Жили финны по преимуществу на Выборгской стороне: самыми финскими считались Симбирская (ныне – Комсомола) и Нижегородская (ныне – Лебедева) улицы, Финский переулок. Организованные, грамотные финские рабочие почти все состояли в социал-демократах и охотно участвовали в забастовках. Они же научили своих русских коллег владеть финскими ножами «пукко».
Финская церковь Святой Марии. 1900-е
Церкви Святой Марии принадлежало три здания поблизости: Большая Конюшенная, 4, 6 и 8. Часть помещений сдавались, в других находились приюты: дом сирот для мальчиков на 34 места, дом сирот для девочек, приют для бедных на 309 мест, школа-семилетка. В доме № 6 располагалась Евангелическо-лютеранская консистория, а затем – высшая церковная школа. Тут же размещался Совет прихода и контора финского банка. Позже – финское гимнастическое общество «Риенто». В доме № 8 работал финско-шведский книжный магазин, большая финская библиотека, контора А. Линдберга по продаже финляндских промышленных изделий. Приходу также принадлежали часовня на финском участке Митрофаниевского кладбища, проект которой составил в 1868 году архитектор Ф. К. Мельгрен, и молитвенный дом Святой Марии в Лахте.
Службы в кирхе Святой Марии проводились по воскресеньям и праздникам 3 раза в день, зимой – еще и по средам.
11. Ресторан «Донон»
Большая Конюшенная ул., 13; наб. реки Мойки, 24
На сквозном участке в 1852–1853 годах со стороны Большой Конюшенной улицы было построено четырехэтажное здание. Его проект выполнил академик архитектуры К. Г. Альштрем. Со стороны Мойки – трехэтажный дом первой половины XIX века неизвестного архитектора. Дворовый флигель для ресторана «Донон» был перестроен позже, в 1913-м. Это последняя работа Александра фон Гогена.
Ресторан Жана-Батиста Донона открылся на этом месте в 1849 году и быстро стал популярным. После смерти основателя рестораном владели его соотечественники Обрен и Этьен, а затем знаменитое заведение арендовал еще один гражданин Франции Карл Карлович Надерман. После смерти Надермана его вдова в течение 12 лет сдавала ресторан разным лицам, в том числе владельцу соседнего ресторана «Пивато» Ф. Ф. Кенару, а потом – Мариусу Бирошону, повару бывшего французского посла в Петербурге графа Монтебелло. Кто бы ни владел заведением, среди петербуржцев сохранялось название «Донон», по имени первого хозяина.
В отличие от соседнего «Медведя», закрывавшегося летом, «Донон» функционировал круглый год и пользовался прекрасной репутацией у петербургской публики. Сюда не брезговали захаживать великие князья Алексей Александрович и Николай Михайлович, здесь отмечали юбилейные даты академики, выпускники университета и Училища правоведения, эти столики видали Григория Распутина с его меняющейся свитой. Перед рестораном, во дворе, выходящем на Мойку, располагался небольшой садик с деревянными павильонами с отдельными кабинетами и пруд с мостиками.
В «Дононе» были астрономические по тем временам цены: «шницель Министерский» – 1 руб. 50 коп.; котлеты «по-царски» – 1 руб. 75 коп.; «Сюпрен де вой яльс» с трюфелями – 1 руб. 75 коп.; волован «Тулиз Финасвер» – 1 руб. 75 коп.; цыплята по-венгерски – 1 руб. 75 коп.; рябчик – 2 руб.; бекас – 1 руб. 50 коп. В ресторане был потрясающий винный погреб с напитками на любой вкус.
Как вспоминал художник Владимир Милашевский, «“Донон” славился румынским оркестром под управлением Гулеску. Страстные и иногда рыдающие звуки скрипок и голоса солистов создавали некий настрой для любовных признаний – обычно чужим женам. Большие темные абажуры ресторана “Донон” затеняли лица и освещали только руки и поданные яства. Через столик вы уже не могли различить, кто сидит за соседним столом. Да и ходить между столами не полагалось, к вам сейчас же подлетал метрдотель. Он провожал вас до коридора, заботясь, чтобы вы не разглядывали публику!»
В январе 1910 года «Донон» приобрел у вдовы Надермана основатель Большой Северной гостиницы М. К. Сементовский-Курило. Он счел дворовый флигель, в котором помещался ресторан, обветшавшим и не подлежавшим восстановлению и «переселил» заведение в дом Вонлярлярского на Английскую набережную у Благовещенской площади.
Меж тем, в доме № 24 по Большой Конюшенной проживал итальянский подданный Альбер Бетан, владелец процветающего ресторана «Альбер» на Невском, 18. Ему стало известно, что Сементовский-Курило забрал с собой на Английскую набережную бронзу, мебель, посуду и винный погреб из «Донона», но вот менеджмент (а он состоял из татар) решил с новым владельцем дела не иметь. Альбер Бетан и его татарские компаньоны купили у домовладелицы, генеральши Брозовской, пустующее помещение уехавшего ресторана, заказали его ремонт известнейшему архитектору Александру Гогену и открыли ресторан под тем же названием «Донон». Новое заведение, подчеркивая свою преемственность, торжественно отметило пятидесятилетие ресторана. Ведь именно в 1860 году Жан-Батист Донон повесил над ним вывеску.
