«За все многолетнее существование фирма семьи Болин отличными образцами работы своих мастерских постепенно подымала ювелирное дело до высокой техники исполнения и способствовала тем самым искусству и художественному вкусу», – такая характеристика была дана фирме в памятной записке министру Императорского Двора. В 1912 году братья Эдуард и Густав Болины были возведены, на основании действовавших законов, в Российское потомственное дворянское достоинство. На их фамильном гербе «булинь» (снасть парусного судна) соседствует с изображением драгоценного камня.
Наряду с Фаберже, Хлебниковыми и Овчинниковыми, Болины – самые известные и дорогие ювелиры предреволюционной России. Но именно «Болин» ассоциируется с имперской демонстративной расточительностью, эти вещи мог позволить себе только самый богатый двор Европы. Мастерская (где, наряду со шведами, работали четыре выписанных из Парижа ювелира) специализировалась на выпуске драгоценных брошей, колье, запонок, галстучных булавок. Большую часть произведенного мастерской Болинов покупали Романовы. Фирма получала заказы, связанные с важнейшими событиями, – прежде всего свадьбами и коронациями. Заказывали ожерелья, диадемы, кольца, браслеты, серьги из изумрудов, рубинов и бриллиантов.
Торговый дом «Болин». К. Булла
Колье, сделанное фирмой в 1874 году к свадьбе дочери императора Александра II, великой княжны Марии Александровны, и Альфреда, герцога Эдинбургского, состояло из 28 уникальных рубинов цвета «голубиной крови» весом 61 карат и бриллиантов весом 82 карата. Бриллиантовая диадема с жемчужными подвесками, каждая размером с грушу-дичок, принадлежала великой княгине Марии Павловне старшей.
Диадему из парюры (набора драгоценностей), заказанной императрицей Александрой Федоровной придворным ювелирам Болину и Фаберже в 1900 году, украшали крупные, ограненные кабошоном изумруды и бриллианты. Все камни были оправлены в серебро с золотыми закрепками, все элементы были пронумерованы и могли быть заменены другими. Венец украшен большим, четырехугольным, с конусообразной коронкой, изумрудом огранки кабошон, массой около 23 карат. У «Болина» последний император традиционно заказывал подарки к дням рождения императрицы.
Фирма «Болин» сделала рубиновую парюру для императрицы Александры Федоровны: ожерелье за 88 тыс. руб., броши за 42 тыс., пару серег за 21 тыс., диадему за 36 тыс. Для той же заказчицы предназначалось колье из десяти бриллиантовых кулонов с колумбийскими изумрудами и тяжелой диадемой.
Себе Николай II купил три жемчужные пуговицы с бриллиантами за 7000 руб. К свадьбе великой княжны Ольги Александровны (сестры императора Николая II) в 1901 году Болин изготовил несколько парюр из изумрудов, рубинов и бриллиантов и брошь стоимостью 19 200 руб. Роскошные императорские пасхальные яйца фирмы «Фаберже» были гораздо дешевле. Так, пасхальный подарок 1901 года – яйцо в виде обсыпанной бриллиантами корзинки с золотыми колосьями, травами и полевыми цветами было приобретено Николаем II за 6850 руб.
75. Ресторан «Малый Ярославец» («Мало-Ярославец»)
Большая Морская ул., 8
Современный облик дом получил в 1911 году, когда его перестроил владелец, гражданский инженер Николай Кудрявцев. Интересно архитектурное решение – модерн, предсказывающий конструктивизм. В пятиэтажном здании на 5 осей, имеющем два лицевых фасада – на Большую Морскую и на Мойку, размещался ресторан «Малый Ярославец». Над рестораном, занимавшем три этажа, на четвертом и пятом располагалась гостиница «Бель Вю».
