В Забайкальском крае действовало несколько крупных ОПГ. Первомайские во главе с Олегом Иконниковым, Крючевские — с Костей Крючевским. Была еще Джекичановская группировка (название получившая по имени известного актера Джеки Чана; ее руководители ездили по деревням, искали крепких ребят, которых потом обучали единоборствам) и Кашкаедовская (по одной из версий, правильно писать «кошкоедовская», потому что якобы ее главарь Сергей Ческидов, сбежав из тюрьмы, от голода первым делом съел кошку).
Но самой жестокой считалась Осиновская ОПГ (лидер Игорь Осинцев по прозвищу Осина). Они убивали и членов других банд, и своих. Осиновские убили двух авторитетов, которые вооружили Иконникова.
Аресты членов Осиновской ОПГ проходили вплоть до 2012 года. Лидер ОПГ Осинцев жив, сидит во «Владимирском централе». Ему не дали пожизненного срока даже при том, что часть убийств была доказана. Он пошел на сделку со следствием.
— Я пережил клиническую смерть, про которую только в книгах читал. Видел себя сверху — как мое тело выносят из гостиницы. А потом вошел обратно в тело. И вот меня в больницу привезли, а когда очнулся в реанимации — уже вокруг милиция.
Я надеялся, что организованная преступность вытащит меня из больницы. Но вместо этого ко мне послали киллера. Это сделал Осина. Добить хотел так, на всякий случай, чтобы я не дал показания. Осиновские потом убили Боцмана и еще наших. Вот почему я всегда говорю теперь молодым ребятам: «В организованную преступность не лезьте никогда. Там только преступления совершают организованно, а дальше каждый спасается как может. И там своих же убивают». Были киллеры, которые специализировались только на том, что «подчищали» неугодных лидеру.
— У одного из них я вот также брала интервью в колонии для пожизненно осужденных.
— Плохая профессия у них. Они и детей, и женщин, и стариков могут убить, если будет приказ старшего. Я никогда ничего такого не совершал. Но меня в 1996 году приговорили к смертной казни.
— Как она тогда происходила?
— Я только видел, как забирают. Приходит прокурор, открывает камеру. Она называлась могилой. Она вся узкая, темная, сырая, холодная. В этих условиях месяца через четыре готов человек. Я эту «могилу» называл «братская могила», так как сидел в этой камере вместе с родным братом.
— Жалели о том, что натворили?
— Я писал в книге о сожалении, что судьба моя сложилась так печально, — кроме боли и зла людям больше ничего не дал. «Жалел я о прожитом и пролитом, жалел, и вот наконец пришел тот день, когда мне стало стыдно. Стыдно, что шарил в чужих квартирах в поисках чужого добра. Что я там искал? Решетки и запретки, романтику уголовной жизни? Чушь все это собачья, сон рябой кобылы. Мою уголовную хребтину сломал стыд». Эти свои строчки наизусть помню. Они выстраданы.
Я счастлив, что брат освободился и сейчас живет нормально. Недавно начальник колонии пришел ко мне и говорит: «Твой брат уже в „Ютьюбе“ засветился. Стоит на крыше и поет». Лучших слов я и не слышал.
— Как вы открыли в себе писательский талант?
— Меня содержали в тюрьме ФСБ в Хабаровске. Кстати, все время только на легковых машинах перевозили, я никогда не ездил в воронке. И один раз меня из ФСБ привезли на аэродром. Подъехали к самолету, зашли туда, сели в кресло. И вот один из сотрудников ФСБ — буду его называть «ушастый» — попросил меня написать про мои похождения. Он нормально ко мне относился, просил обращаться к нему по имени. И я, представляете, приехал в тюрьму и начал писать. И когда книгу писал, еще молодой был, 36 всего. Без черновика вообще, и удовольствие получал. Опубликовали. Сейчас в интернете есть. А потом уже рассказы пошли. Больше 100. И я не один год подряд был лауреатом некоторых конкурсов.
Сейчас мои рукописи не пропускают на волю. Я назвал свою последнюю повесть «Долгая дорога». Я, когда сидел в «Черном дельфине», молил Бога: «Забери меня отсюда, я уже не могу». Не забирал. Через 10 лет меня осенило, я понял, что такие, как я, оказывается, смерти не заслуживают. И тогда я стал просить Бога о другом: «Облегчи мне страдания». Прошло восемь лет — и Бог меня услышал. Сейчас легче.
— Это потому, что этапировали в «Снежинку»?
— Да. Вот я прямо говорю. И не потому, что тут расслабуха, а потому, что здесь все адекватно. Тут начальник учреждения все по букве закона. Вот это мне и надо. С таким, как я, самое главное, когда закон исполняют, а я себя ощущаю человеком нормальным. Чтобы сотрудники мне тут выбили зубы — это еще надо выпросить.
— Рекламируете тюрьму?
— Я всем доволен. Вот я бы с удовольствием написал про тюрьму. Но к чему писать про решетки и кирпичи? Я бы написал про людей, которые здесь работают. Представляете, здесь больше 200 человек.
— Я же говорил — вы пишите, мы почитаем, — заметил начальник «Снежинки». И мы стали прощаться с Олегом.
