— Совершали преступления, когда работали там?
— Нет, не там. Я потом уволился, сменил много разных работ. И водителем работал.
Гражданская жена была, ребенок. Выходит, по-вашему, все у меня было, как у нормальных людей.
— С чего тогда все началось?
— Вы ждете от меня рассказа, что вот, мол, это какой-то стресс был, что это какое-то событие подтолкнуло или откровение пришло. А если ничего из этого? Вы зачем-то пытаетесь все увязать, провести какие-то параллели. А если не было никаких параллелей?
— Все убийцы свои преступления чем-то объясняют.
— Я не мог объяснить. До сих пор не могу.
— А раскаяние после первых убийств не приходило?
— Приходило, что надо что-то менять, вот и все. Не устраивало, как на тот момент это все происходило.
— А как менять?
— Вот, хороший вопрос. Я так и не нашел на него ответа. Если бы нашел, я бы, наверное, не сел.
— Не было желания самому прийти и сдаться на каком-то этапе, чтобы все остановить?
— Нет, не было. Но, если я не хотел сдаться, это не значит, что я не хотел измениться.
— Обратиться к психологу не хотели?
— Даже не задумывался об этом, потому что тогда время такое было. Это сейчас психология очень развита, а тогда все это было в зачаточном состоянии. По телевизору показывали только этих специалистов. И что бы я рассказал им? Я, если честно, тогда не понимал, что это ненормально — убивать. В этом-то вся и проблема. Понятное дело, что убийство противозаконно, но что это ненормально, такого понимания не было. В Москве в то время многое было противозаконно. И что? Я вам пытаюсь объяснить, что механизм, мне кажется, немножко по-другому строится. Не надо искать причину, почему ты хочешь убить, надо просто не убивать.
— Представим, что вас завтра отпускают. Вы же не можете гарантировать, что вы не пойдете и не убьете кого-то, раз вы не нашли причину своих прошлых убийств.
— Почему? Я, конечно, могу гарантировать. Повзрослел. Никого пальцем больше не тронул.
— Это вы так говорите, потому что окружены охраной.
— При чем тут охрана? Охрана тут совершенно ни при чем. Если человек хочет, он делает. Если не хочет, он не делает. И в наших стенах совершается много преступлений. Когда я убивал, я не видел причин себя ограничивать. А сейчас вижу. И в этом не тюрьма помогла, а возраст. Потому что появились какие-то другие приоритеты, другие цели.
— Какие?
— Семья, например. Ребенок-то появился, когда меня уже посадили.
— Жена вас не бросила?
— Нет, хотя я сам сказал, что не хочу, чтобы она ко мне приезжала. Мы переписываемся, общаемся.
— Простила вас?
— Она на меня и не обижалась. Да и на что?
— Ну как — по сути, вы ей изменяли. Все эти женщины, которых вы убили, вы же с ними вступали в половой контакт.
— Гражданская жена ведь.
— И что? То есть она считала, что это нормально?
— Я не знаю, что она считает, мы с ней сейчас только по переписке общаемся. У нас есть общий ребенок, общий интерес. А все остальное… Я тоже не ставил ей условий, что нельзя ни с кем знакомиться.
— Вы с родителями общаетесь?
— С мамой. Папа умер. Она, естественно, была в шоке, когда меня посадили. Но она не говорила: «Сынок, что же это такое?» У нас с матерью не такие отношения. Мы по-другому общаемся. Немножко отстраненно.
— А почему?
— Хороший вопрос. Почему? Потому что так.
— Испытываете чувство вины перед всеми жертвами? Перед их семьями? Работаете, чтобы выплатить деньги по искам потерпевшим?
— В какой-то мере, конечно, испытываю. Но кошмары не снятся. Исков у меня нет ни одного. Но, когда тут появятся производственные цеха, я бы хотел устроиться. Вот что нужно сделать, чтобы подобных преступлений больше не было? Больше занимать людей. Я считаю, что я по этой дорожке пошел из-за того, что у меня не было четкого понятия, что делать.
Глава 4. Братья Иконниковы
Самые лихие бандиты кровавых 1990-х до сих пор живы. Одни на воле, другие — за решеткой. Но есть среди них «особые экземпляры», как выразился один из сыщиков, занимавшийся в советские годы расследованием громких дел ОПГ. Родные братья Иконниковы — тот самый случай.
Олега и Эдуарда в 1996 году приговорили к смертной казни за убийства и бандитизм. В виде исключения суд разрешил братьям находиться в ожидании расстрела в одной камере. Самого страшного, к счастью для них, не произошло: смертную казнь обоим заменили на пожизненное лишение свободы.
За решеткой Олег неожиданно открыл в себе писательский дар, а Эдуард — музыкальный. Талант криминальный уступил место творческому. Иконников-старший по-прежнему в колонии для пожизненно осужденных (сейчас в «Снежинке»), но известен на воле своими рассказами. Иконников-младший — на свободе (Верховный суд снизил ему срок до 15 лет, которые давно истекли), выступает с собственной группой. Я встретилась с обоими братьями, чтобы выслушать их историю из первых уст.