Большая Морская ул. у арки Главного штаба. 1900-е
«Малый Ярославец» был концептуальным местом: московский ресторан в центре Петербурга. Между петербургскими и московскими заведениями в то время наблюдалась видимая разница: московские «Славянский базар», «Яр», «Эрмитаж» – всесословны, здесь бывали и купцы, и артисты, и литераторы, и аристократы. В Петербурге каждому социальному кругу соответствовало свое заведение.
Посещение открытого в 1870-е годы ярославским крестьянином И. Ф. Федоровым «Малого Ярославца» было для петербуржца в определенном смысле знаковым. Клиент ресторана как бы противостоял вкусам столичного космополитического светского общества, тянулся к духовным скрепам. Кухня в «Малом Ярославце» была русская: стерляжья уха (фирменное блюдо), селянка, расстегаи и кулебяки, гурьевская каша, котлеты из рябчиков, чиненая репа, поросенок с хреном, бараний бок с гречневой кашей, квас. Поэтому сюда, как писал современник, любили заходить «люди русского духа». Обед из четырех блюд обходился в 75 копеек – рубль, как минимум в два раза дешевле, чем во французских аристократических ресторанах. Дополнительное удовольствие посетители находили в том, что в «Малом Ярославце» прямо в центре города летом можно было пообедать на открытом воздухе, во внутреннем дворике.
«Ресторан этот не был первоклассным, он ничем не походил на Старого Донона, того меньше – на модного Кюба <…> “Мало-Ярославец” посещал разный люд, бывали там и художники. У него были свой “стиль”, своя “машина”, а гости не чувствовали там себя гостями», – вспоминал художник Михаил Нестеров.
«Малый Ярославец» привлекал чиновников средней руки – вице-директоров департаментов, начальников отделений. Заведение находилось неподалеку от нескольких министерств, градоначальства, Государственного совета, Сената и Синода. После службы, в отдельных кабинетах, можно было подробно обсудить начальство и сослуживцев, а главное, при случае, – встретиться в неформальной обстановке с просителем, возможным казенным поставщиком, участником бракоразводного процесса, адвокатом. Немало конвертов с «катеньками» (сторублевыми ассигнациями) перекочевывало здесь в чиновничьи карманы.
Была у «Мало-Ярославца» и аура литературного места. В 1890-е здесь раз в месяц собирались русские писатели; эту традицию завел москвич Антон Чехов. Тут выпивали и закусывали на «Обедах беллетристов» Дмитрий Григорович, Всеволод Крестовский, Николай Лесков, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Алексей Плещеев.
И хотя любимыми местами богемы в 1910-е стали «Вена» и «Бродячая собака», и в «Малый Ярославец» по традиции заходили Александр Блок, Валерий Брюсов, Николай Рерих, Михаил Кузмин, Николай Сапунов.
Именно здесь петербургская интеллигенция чествовала моднейшего в те годы бельгийского писателя Эмиля Верхарна. На обеде присутствовал поэт Георгий Иванов: «Как водится – его чествовали, и тоже, как водится, чествование вышло бестолковое, и даже как бы обидное для знаменитого гостя. То есть намерения были самые лучшие у чествующих, и хлопотали они усердно. Но как-то уж все само собой обернулось не так, как следовало бы. Едва банкет начался, – все это почувствовали, – и устроители, и приглашенные, и, кажется, сам Верхарн. Несколько патетических речей, обращенных к “дорогому учителю”, под стук ножей, и гавканье, ни с того ни с сего, “ура” – с дальнего конца стола, где успела напиться малая литературная братия. “Сервис” “Малого Ярославца” с запарившимися лакеями в нитяных перчатках, чересчур большое количество бутылок не особенно важного вина… Словом, лучше бы его не было, этого банкета».
В Петербурге бывшие соученики встречались не только в годовщины кратные десяти: однокашники сиживали за ресторанным столом, по крайней мере, раз в год. В «Малом Ярославце» регулярно с 1861 года происходили «Амурские обеды» для тех, кто с Николаем Муравьевым-Амурским присоединял Дальний Восток к России. Тут встречались однокурсники по Технологическому институту и историко-филологическому факультету Петербургского университета, выпускники Ларинской гимназии. Здесь устраивали свои встречи петербургские медики, проходил ежегодный обед выпускников Петербургского университета, на котором присутствовал Николай Гумилев.
