Роскошный особняк на Каменном острове рядом с Каменноостровским театром позволял устраивать приемы. «У Чинизелли бывало самое пестрое общество, – пишет историк цирка Евгений Кузнецов. – Тут можно было встретить и мелкого репортера “Петербургского листка” или “Газеты”, и влиятельного редактора “Нового времени”: Шипионе Чинизелли зорко следил за прессой, цинично относясь к ее представителям, на что имел полное право, так как почти все рецензенты были у него на жалованье. Затем у них встречались кое-кто из коннозаводчиков, из офицеров постоянного состава офицерской кавалерийской школы, разные биржевые дельцы – Шипионе поигрывал на бирже порядком – и те неопределенного вида господа, источники существования которых были никому неведомы».
Чинизелли любил публичность. Хотя сам уже не участвовал в представлениях (упал в свое время с лошади и сломал ногу), он ежевечерне начинал цирковой вечер – выходил в манеж сквозь строй униформистов, выстраивавшихся шпалерами, принимал от шталмейстера шамберьер и выводил шестерку или восьмерку соловых жеребцов завода князя Сангушко.
Его супруга Люция, в амазонке последней модели, под свет прожекторов и звуки танго выезжала на арену, но трюков избегала, делала несколько танцевальнообразных па, потом подымалась в служебную квартиру при цирке и разрешала камеристке переодеть себя в вечернее платье. Опираясь на руку прихрамывавшего мужа, спускалась вниз, и супруги занимали свои места в первом ряду.
В начале XX века наездники – уже не главные герои цирка Чинизелли. Репертуар цирка все больше походил на представления в «загородных садах»: «Аквариуме», «Ливадии», «Вилле Родэ». В ходу были пантомимы и водные феерии: «Золушка», «Роберт и Бертрам», «Фиаметта – королева разбойников», «Нибелунги», комический балет «La Cosmopalitaine». В водной пантомиме «Четыре стихии» вода низвергалась в манеж каскадом, била фонтанами. В манежном озере плавали олени, слоны и лошади с всадниками. У Чинизелли показывали кино Макса Линдера, демонстрировали электроопыты. Украинские танцоры отплясывали краковяк, аргентинские танцевали танго, выступали испанки из «Las Bellas de Sevilla», а семь юных американок «Ragtimers» демонстрировали эротический «дансиг-акт». Играл румынский оркестр. Сенсационный успех имели гастроли главной европейской красавицы, австриячки из Парижа, любовницы бельгийского короля Леопольда II, балерины Клео де Мерод.
Вот один цирковой день в описании «Петербургского листка»: «В цирке Чинизелли состоялся прощальный бенефис господина Нормана с его пятью слонами. Затем выступила семья Кремо из Шарлеруа – одиннадцать акробатов выполняли головоломные трюки под куполом цирка. Госпожа Чинизелли исполнила “живые картины с дрессированными лошадками”. Сестры Павэль из Парижа pas de deux плясали на неоседланном жеребце. Весь город говорил о том, как “велосипедист итальянец Дьяболо разогнался на вертикальном трэке цирка. Огромное колесо трэка не выдержало и повисло над ареной. Дьяболо спасло то, что колесо его велосипеда зацепилось за люстру под куполом”».
На арене цирка. К. Булла. 1910-е
В предисловии к поэме «Возмездие» Александр Блок отмечает «расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники; я никогда не забуду борьбы безобразного русского тяжеловеса с голландцем, мускулистая система которого представляла из себя совершеннейший музыкальный инструмент редкой красоты».
В 1894 году французскую борьбу (сейчас она называется Греко-римской) впервые показали в цирке Чинизелли. Поляк Владислав Пытлясинский, инженер, спортсмен с европейской известностью, невероятный силач (ростом 185 сантиметров и весом 105 килограммов) вызывал на поединок всех желающих. Из них выделялись пивовар с завода «Новая Бавария» толстяк Рейхель и выступавший под маской чиновник Георгий Мео. Затем у Пытлясинского появились и профессиональные соперники – немцы Норманн и Гейне, французы Льетро и Робине.
В марте 1895 года у Чинизелли прошел первый в России борцовский турнир с участием француза Робине, швейцарского легковеса Болисса и Пытлясинского, победу в которой одержал поляк.
В 1904 году в цирке Чинизелли начал выступления чемпион мира француз Поль Понс. Через год прошел первый международный чемпионат среди борцов-профессионалов. С этого времени профессиональная борьба получила особенно большое распространение.
Чемпионат организовал известный всему Петербургу «дядя Ваня» Лебедев, юрист, атлет, редактор журнала «Геркулес», создатель русской цирковой борьбы как спортивно-драматического зрелища. Дядя Ваня любил говорить: «Пока есть дураки, будет существовать борьба в цирке. На мой век дураков хватит». Результатом его бурной деятельности были два многоквартирных собственных дома в Петербурге, довольно объемистый журнал и с многотысячными оборотами «дело».
Борьба была не столько спортом, сколько драматическим представлением, с заранее назначавшимися победителями. Перед соревнованиями все борцы выходили на арену, становились полукругом. Каждый из них должен был держаться установленного для него сценического амплуа, играть определенную роль.
