Комаров, Чудинов и Шайдуллов не нуждаются в психиатрической помощи, в отличие от Шихмирзы Лабазанова. Бывший участковый из Дагестана получил пожизненный срок за страшный теракт в доме одного из духовных лидеров мусульман, суфийского шейха Саида-афанди. Эта трагедия произошла в селе Черкей Буйнаканского района 28 августа 2012 года. Погибли семь человек, включая самого 75-летнего религиозного деятеля и 11-летнего ребенка. Ранены десятки. Вообще, в доме шейха собиралось много народа, чтобы послушать его проповеди. Под видом паломницы туда пришла и террористка-смертница. А Лабазанова обвинили в том, что вместе с другими занимался подготовкой шахидки.
Говорят, когда Лабазанова привезли в «Снежинку» этапом из Дагестана, где он до приговора сидел в СИЗО, он был просто никакой. «Крышу сорвало». Его направили в краевую психиатрическую больницу, подлечили. Сейчас он чувствует себя намного лучше. Родители приезжали. Для них все случившееся — двойная трагедия.
Шихмирза был хорошим, способным парнем. После училища устроился участковым, наводил порядок в вверенном ему районе, ловил мелких преступников. Но потом в его жизнь стал активно вмешиваться дядя, уже состоявший в террористической организации. Он его учил, что, мол, живет неправильно, занимается не тем. Родители встречам сына и дяди не мешали — думали, тот его уму-разуму учит. А когда прознали про деятельность дяди, перепугались до смерти. Уговорили сына уволиться из участковых, думали, что так тот от него отстанет. Шихмирза стал зарабатывать тем, что перегонял автомобили. И вот однажды дорогу его машине преградил дядя, вышедший из леса. Ну а потом был теракт, задержание, суд и пожизненный срок.
Вообще, примерно четверть сидельцев нуждаются в психиатрической помощи, кто-то в постоянной, кто-то — время от времени. Один из них — экс-юрисконсульт Главного управления МЧС РФ по Тюменской области Артем Чакрян, свой пожизненный приговор получил уже после того, как к нему по суду были применены меры принудительного психиатрического лечения. В здравом уме нельзя было совершить все то, что ему вменили. Ради квартиры он расправился с тремя соседями — вывез к реке и живыми утопил подо льдом, привязав к ногам 16-килограммовые гири.
Примерно 80 % сидельцев «Снежинки» подали жалобы в ЕСПЧ. Но жалуются они в основном на условия, в которых жили еще в «Черном беркуте», — на то, что в туалет ходили в ведро, что было холодно. Но часть арестантов недовольна условиями и в «Снежинке».
— Несколько десятков человек пожаловались на то, что колония слишком удалена от их места жительства, — говорит зам. начальника Дмитрий Синицын. — Некоторым родным, чтобы добраться, нужно потратить больше 100 000 рублей. А ЕСПЧ уже принял решение по удаленности в пользу одного из осужденных «Полярной совы» в поселке Харп Ямало-Ненецкого округа. Ему выплатили около 10 000 евро — вот наши и вдохновились этим примером.
— А вообще, хотят компенсации за все несправедливости этого мира, — иронизирует начальник. — Если серьезно, то жалуются на несоответствие некоторых российских норм европейским тюремным правилам. Хотят, чтобы было как в Бельгии, к примеру. Некоторые выигрывают, суммы при этом значительные — до 1 200 000.
Вот неполный перечень того, на что жалуются:
— на камерную систему содержания;
— на отсекающие решетки внутри камеры;
— на слишком узкие решетки на окнах;
— на то, что нельзя звонить родным каждый день (по российским ПРВ не менее шести раз в год, но в «Снежинке» разрешают даже больше — до 24);
— на стеклянные перегородки в комнате краткосрочных свиданий;
— на невозможность переписываться друг с другом, передавать вещи и продукты друг другу (в разные камеры);
— на отсутствие биотуалетов в прогулочном дворике.
А количество исков в российские суды, по словам сотрудников, запредельное.
— Один все время судится с Почтой России, — говорит начальник «Снежинки». — Есть правила, по которым письмо отсюда до Сахалина идет столько-то дней. Вот он знает, что из-за тайфуна задержка доставки. И подает жалобу. По его разумению, несмотря на стихийные бедствия, письма должны доставить в срок — хоть на оленях, хоть вплавь.
Среди известных жалобщиков, судя по базе данных Верховного суда, Андрей Ресин, который обрел криминальную славу на пару с отцом. Ресин-старший, как рассказывали на суде свидетели, был крупным экспортером леса на Дальнем Востоке, конкурентов не щадил. Его застрелили в подъезде. А сын получил срок за рэкет и тройное убийство. Верховный суд не согласился с его доводами, что пожизненно осужденный имеет право на свидания с адвокатами без разделительной решетки. Но у его судебных тяжб был хеппи-энд — женился на юристе, которая помогала составлять жалобы.
В нормальном правовом государстве так и должно быть — человек имеет право оспаривать все, что считает незаконным. И для меня лично показатель гуманности в конкретной колонии — большое количество исков от осужденных. Из «Черного беркута», где люди, как говорят, сгнивали заживо, ни одна жалоба не уходила.