76. Азовско-Донской банк
Большая Морская ул., 5-7
В 1907–1913 годах Федор Иванович Лидваль перестроил для Азовско-Донского банка два примыкающих к Главному штабу дома на Большой Морской. Получилась характерная для позднего Лидваля суровая неоклассика с некоторым скандинавским оттенком. Фасад оформлен четырьмя ионическими колоннами и шестью пилястрами. На уровне первого этажа барельефы «Азия» и «Африка» работы модного тогда В. В. Кузнецова. Оба фасада облицованы светло-серым гранитом из месторождения Ковантсари. В интерьере использованы зеленый и буровато-зеленый мрамор.
Здание вмещало гигантский операционный зал, вестибюль, гардероб, приемную, четыре директорских кабинета, кладовую на 300 сейфов, залы заседаний совета и правления банка, кабинеты членов правления и приемную при них, помещения для секретариата, инспекции, бухгалтерию на 120 человек с кабинетами главного бухгалтера и его заместителя, архив, столовую с буфетом, экспедицию и почту.
Здание Азовско-Донского банка
Азовско-Донской банк, детище русско-еврейского олигарха Якова Полякова, начинал свою деятельность на юге России, кредитуя по преимуществу торговцев зерном и мукомолов. В 1903-м правление банка перенесли из Ростова-на-Дону в Петербург. Руководил Азовско-Донским Борис Абрамович Каминка, занимавший должность директора-распорядителя. При нем банк установил контроль над сотней системообразующих компаний в энергетике и металлургии и стал четвертым по объему операций российским коммерческим банком. Племянник Бориса Каминки – Август Исаакович Каминка был членом совета банка и одновременно входил в ЦК самой крупной в Думе оппозиционной партии – кадетской. Азовско-Донской банк считался главным негласным спонсором российской либеральной оппозиции.
Сейфовые ячейки в Азовско-Донском коммерческом банке. Ателье К. Буллы. 1913
77. Главный штаб
Дворцовая пл., 6–10; наб. реки Мойки, 39–41
В 1838 году в одном из окон здания Главного штаба были установлены часы, по которым многие петербуржцы сверяли свои хронометры. В 1864 году эти часы были снабжены электрическим приспособлением для передачи сигнала точного времени в приемную комнату Главного штаба.
24 февраля 1900 года в библиотеке Главного штаба произошел пожар. Сгорел круглый зал и 12 000 книг. В 1905 году круглый зал был восстановлен, над ним возвели железо-стеклянный купол.
Генеральный штаб
Генеральный штаб Российской армии занимал западное крыло здания Главного штаба.
Генштаб был создан в 1905 году под влиянием поражения в войне с Японией. Решено было по примеру Германии отделить военно-административные вопросы (ими по-прежнему занималось Военное министерство) от собственно военных, которыми должно было заниматься вновь созданное Главное управление Генерального штаба во главе с независимым от военного министра начальником (с правом, как и военный министр, личного доклада императору). Впрочем, в 1908 году начальник Генерального штаба вновь был подчинен военному министру.
Накануне Первой мировой войны Генеральный штаб состоял из пяти отделов (генерал-квартирмейстера, по устройству и службе войск, мобилизационного, военных сообщений, военно-топографического) и двух комиссий (крепостной и комитета Генерального штаба).
Служить здесь могли офицеры, окончившие полный курс Николаевской Академии Генерального штаба. В задачи офицеров Генерального штаба входило «разрабатывать и излагать идеи высших строевых начальников в форме приказаний со всеми необходимыми для исполнения деталями; заботиться о боевой готовности и материальных нуждах войск, для чего, не вмешиваясь в деятельность специальных органов (интендантских, санитарных и т. д.), сообщать им необходимые указания, вытекающие из общего хода военных действий; получать от этих органов сведения о степени обеспечения войск соответствующими предметами довольствия и содержать означенные сведения в полноте и подробности, необходимых для общих военных соображений».