«Я воровал, грабил и убивал. Затем сам схлопотал свинцового шмеля. Из навылет простреленной шеи текла мне под щеку моя черная почему-то кровь. Некоторые преступления я совершал хладнокровно, на других адреналинило. Иногда совесть мучила сознание и душу, иногда нет. Взяли меня раненого, без сознания, иначе живым бы я не сдался».
По уголовному делу братьев Иконниковых можно писать историю криминальной России эпохи 90-х. Они были первыми настоящими бандитами в Забайкалье. Банда первомайцев (поселок, где жили в то время Иконниковы, называется Первомайский) была создана в 1991 году старшим братом Олегом, отмотавшим не один срок за кражи и грабежи. Входило в нее несколько человек, ранее отбывавших наказание, и бывший сотрудник ГАИ по имени Костя.
Они промышляли налетами на магазины и рэкетированием коммерсантов. В 1992-м банда случайно убила во время одного из налетов милиционера по фамилии Игнатьев. Он открыл черный список жертв ОПГ, в котором не меньше шести погибших (в основном коммерсанты, директора кооператива). Один из налетов — на турбазу «Березки» — стал для банды последним.
В начале 1993-го к первомайцам приехали на серьезный разговор представители нескольких ОПГ из Читы. Просили помощи разобраться с чеченскими «боевиками» (так они их называли), которые хотели взять под контроль центральный городской рынок и аэропорт. Братья Иконниковы согласились.
24 февраля 1993 года вооруженные до зубов, в том числе гранатами и автоматами (все это предоставили два читинских криминальных авторитета Княжев и Парыгин), они устроили налет на турбазу «Березки», где остановились представители чеченской диаспоры. Но кавказских бандитов там не было — их заранее предупредили о готовящемся налете. Так что первомайцы просто постреляли по номерам, бросили связку гранат в помещение, где должны были находиться «боевики». Ранили случайно одного отдыхающего китайца. Задело и самого Олега — возможно, рикошетом от пули, а может, его «снял» снайпер с соседнего дома. Очнулся в реанимации — кругом милиция.
С тех пор Олег Иконников не покидал мест заключения. Сменил несколько колоний, не так давно его перевели из «Черного дельфина» в «Снежинку», где я его и нашла.
— А вам сколько? Вы верующая? Вы крещеная? — забросал меня вопросами Олег Иконников, сидящий в клетке.
— Так это вы меня будете интервьюировать? — шучу я. — Узнаю коллегу-писателя.
Иконников улыбается, показывая ряд железных зубов.
— Лучше вы о себе расскажите.
— С самого начала, что ли? Вы читали книгу «Большая Медведица»? Там описано все, что вошло в мой смертный приговор. А рассказы? Прочитайте, прошу вас. Там все есть. Хотя, наверное, не все, еще многое предстоит написать. Знаете, какое у меня прозвище?
— Икона.
— Это позже было. А первое — Ремень. Вот как оно появилось. Первый раз я попал в тюрьму в 1972 году, и тогда законы у зэков были очень жесткие. Как сейчас помню: 6 сентября я зашел в камеру с матрасом. Раньше вообще было так вот: в дверях встаешь, тебе говорят не «Здарова», а «Статья какая? Негативная?».
— Изнасилование, например?
— Допустим, изнасилование. Таких могли в приличную камеру даже не пустить. Но мне бояться нечего. Я и дальше никогда не совершал преступлений против женщин и детей, сексуальных случаев тем более не было. Я старой закваски. И всех, кто на такое идет, я б… хоть я и верующий человек.
Так вот, зашел в камеру, прокричал в ответ: «89-я, часть третья». То есть магазин обокрал. Быстренько расстелился. Мне говорят: «Вот теперь кричи: „Тюрьма, тюрьма, дай кликуху“». Я еще пацан такой (улыбаясь, показывает, что роста был чуть больше метра). А они все мужики бывалые. Залез на нары и кричу в окно: «Тюрьма, тюрьма, дай кликуху». Ну, мне там кто что придумывать стал. И там женщина одна.
— Женщины тоже сидели?
— Под следствием? Конечно. Тогда не было отдельных СИЗО для женщин и мужчин. Так вот она кричит: «Ему надо ремня дать и выгнать его из тюрьмы». Мне говорят: «Да, пацан, слышал? Теперь будешь Ремень». Вот так потихоньку оно ко мне и прицепилось. А история моя, если коротко, такая: задержали в феврале 1993 года при нападении на гостиницу в Читинской области. Вы знаете, нет?
— Знаю, но хочу от вас ее услышать.
— В Читу приехала группа лиц кавказской национальности, стали свои порядки устанавливать, все хотели взять под свой контроль. Я был тогда в ОПГ. И они нам предложили, мол, половину будете отдавать нам. Я думал, что мы правильно делаем — выдавливаем чужаков. Они же говорили: «Заберем Читу, все тут перекроим». И вот произошло нападение на турбазу «Березки». Мы постреляли там с автоматов. Один китаец получил пулю случайно, потому что я сказал — в окна стрелять. Гранату бросили в комнату, где бородачи обычно собирались, — вырвало дверь и пол провалился. Меня ранило в голову (кто стрелял, я так и не понял). Там в то время было четыре группировки.