Ресторан «Вена» занимал весь бельэтаж здания, в нем работало 180 человек, в отдельном флигеле помещались большие холодная и горячая кухни и кладовая. За день (с 12 дня до 3 ночи) в ресторане бывало до 1100 человек. Если поначалу ресторан включал один зал и 6 кабинетов, то спустя всего 10 лет – уже 4 зала и 13 кабинетов. С 12.00 до 15.00 в ресторане подавали завтрак. Стоил он недешево – 1 руб. 70 коп., а его счет включал: сам завтрак – 75 коп., утренний графинчик водки – 40 коп., 2 кружки пива – 20 коп., чаевые официанту – 20 коп., чаевые швейцару – 15 коп.
В ресторане «Вена». 1900-е
На кухне «Вены» работали супники, птичники, холодники, жаровщики, яичники. В «холодной» кухне – пирожники и кондитеры, в отдельном помещении те, кого называли «рыбаками», ответственные за разделку и подготовку рыбы. Считалось, что поварам «Вены» особенно удаются русские блюда.
«Вена» был ресторан литературно-художественный – не изысканное эстетское кабаре, как «Бродячая собака», а скорее место работы и общения чернорабочих повременной прессы – тех, кому каждый вечер надо сдать материал в очередной номер газеты или журнала.
Кухня ресторана «Вена». 1900-е
За большим общим столом в главном зале сидели более или менее случайные посетители. Здесь официант обносил всех общим («комплексным») обедом из четырех блюд за 80 коп. Видя студента с голодным взором или пропившегося репортера, официант мог запросто предложить бесплатную прибавку.
Часам к двум приходили постоянные посетители, занимали каждый свой столик, коллеги по редакциям – отдельный кабинет. Просили чернильный прибор, писчей бумаги, просматривали газеты, начинали обедать, как и полагалось – с рыбного. Официантов знали годами и называли по отчеству: «Ну, Алексеич, пожалуй, я проголодался. Давай осетринки соленой, селя-ночки рыбной с капустой, угря в красном вине и рюмаху». Выкушав рыбное, принимались за работу. Часа два писали хореи для стихотворного фельетона, рецензию на выставку или новую главу уголовного романа. К пяти «Алексеич» приносил мясное, после трапезы снова за работу и к десерту, часов в восемь материал был перебелен и сдан редактору, который, как правило, находился здесь же, за соседним столиком. Редактор иногда говорил: «Остается место на листе строчек на тридцать. Вы не могли бы что-нибудь придумать?» И поэт писал.
Главная публика приходила после театров, часам к 11 вечера. «Вена» была открыта до 3 часов ночи, но, случалось, публика оставалась почти до утра.
Местной достопримечательностью являлся Александр Иванович Куприн, к этому времени уже написавший и «Поединок», и «Яму», и «Листригонов». Этому была посвящена эпиграмма:
«Ах, в “Вене” множество закусок и вина,
Вторая родина она для Куприна».
Во хмелю он бывал зол и буен, но настолько знаменит, что средний петербуржец начинал обычно выпивку с приятелем с присказки:
«Водочка откупрена, плещется в графине.
Не позвать ли Куприна нам по той причине».
Жил Куприн в Гатчине и в «Вене» часто оставался ночевать, винясь утром перед Соколовым за ночные дебоши. Бывали в ресторане и Блок, и Тэффи, и Аверченко (он часто самолично изготавливал на кухне что-нибудь экзотическое), и Северянин. Отдельную группу составляли художники (сатириконовцы Ре-Ми, Радаков, Исаак Бродский, Рылов), актеры, музыканты. Иногда «Вену» оглашал своим феноменальным басом и сам Федор Шаляпин.
А. И. Куприн и Ф. И. Шаляпин (за роялем). К. Булла. 1911
Стены были увешаны работами художников-посетителей «Вены»: Волкова, Богданова-Вельского, Зарубина, Клевера, Кравченко, Куликова и др. Здесь же в рамках висели и автографы писателей и журналистов. К тому же «скатерть на одном столе – он стоял посредине зала – вся была покрыта подписями, рисунками, сделанными химическим карандашом, чернилами, акварелью. Некоторые подписи были дополнительно прошиты золотистым шелком».
Ни один юбилей ресторана в российской истории не отмечался, вероятно, с такой помпой, как десятилетие ресторана «Вена». К этому событию, случившемуся в столице 31 мая 1913 года, был выпущен богато иллюстрированный альбом.
56. Ателье Иды Лидваль
Большая Морская ул., 27
Современный облик дом приобрел в 1836 году, когда его перестроил плодовитый архитектор Александр Пель. В 1906-м Федор Лидваль обновил внутреннюю часть здания: соорудил новую каменную лестницу, произвел перепланировку, на первых двух этажах разместил большие витрины, установил лифты. В советское время четырехэтажное здание надстроили еще одним этажом. С 1906 года в доме размещался торговый дом «И. П. Лидваль и сыновья».
В 1859 году в Петербург приехал шведский портной Юн Петтер Лидваль. В его сумке были отвес, ножницы, роман М. Ю. Крюсенстольна «Мавр» и «Рассказы Фенрика Столя» Йохана Людвига Рунеберга. Он поступил в русскую портняжную мастерскую, а когда ее владелец умер, женился на вдове и сам стал хозяином. Впрочем, новоиспеченная госпожа Лидваль вскоре умерла, а у Ивана Петровича, как его стали звать в России, появилась новая жена Ида Амалия, дочь датского столяра.