Чтобы стать генштабистами, офицерам приходилось выдерживать суровый конкурс. Генерал Антон Иванович Деникин вспоминал: «Держало экзамен при округах 1500 офицеров; на экзамен в Академию допускалось 400–500; поступало 140–150; на третий курс (последний) переходило 100; из них причислялось к Генеральному штабу 50. То есть после отсеивания оставалось всего 3,3 %».
Генерал-майор Борис Геруа писал: «Служить в Генеральном штабе считалось в армии завидной долей. Действительно, офицер, благополучно взявший все академические барьеры и зачисленный в Генеральный штаб, попадал в верную служебную колею с ускоренным и регулярным производством и на лестницу назначений, приводивших его к заветному генеральству в кратчайший срок.
Горожане перед зданием Главного штаба в день объявления Высочайшего Манифеста о вступлении в войну. 1914
Была открыта дорога для офицеров Генерального штаба и вне военного ведомства. Сплошь и рядом они назначались на военно-административные должности в других министерствах, например – губернаторами по министерству внутренних дел. При этом они не снимали своего мундира Генерального штаба и продолжали оставаться на учете военного министерства. Губернатор мог получить потом дивизию или корпус».
С 1905 по 1908 год Генштаб возглавлял Федор Палицын – креатура великого князя Николая Николаевича младшего. Опытный военный, знаток кавалерии, он прекрасно дополнял своего шефа. По словам графа Алексея Игнатьева, «пара, составленная из волевого, но взбалмошного Николая Николаевича и спокойного до комизма, но образованного и хитрого Феди Палицына, удовлетворяла требованию о том, чтобы в начальнике соединялись воля и разум».
Генерал-лейтенант В. Ф. Джунковский писал: «Палицын – человек весьма образованный, отлично знавший дело, глубоко порядочный, но без определенного характера и чересчур заискивающий. Положение его было довольно трудное, и, несомненно, между военным министром и начальником Генерального штаба неминуемо должны были происходить столкновения, так как их служебные интересы слишком сталкивались, и определить точную границу роли каждого было невозможно. На деле это, конечно, отражалось вредно».
В результате военный министр Александр Редигер сумел добиться от императора назначения на пост начальника Генерального штаба Владимира Сухомлинова, который вскоре подсидел Редигера и занял его место. Сухомлинов продвинул на место начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Мышлаевского, известного своими трудами по русской истории. Тот занимал пост начальника всего год и уступил его бывшему командиру лейб-гвардии Конного полка генерал-майору Евгению Гернгроссу, который в 1912 году умер прямо при исполнении. Последовало назначение на должность генерал-майора Якова Жилинского, не имевшего боевого и достаточного командного опыта и считающегося одним из главных виновников провалившегося в 1914 году русского наступления на Восточную Пруссию.
Последним перед мировой войной начальником Генштаба стал за четыре месяца до ее начала генерал-лейтенант Николай Янушкевич. Он, как и его предшественник, никогда не воевал, занимаясь в основном штабной и преподавательской деятельностью. Именно Жилинский и Янушкевич не разработали мобилизационного плана специально для войны с Австро-Венгрией. В результате к 1914 году мобилизация должна была охватить все округа. Ее объявление очевидным образом провоцировало немцев объявить войну России.
Немецкий ультиматум требовал от России прекращения всеобщей мобилизации. Николай II колебался, несколько раз менял решение. 30 июля 1914 года министру иностранных дел Сергею Сазонову в Петергофе удалось убедить царя мобилизацию продолжать. Министр тотчас позвонил Янушкевичу в Генеральный штаб. Начальник Генерального штаба отдал приказ на главный телеграф дежурному офицеру для сообщения указа о всеобщей мобилизации во все военные округа. После этого Янушкевич ушел со службы и сломал телефон, чтобы его уже нельзя было разыскать для новой отмены общей мобилизации. В 5 часов вечера указ царя о всеобщей мобилизации разослали по округам.
