?
— Вы знаете, не маньяк, просто характер такой тяжелый. Говоришь ему: «Давай сделаем вот так», а он — нет, свое гнет. А в замкнутом помещении любая маленькая проблема вырастает в огромный снежный ком.
— Например?
— Смеяться не будете?
— Нет, конечно.
— Вот здесь тапочки стоят. Я ему говорю: «Давай ставить тапочки носами сюда, так же и обувь». А он: «Нет, я буду ставить вот так». И начинается. Потом он кран не хочет чистить, не хочет туалет мыть. Я помою за него, но мне это неприятно.