— Вы брата моего найдите, прошу! — прокричал Иконников-старший, когда его уводили. — Поговорите с ним. Талант!
Уже после возвращения из «Снежинки» я нашла Эдуарда.
— Когда Олег сел в первый раз, ему было 14 лет, а мне четыре года, — начинает Эдуард. — Между нами разница 10 лет. Я помню, как мы приехали с мамой к нему на длительное свидание на «малолетку». Трое суток мы жили в специальном помещении на зоне в Читинской области. Я понимал тогда, что это тюрьма. Но не понимал, почему брат должен жить там, а не дома с нами.
— За что он тогда сел?
— За кражу. Мы жили в бедном районе под названием Жилучасток. Кругом ветхие двухэтажки. А рядом был колхоз и там магазин. Вот Олег с друзьями и «вынес» его. После кражи они купили у цыган золотые печатки и шоколадки, уговорили кого-то из взрослых мужиков купить им шампанское и билеты на поезд до Москвы. И вот представьте себе картину: едут в вагоне пацанята все в золоте, пьют шампанское и закусывают шоколадом. Проводница или кто-то из пассажиров вызвал милицию, и их сняли с поезда на одной из станций. Ну и тут же посадили.
Потом он получил второй срок, тоже за кражу. Меня всегда удивляло, что к нему заявляются какие-то друзья в наколках, что он постоянно куда-то уходит гулять. Ну а потом он вроде остепенился, познакомился с Леной, сын родился. Долгое время работал водителем. Когда с деньгами стало туго, уехал в артель в Иркутск на заработки. Ну и я вскоре к нему приехал. А тут случилась девальвация, зарплату никому не выплатили. Вот тогда и стали зарабатывать темными делами и делишками. Но это не было как в фильмах — типа давайте банду создадим. Нет. Это все само собой получилось. В Иркутске магазины грабили. Потом волна рэкета из Москвы докатилась до нас. В том смысле, что и мы стали рэкетирами. Человек 12 нас было — и на всех пара пистолетов. Коммерсанты платили дань, кто отказывался — тот страдал. Тяжело вспоминать.
— Так ведь четверть века прошло, даже больше.
— А я до сих пор переживаю. Эти 1990-е правда лихие были, кровавые. Все, что мы тогда делали, — это…как бы правильно выразиться… неестественно, что ли. Три года длились наши похождения, пока мы все не оказались за решеткой. Прокурор мне запрашивал 15 лет изначально, но суд вынес одинаковый приговор и мне, и брату. Смертная казнь. Прозвучало, будто гвоздь вбили в крышку гроба.
— Брат переживал, что втянул вас во все это?
— Да, потом к нему пришло осознание. Мы ведь в одной камере сидели, представляете?
— Как так вышло?
— Я написал судье прошение. Поскольку мы все равно были под расстрелом, то просил, чтобы побыли вместе перед смертью. Она удовлетворила.
— Помните эти дни ожидания, когда выведут на расстрел?
— Такое не забудешь. Каждый день ждали. А там ведь как было — при нас из соседней камеры двоих вывели вроде как на свидание. И они уже не вернулись. Мы старались с братом о казни не говорить, просто общались на отвлеченные темы. Но в камере будто пахло смертью. Она словно в воздухе была. Как бы вам объяснить? Мысль о скорой смерти в тебе поселяется и постоянно с тобой. Отдыхаешь от нее, только когда спишь. Я тогда очень жалел, что прожил так свою жизнь бессмысленно, глупо. Уверовал там тогда. Мне было страшно, что приведут в исполнение приговор, а я некрещеный. И я позвал священника. А Олег уверовал и крестился только несколько лет спустя, в «Черном дельфине». Я написал в той камере «смертников» стихотворение. Оно потом стало песней, я даже клип снял.
«Опять на небе луна
Зовет меня в путь,
Зовет меня в путь.
А я сижу у окна
И не могу уснуть.
Когда-нибудь по весне
Я поднимусь
И вдалеке от земли
Я Богу помолюсь.
И бесконечная жизнь
Как бурная река,
И я плыву на ладье,
Плыву издалека…»
— Это были ваши первые стихи?
— Нет. Я писал стихи и музыку с восьмого класса. В школе организовал свою музыкальную группу. Мы играли даже в Доме культуры машиностроительного завода, где отец работал. Делали кавер и свои какие-то песни исполняли. Если б не 1990-е, то как знать, может, не затянула бы вся эта криминальная тема и сразу бы стал музыкантом. Но вообще это долгий разговор. А мораль такова: те, с кем мы общаемся, определяют наш путь. Выбирайте окружение. Но, кстати, сама криминальная романтика мне никогда не нравилась — у меня даже нет наколок.
— Где вы отбывали наказание?
— Из 15 лет, на которые мне заменили пожизненный срок (а его, в свою очередь, дали президентским указом о помиловании), большую часть я отбывал на «крытке» в Енисейске. Это такая тюрьма строгая, где сидишь все время в камере. Там я написал песню:
«Здесь снегами заметает лагеря.
Для южан здесь всегда непогода.
Я двенадцать уже отмотал
И до дома осталось три года.
Покрывала здесь стелет зима
Белоснежные, ростом в метра.