Николай II беседует с генералом Н. Рузским (справа) и начальником Генерального штаба генерал-лейтенантом Н. Янушкевичем (в центре)
В полночь германский посол, престарелый граф Пурталес, вручил Сазонову ультиматум с требованием прекращения русской мобилизации. Когда 12-часовой срок ультиматума истек, в Германии была объявлена всеобщая мобилизация. В 19 часов 1 августа германский посол снова вошел в кабинет Сазонова и сообщил об объявлении войны.
Достопримечательностью Генерального штаба считались его писаря. Современники вспоминали: «По форме их можно было принять за офицеров – шинель более светлая, чем солдатская, фуражка с белыми кантами, мундир двубортный тоже с белыми кантами, синие брюки навыпуск, со штрипками. Обхождение с дамами “самое галантерейное”. А главное – они были непревзойденными танцорами. Никто так лихо не мог пристукивать каблуками во время венгерки или краковяка, как они, а во время падекатра особо находчивые кавалеры бросались вприсядку, а при завершении фигуры вскакивали, как упругие пружины. Разным “штафиркам” (штатским) конкурировать с ними было трудно. Все это был народ видный, всегда чисто выбритый, с умело закрученными усами, они вовремя могли поднести своей даме пучок красных гвоздик – ну какое же женское сердце могло устоять против такого кавалера!»
Министерство иностранных дел
В начале XX века Россия, наряду с Великобританией, Францией, Германией и Австро-Венгрией, входила в число пяти великих европейских держав. Вопрос о том «Что думают на Мойке?» был так же важен для европейской политики, как «Что думают на Флит-стрит?».
Министерство иностранных дел занимало восточное крыло Главного штаба, выходящее одним фасадом на Дворцовую площадь, другим – на набережную реки Мойки, 39–41. Во втором этаже находилась служебная квартира министра. Анфилада комнат тянулась от среднего подъезда по направлению к Певческому мосту. Отделка кабинетов, столовой, танцевального зала, гостиной, спальни осуществлялась по проектам Карла Росси.
Министерство состояло из совета при министре, канцелярии, трех департаментов – азиатского; внутренних сношений, личного состава и хозяйственных дел; отдела печати и архивов: в Петербурге и Москве.
С 1900 по 1906 год министерскую должность занимал граф Владимир Ламсдорф, выпускник Александровского лицея и Пажеского корпуса, карьерный дипломат, проработавший всю жизнь в самом министерстве и ни разу не служивший ни консулом, ни послом. Покровитель Ламсдорфа Сергей Витте характеризовал его в целом положительно: «Это не был орел, но дельный человек. Человек с изысканными светскими манерами, но не любящий и даже не переносящий общества. В заседаниях он не мог говорить, наедине или в близком кругу всегда выражал свое мнение толково и с большим знанием». Дипломат Юрий Соловьев был менее снисходителен: «…своей карьерой он во многом обязан красивому почерку и умению чинить карандаши и гусиные перья для канцлера князя Горчакова, при котором он начинал свою службу».
Немецкий дипломат называл графа, «маленький лысый человек, который всегда выглядит так, словно стоит на цыпочках, чтобы казаться выше, и даже свои редкие волосы зачесывает за ушами наверх, чтобы они стояли дыбом; при этом он принимает наполовину мрачное, наполовину благосклонное выражение и выпячивает нижнюю губу». Сменивший Ламсдорфа на посту министра Александр Извольский писал о своем предшественнике: «Человек маленького роста, выглядевший чрезвычайно молодым для своего возраста со светлыми рыжеватыми волосами и маленькими усами, всегда причесанный, завитый и надушенный». Министр народного просвещения И. И. Толстой: «Это был тип милого, но малодаровитого человека, сделавшего карьеру и приобретшего даже недурную репутацию не благодаря своему уму, а благодаря корректности». Странности в поведении Владимира Ламсдорфа возможно связаны с тем, что он был геем. Злобный издатель Алексей Суворин записывал в своем дневнике: «Царь называет графа Ламсдорфа “мадам”, его любовника Савицкого повышает в придворных чинах. Ламcдорф хвастается тем, что он 30 лет (!) провел в коридорах Министерства иностранных дел. Так как он педераст, и мужчины для него девки, то он 30 лет провел как бы в борделе. Полезно и приятно!»