Иван Петрович превосходно играл в кегли. В своеобразном мужском мире кегельбана он сошелся с чиновниками Министерства Императорского Двора; те помогли его мастерской получить заказы на изготовление придворных мундиров. Лидвалю присвоили звание Придворного портного Его Величества.
В 1881 году швед получил огромный подряд на изготовление ливрей и мундиров к погребению Александра II. Он разбогател, и ему было присвоено еще более важное звание Императорского придворного поставщика.
После смерти Ивана Петровича в 1886 году дом и мастерскую унаследовала Ида Амалия Лидваль. В ее мастерской на Большой Морской улице, 27, работало 150 человек, она была крупнейшей в России, а возможно, и во всей Европе. Уровень зарплат у Лидваль считался запредельным. Опытный закройщик получал здесь 300–350 руб. в месяц (примерно в три раза выше рынка).
При Иде Амалии ателье вышло на новый уровень. Шили теперь не только ливреи, но и мужскую одежду. Одним из главных заказчиков фирмы был сам император Николай II. Пауль Иванович Лидваль, сын Иды Амалии и брат знаменитого архитектора Федора Лидваля вспоминал: «Для каждой зарубежной поездки гардероб царя пополнялся двумя фраками, двумя десятками белых жилетов, дюжиной пальто. <…> Портной никогда не имел права обхватить руками царя, снимая мерку, как это обычно делается с простыми смертными, а одежды изготовлялись по размерам старых. На примерках, происходивших в каком-нибудь из залов императорского дворца, одежду на императора надевал один из камердинеров, изысканный и важный господин. Затем портной делал пометки мелом. Царь был примерным заказчиком – неизменно дружелюбным и вежливым. Он обладал хорошей фигурой, которая не доставляла портному больших затруднений. Все свои старые костюмы он раздаривал камердинерам».
Мастерская шила великим князьям Александру Михайловичу, Павлу Александровичу, Дмитрию Павловичу, Андрею, Борису и Кириллу Владимировичам, Константину Константиновичу, принцу А. П. Ольденбургскому, герцогу Г. Г. Мекленбург-Стрелицкому. Все они, по словам Пауля Лидваля, «были статными и элегантными господами и добрыми клиентами для портного». Пауль Лидваль особенно выделял князя Феликса Юсупова, которого считал «самым элегантным мужчиной Петербурга».
Высокие заработки не мешали сотрудникам периодически бастовать. Первый раз забастовка случилась в 1904 году и просто «ошеломила» хозяев. Требования забастовщиков о повышении жалованья были немедленно удовлетворены, но сезонные забастовки продолжались вплоть до Первой мировой войны.
После смерти Иды Лидваль фирму разделили между тремя младшими сыновьями. Вильгельму и Эдварду досталось ателье по пошиву придворных мундиров и ливрей, Пауль на правах собственной фирмы получил ателье по пошиву гражданского платья и военных мундиров, а Федор, знаменитый архитектор, в этом бизнесе не участвовал.
Последний след деятельности семьи Лидвалей в России был обнаружен в 1990-е годы: при поисках останков царской семьи нашли две брючные пуговицы с надписью «И. П. Лидваль».
В доме, где располагалось ателье семьи Лидваль, работал так же павильон для фотографии и фирма И. Я. Урлауба, изготавливавшая и продававшая в своем магазине очки, пенсне, лорнеты, бинокли, микроскопы, осветительные зеркала и другие оптические приборы. В доме размещалось «Горнопромышленное агентство по распространению полезных ископаемых России». Его возглавлял Алексей Козьмич Денисов, организовавший в 1912 году общество «Русские самоцветы». Тогда же он открыл в доме ювелирный магазин.
57. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб
Большая Морская ул., 31
Дом № 31 состоит как бы из трех отдельных домов, объединенных общей надстройкой. Несмотря на позднейшие переделки, в нем можно различить его первооснову – «образцовый» проект 1730-х годов Михаила Земцова. Здание многократно перестраивалось. Нынешний облик ему придала последняя реконструкция, предпринятая архитектором Иоанном Мерцем в 1872 году. С 1846 года здесь располагалось Собрание Санкт-Петербургского Императорского яхт-клуба.
Поначалу каждый член клуба должен был иметь парусную яхту водоизмещением не менее 20 тонн (позднее, в 1857 году, норма была понижена до 10 тонн). Но постепенно роль яхтенного спорта в деятельности клуба сходила на нет. К началу XX века на 225 членов клуба приходилось только 10 яхт. А в уставе прямо заявлялось: клуб «не устраивает гонок, но участвует в устройстве гонок с другими яхт-клубами выдачею призов».
В Императорском яхт-клубе
Главной достопримечательностью клуба стал его ресторан. Санкт-Петербургский Императорский яхт-клуб был, пожалуй, единственным, регламентировавшим порядок обеда: «Час обеденного времени назначается общим собранием. Горячие кушанья после 2-х часов ночи могут подаваться во все комнаты клуба, кроме газетной; Холодные же могут быть подаваемы во всякое время и во все без исключения комнаты». Уникальной особенностью клуба была и регламентация табакокурения. Оно р