Начальник колонии, провожая меня за ворота «Снежинки», вспоминает былое:
— В Хабаровском крае есть поселок Хурмули, там зона была. Знаете, как зэки убегали оттуда? Это было легко — забор невысокий, «колючка» слабая. Организатор побега брал с собой еще двоих, чтобы их съесть по дороге. Это не шутка. Оттуда до Хабаровска 500 км тяжелого пути. А охранники, которые в погоню отправлялись на лыжах, должны были доставить не самих «побегушников», а их уши. Такие страшные были времена. Слава богу, что они позади. Но, как говорят, страшную историю нужно помнить, чтобы никогда к ней не вернуться.
Глава 2. Возраст Христа террориста-иконописца Тихомирова
Худенький паренек с окладистой бородкой склонился над иконой и, кажется, даже не замечает присутствия гостей в мастерской. Несколькими штрихами кисти он дорисовывает светлый лик Богородицы. И только после этого поднимает глаза на нас. Мы не в храме, и художник — не монах и не послушник. Мастерская расположена в колонии для пожизненно осужденных Хабаровского края, а иконописец — террорист Илья Тихомиров, получивший свой «вечный» срок за взрыв на московском Черкизовском рынке в 2006 году (14 погибших, 61 раненый). Террорист-иконописец. Как оказалось возможным «перерождение» Тихомирова, которое произошло с ним за решеткой?
Тихомиров выделялся из всех. Даже сотрудники отзывались о нем довольно тепло. «Хороший паренек, светлый такой». Светлый? А как же бомба, которую он сделал? Как же погибшие от этого страшного взрыва? Вряд ли их родные считают, что Тихомиров заслуживает прощения и такого отношения. С этими мыслями я зашла в художественную мастерскую. На самом деле это обычная камера, но вместо нар там большие деревянные столы с баночками и кисточками, и кажется, будто все залито светом — художники работают под яркими лампами. Вкусно пахнет краской. На столе высыхает свеженаписанная икона Николая Чудотворца, рядом — образ святых Петра и Февронии. И почти сразу прежние мысли меня отпустили, уступив место другим.
— Бог в помощь, — сказала первое, что пришло в голову. Тихомиров улыбнулся. Встал из-за стола с иконой в руках, будто не мог расстаться. — Покажете вашу работу?
Тихомиров показывает икону архангела. Нас с ним провожают в отдельное помещение для разговора, где он уже в клетке.
— Вы ведь изначально попали в «Черный беркут», а уже потом в «Снежинку»? — с этого вопроса я начинала многие интервью в «Снежинке». Обычно помогало разговорить — все арестанты жаловались на «Черный беркут». — Есть какая-то разница между этими двумя колониями?
— Да, разница существенная, — Тихомиров отвечает сначала немного скованно, но потом открывается. — Прежде всего в бытовых условиях. Там была старая колония, маломестная. Без водопровода, без канализации. Сначала в углу стояло ведро для справления нужды — на протяжении лет, наверное, шести. Потом вокруг этого ведра из фанеры выстроили стеночки, получилось что-то вроде шкафа. Вот так «шкафом» и пользовались до самого закрытия колонии. А вообще, я за решеткой, включая СИЗО, пересыльные тюрьмы, уже больше 13 лет. Всякое видел. В «Снежинке», поверьте, хорошие условия. Но вы ведь хотите не про это спросить? Про это вам тут любой расскажет.
— Вы правы. Про взрыв на Черкизовском рынке много писали. Тогда вся страна оплакивала жертв террористов. И я, признаюсь, хотела посмотреть в глаза тому, кто сделал бомбу. Но я не таким его представляла.
— Понимаю.
— Столько лет с момента взрыва прошло. Вы, наверное, уже забыли многие страшные детали.
— Нет, ничего не забыл. Не все хочется рассказывать, но я готов это делать, чтобы моя история стала для молодежи напутствием. И чтобы никто не повторил мой путь. Только не знаю, откуда начинать.
— Сколько вам было, когда вы, скажем так, увлеклись страшной философией?
— Все началось с Центра юношеского и муниципального творчества, где была спортивная секция, которую вел Николай Королёв (организатор взрыва. — Прим. авт.). Я туда записался. Мне было лет 15. До этого я занимался спортом самостоятельно: гантели, турник. Но мне хотелось заниматься более системно, под контролем тренера. А там была самооборона с акцентом на подготовку к военной службе. Рукопашный бой. Тогда Николай Королёв еще не продвигал свою философию.
В течение последующих пяти-шести лет потихонечку стало проявляться то, о чем вы говорите. В рамках летнего спортивного лагеря. Опять же, это все так ненавязчиво, потихоньку, по маленьким таким шажочкам. Обычные бытовые рассуждения, связанные с миграционной политикой, с этнической преступностью.
Потом он предложил попробовать сделать бомбу. Поручили мне. Информацию в интернете искал. Дурное дело не хитрое. Чтобы сделать бомбу, понадобилось несколько часов.
— Первый взрыв, который вы устроили, был в доме гадалки. Чем она вам так не понравилась?