Здание Министерства иностранных дел. Вид с Певческого моста. К. Булла. 1900
Граф Владимир Ламсдорф. 1900
Внешнеполитическое положение России при Ламсдорфе существенно ухудшилось – страна ввязалась в неудачную войну с Японией, плохими оставались отношения с Англией, нарастал кризис в русско-германских и русско-австрийских отношениях.
В результате в 1906 году министром становится Александр Извольский, окончивший, как и его предшественник, Александровский лицей, он обладал гораздо более широким профессиональным опытом, служил в российских посольствах в Румынии, США, послом в Ватикане, Белграде, Мюнхене, Токио и Копенгагене.
Это был типичный петербургский чиновник – высокомерный, язвительный, но компетентный и работящий. Искренний сторонник сближения с Францией и Великобританией.
Во внутренней политике он относился к умеренным либералам и был готов сотрудничать с Думой. Успехи Извольского впечатляют: при его участии были заключены: русско-английское и русско-японское соглашения в 1907 году, австро-русское соглашение в Бухлау в 1908-м и итало-русское соглашение в Раккониджи в 1909-м.
В 1910 году, когда националистически настроенные круги искали виновников дипломатического поражения России в так называемом боснийском кризисе, именно Александра Извольского избрали козлом отпущения. Он был отправлен послом в Париж (тоже пост не последний), а на Мойке появился новый министр – в прошлом заместитель Извольского Сергей Сазонов.
Как и оба его предшественника, Сазонов окончил Александровский лицей. У него были прекрасные семейные связи: мать – баронесса Фредерикс, брат – гофмейстер Двора, депутат Думы; наконец, они с премьером Петром Столыпиным были женаты на родных сестрах Анне и Ольге (в девичестве Нейдгардт).
Кабинет в квартире министра иностранных дел Сергея Сазонова. Дворцовая пл., 6
Служба Сазонова почти двадцать лет протекала заграницей: российское посольство в Лондоне, миссия в Ватикане, снова Лондон, посол при Папе Римском, посол в США. В правительстве Сазонов входил в группировку, ориентирующуюся на Столыпина, заменившего его на посту премьера Коковцова и на партию октябристов. Во внешней политике вел наступательную, но в целом не слишком удачную политику. Россия не приобрела никаких выгод из двух Балканских войн, поддерживала сербских националистов и оказалась втянутой помимо собственного желания в роковую для нее Первую мировую войну.
Министерство финансов
Министерство финансов занимало дома в комплексе Главного штаба № 43, 45 и 47 по набережной реки Мойки, площадь в три раза большую, чем находившееся в том же здании Министерство иностранных дел. Но внутреннее убранство было скромнее. Парадная часть минфина была расположена ближе к Невскому проспекту, служебные помещения тянулись вдоль Мойки.
С 1892 по 1903 годы на казенной министерской квартире жил министр финансов Сергей Юльевич Витте. Своими впечатлениями о жилище министра поделилась (уже в эмиграции) его падчерица Вера Нарышкина-Витте: «Окна нашей квартиры выходили на серенькую непривлекательную Мойку. Сами министерские здания тогда были бурой окраски, а помещения его – чрезвычайно неуютны. Квартира состояла из залов, анфилады гостиных, зимнего сада и бильярдной. Но все это было каким-то отталкивающе холодным.