Участники чемпионатов стали бороться под масками (на профессиональном языке – под чулком, под шапито), естественно этим еще больше интригуя зрителей. Борец обязан был снять маску в том случае, если оказывался побежденным. Каких только не было масок: «Красная», «Черная», «Золотая», маска «Инженер», «Металлист», «Красный полумесяц» и тому подобное.
Дядя Ваня писал об одном из своих подопечных Франце Беньковском (Циклопе): «В сущности говоря, хорошим борцом он никогда не был и устрашал всех и вся своими размерами и своими атлетическими трюками». В жизни человек добродушный, Циклоп на арене играл человека-зверя.
После 1905 года дядя Ваня решил не делиться с Чинизелли доходами и перенес свои чемпионаты в другие петербургские цирки. Так что главной приманкой у итальянцев остались клоуны, фокусники, дрессировщики, певицы. Но и этого было достаточно – места не пустовали.
Интервью с участником соревнований по французской борьбе. 1912
28. Доходный дом Фокина
Наб. реки Фонтанки, 5
Доходный дом купца Петра Фокина, напротив цирка Чинизелли, был окончательно перестроен 1899 году Леонтием Бенуа.
Аристократически-гвардейский Петербург одевался у Тедески, Калины, Бризака – в модных ателье Большой Морской и Невского проспекта. И владельцы, и большая часть закройщиков здесь были иностранцами. Перед сезоном они совершали поездки в Париж и Вену, где знакомились с последними новинками европейской моды.
Единственным русским предпринимателем, сумевшим войти в этот круг, стал коммерции советник Петр Николаевич Фокин. Как и большинство владельцев малого бизнеса в Петербурге, он был ярославцем, выходцем из деревни Александрово Варжской волости, Ростовского уезда. Отец его, как и полагалось деятельному ростовцу, промышлял огородничеством.
В 12 лет (в 1858 году) Петр Фокин был отправлен в Петербург, в мастерскую офицерских вещей Мельникова. В 1870 году он купил эту мастерскую, а в 1881-м – и дом на Фонтанке, в котором она находилась.
Петр Николаевич и в столице не забывал малой родины. Он один из основателей Ярославского благотворительного общества в Петербурге, на его средства в Александрино было открыто земское училище, а потом и курсы садоводства и плодоводства с интернатом.
По словам биографа петербургских гласных, Фокин «уже тридцать лет снабжает русское воинство от поручика до генерал-лейтенанта включительно офицерскими вещами и аксессуарами». Его мастерская по изготовлению «офицерских вещей» с 1880-х годов считалась лучшей в городе.
Вот воспоминания кирасира Владимира Трубецкого: «Я несся к Фокину – наиболее излюбленному гвардейцами магазину “офицерских вещей”. Там я заказывал по своей фигуре походную и парадную амуницию в виде всевозможных парадных портупей и виц-портупей, золотых кирасирских перевязей, серебряных лядунок, трехцветных шарфов, кобур, погон, эполет, краг, перчаток и темляков палашных и шашечных. У Фокина же специально по моей голове мастерилась красивейшая позолоченная офицерская каска на голубой шелковой подкладке и пригонялись к моей худощавой фигуре золотые кирасы. Там же после тщательного выбора приобретал я палаш, шашку и шпагу в расчете когда-нибудь похвастать перед будущими своими товарищами-знатоками замечательной фигурной сталью их клинков. Но всего замечательнее были знаменитые фокинские фуражки, которые делались только на заказ и которые признавались в гвардейской кавалерии квинтэссенцией хорошего тона. С маленькими тупыми полями и в меру мягкие, они были чуть измяты по совсем особому фасону, придавая гвардейцам нечто от утонченного щегольства. Огромный синий вальтрап, шитый золотом и с блестящими звездами в углах, в массивном дубовом футляре завершал мои заказы у знаменитого Фокина. У того же Фокина вы могли найти огромный выбор шпор всевозможных фасонов – больших, маленьких, никелевых, настоящих серебряных, прибивных, гусарских, кирасирских, загнутых кверху, прямых, с репейками, без репейков, шпор бульдогов, на ремнях, на пуклях и пр.».
29. Особняк Паниных
Наб. реки Фонтанки, 7
Панины – семейство серьезное, с репутацией. Панин на третьей свадьбе Ивана Грозного нес фонарь перед царем. При московских государях Панины служили дьяками, воеводами, заседали в Боярской думе. Не потерялись они и в петербургский период российской истории. Никита Иванович Панин – посол при шведском дворе, воспитатель Павла I, один из первых в империи либералов. Его брат Петр Иванович – генерал-аншеф, победитель пруссаков под Кунерсдорфом, турок под Бендерами; именно он одолел Емельяна Пугачева. Хотя Екатерина и не любила его («дерзкий болтун»), но все же из чувства справедливости даровала Петру Ивановичу графское достоинство. Сын полководца, граф Никита Петрович при Павле I исполнял фактически обязанности министра иностранных дел. Особняк на Фонтанке принадлежал его сыну – министру юстиции Виктору Никитичу. Высокий, прямой как шест (Герцен прозвал его «жирафом в андреевской ленте»), Панин представлял собой идеальный тип бюрократа.