Часть зала ресторана «Донон, Бетан и татары»
Семеновский-Курило подал в суд, с его точки зрения право на название «Донон» он приобрел вместе с рестораном. Тогда Бетан со своими татарскими компаньонами из бывшей прислуги ресторана И. Ф. Брондуковым и И. Г. Танкачеевым разыскали во Франции некоего Поля Донона (однофамильца, не родственника основателя заведения) и взяли его в компаньоны, чтобы иметь возможность претендовать на название «Донон». В результате заведение на Благовещенской стало называться «Старый Донон», а на Большой Конюшенной – «Донон, Бетан и татары». Скандал между старым и новыми владельцами спровоцировал газетную шумиху и появление юмористического стишка:
«На Неве раздался звон:
Я – Донон… Донон… Донон…
А на Мойке – тары-бары:
Мы – Донон, Бетан, Татары…
…Для Донона и Татар
Ребус: «Кто кого в “тар-тар”?»
12. Редакция журнала «Аполлон»
Наб. реки Мойки, 24
Осенью 1909 года вышел первый номер нового петербургского журнала «Аполлон». Инициатором создания этого печатного органа был Сергей Маковский, сын знаменитого художника Константина Маковского, петербургский денди, приятель Сергея Дягилева, поклонник художников «Мира искусства». Хотя Сергей Константинович был и поэтом, и художественным критиком, он, так же как его приятель Дягилев, больше склонялся не к собственному творчеству, а к организации новых культурных институций.
К 1909 году тридцатипятилетний Маковский-младший нашел, как сейчас бы сказали, спонсора, им стал друг юности, Михаил Абрамович Ушаков, сын петербургского купца-миллионера. И решил организовать на его деньги журнал.
Художественная часть была ясна изначально, за нее отвечал мирискусник Георгий Лукомский, опираться следовало на его товарищей по художественному объединению. Мирискусники слыли любителями русской старины, по преимуществу – императорского периода, поэтому в журнале было множество материалов об антиквариате и разрушающихся памятниках, прежде всего, дворянских усадьбах. Здесь главным специалистом считался искусствовед Николай Врангель (с 1912 года стал одним из редакторов). Мстислав Добужинский делал обложки «Аполлона». Активное участие в оформлении журнала принимал и Леон Бакст.
Самой большой удачей «Аполлона» стал литературный отдел, сформированный из завсегдатаев знаменитой «Башни» Вячеслава Иванова. Поначалу это был сам мэтр и его ученики по «Академия стиха»: Николай Гумилев (он заведовал отделом поэзии), Петр Потемкин, Алексей Толстой и их сотоварищ и приятель Михаил Кузмин (отдел прозы), Сергей Ауслендер (театр), Максимилиан Волошин, Сергей Городецкий. Николай Гумилев пригласил в журнал своего гимназического учителя, поэта и знатока античности Иннокентия Анненского. Но Анненский в том же году умер, а с Вячеславом Ивановым его недавние ученики поссорились и создали вместо «Академии стиха» собственный «Цех поэтов». Так родилось новое течение в поэзии, отрицающее мистические увлечения символистов, – акмеизм. Его печатным органом и стал «Аполлон».
Дело здесь, думается, было не только в эстетических и идеологических разногласиях, но и в возрастных. Все акмеисты были моложе самого молодого из символистов 29-летнего Александра Блока (он тоже, впрочем, сотрудничал с «Аполлоном»). Николай Гумилев, Михаил Лозинский, Михаил Зенкевич, Владимир Пяст родились в 1886 году (им было по 25 лет). Анна Ахматова – в 1889-м (ей 20), Осип Мандельштам – в 1891-м (ему 18), младший из акмеистов, ученик Николая Гумилева Георгий Иванов – в 1894-м (ему 15 лет). Ахматова и Мандельштам дебютировали именно в «Аполлоне».
Сергей Маковский
Вот как, согласно воспоминаниям Сергея Маковского, состоялся литературный дебют Мандельштама: «Как-то утром некая особа требует редактора. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати <…> конфузился и льнул к ней <…> как маленький, чуть не держался “за ручку”. Голова у юноши крупная, откинутая назад, на очень тонкой шее <…> В остром лице <…> в подпрыгивающей походке что-то птичье. “Мой сын. Надо же знать, как быть с ним. У нас торговое дело. А он все стихи да стихи! <…> Если талант – пусть. <…> Но если одни выдумки и глупость – ни я, ни отец не позволим…” Она вынула из сумочки несколько исписанных листков. Стихи ничем не пленили меня, и я уж готов был отделаться от мамаши и сынка, когда, взглянув на юношу, прочел в его взоре такую напряженную, упорно-страдальческую мольбу, что сразу как-то сдался и перешел на его сторону: за поэзию, против торговли кожей. “Да, сударыня, ваш сын – талант”. Юноша вспыхнул, просиял, вскочил с места, потом вдруг засмеялся громким, задыхающимся смехом и опять сел. Мамаша быстро нашлась: “Отлично. Значит – печатайте!”»
К этому же поколению принадлежали и футуристы, представлявшие другое, не связанное с «Аполлоном» поэтическое и художественное направление, тоже чуждое символизму. Этих опровергателей Белого, Брюсова и Блока принято называть «постсимволистами».