На чердаке мама обнаружила множество старинной бронзы, которую реставрировали и украсили ею голые громадные комнаты. Уютно было лишь там, где находилась собственная обстановка родителей. Отец был неумолим, когда дело касалось казны; он не позволял тратить деньги на украшение министерских помещений и всегда урезал смету до крайности».
В начале XX века Министерство финансов состояло из общей канцелярии с ученым комитетом; особенной канцелярии по кредитной части, в ведомстве которой состоял Санкт-Петер-бургский монетный двор. В министерстве было шесть департаментов: таможенных сборов; окладных сборов; железнодорожных дел; главного выкупного учреждения; тарифный комитет и совет по тарифным делам; департаменты государственного казначейства, торговли и мануфактур, Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей. При Министерстве финансов состояли экспедиция заготовления государственных бумаг, Дворянский земельный банк, Крестьянский поземельный банк, Государственный банк, петербургская и московская ссудные казны, управление сберегательных касс и государственная комиссия погашения долгов. Министр финансов состоял шефом отдельного корпуса пограничной стражи.
На рубеже 1905–1906 годов несколько месяцев министром финансов был Иван Шипов, вышедший в отставку вместе с кабинетом Сергея Витте. Следующим министром стал опытный сановник Владимир Коковцов – испытанный петербургский бюрократ. По окончании Александровского лицея он служил в Министерстве юстиции, в Главном тюремном управлении МВД, в Государственной канцелярии, был товарищем двух знаменитых министров Вячеслава Плеве и Сергея Витте, государственным секретарем, министром финансов (с февраля 1904-го по октябрь 1905 года), являлся сенатором и членом Государственного совета. С апреля 1906-го по январь 1914 года он снова служил министром финансов, с 1911-го по 1914-й, совмещая этот пост с должностью премьер-министра.
Владимир Коковцов не имел собственной политической программы, был великолепным профессионалом. Как писал Сергей Витте: «Коковцов может и разделять и не разделять проекты, те или другие меры, сообразно обстоятельствам, и будет делать то, что он считает в данный момент для себя выгодным». Коковцов умел нравиться императору, хотя был, что называется, без лести предан. Его ценили коллеги. Даже недолюбливавший его Витте, хотя и иронизируя, высоко ценил его выступления в Думе: «Он говорит очень хорошо, очень длинно и очень любит говорить, так что его Московское купечество прозвало “граммофоном”».
Коковцов обладал главным качеством хорошего министра финансов – скупостью. Время его управления министерством совпало с невиданным подъемом российского народного хозяйства. В 1907 году доходы бюджета составляли 2,3 миллиарда рублей, а в 1913-м – 3,4 миллиарда. Бюджет стал бездефицитным. Важнейшими статьями дохода становятся доходы от казенных железных дорог и от винной монополии.
Закат карьеры Владимира Николаевича связан с двумя обстоятельствами: он недоброжелательно и даже брезгливо относился к Григорию Распутину и отказывал черносотенным организациям в казенных субсидиях. В результате правые фракции в Думе устроили истерику: высокая доля доходов от винной монополии повлекла спаивание народа и формирование «пьяного бюджета».
Заменивший Коковцова на посту министра Петр Барк заявил: «Нельзя строить благополучие казны на продаже водки, необходимо уж лучше ввести подоходный налог». Новый министр, по отзывам, был человек заносчивый и неприятный, но дельный. Посол в Лондоне А. К. Бенкендорф писал о Барке: «Здесь он произвел впечатление первоклассного финансиста, человека рассудительного, твердого, уравновешенного и без слепого упрямства, – одним словом, много выше Коковцова». Барк оказался непотопляем в период «Министерской чехарды» 1915–1917 годов и, несмотря на многочисленных недоброжелателей, удержался у власти до Февральской революции.
Группа членов совета Госбанка и чиновников Министерства финансов. На первом плане (в центре) министр финансов Владимир Коковцов. 1909