(живших в Петербурге у родителей), то есть всего 400 кадет. Большая часть выпускников Александровского, и в этом было его отличие от других корпусов, были жители столицы, значительная часть из них принадлежала к семьям гвардейских офицеров. Наиболее значительной группой воспитанников являлись дети штаб-офицеров (высших офицерских чинов) – 47 %. Дети из семей обер-офицеров (младших чинов) составляли 26,5 %, причем подавляющее большинство из них были сыновьями капитанов и штабс-капитанов. Процент семей, лишившихся кормильца, составлял для детей штаб-офицеров – 20 %, обер-офицеров – 43 %.
К 1910 году Александровский кадетский корпус окончили 1250 воспитанников. Выпускники имели право поступать в гражданские высшие учебные заведения, но большинство шли в военные училища. В пехотные – 527 человек, в кавалерию – 104, в специальные военные училища (артиллерийские, инженерные) – 368. Количество кадет корпуса, ежегодно отказывающихся от продолжения учебы в военных училищах, составляло в среднем 21 % (это больше, чем в других петербургских корпусах).
Кадет Владимир Артемьев. Начало XX века
Как вспоминал выпускник корпуса В. Каменский, распорядок дня там был таким же, как и в других кадетских корпусах. В 6 часов – утренний подъем по сигналу дежурного барабанщика или горниста. Дежурный офицер-воспитатель, ночевавший в общей спальне на диване, не раздеваясь, обходил спальню и призывал вставать и одеваться, иногда офицеру приходилось сбрасывать одеяла с особо ленивых. После умывания, молитвы и утреннего чая выполняли домашние задания (с 7 до 8 часов). Потом – три урока. В 11 – прогулка и завтрак. С 12 до 15 – еще три урока. В 15–16 часов – прогулка и обед. После обеда – свободное время (до 18 часов), внеклассные занятия (до 20), молитва, умывание, сон (в роте младших в 21, у старших – в 22). Два раза в неделю проводился урок гимнастики. Специальное помещение было отведено под мастерские для занятий ручным трудом.
Два раза в неделю, с 18.00 до 19.00, кадет могли навещать родственники. Одним из наказаний для кадет было – «без приема». Ничего съедобного со свидания уносить не разрешалось. Однако кадеты нарушали это правило, беря с собой угощения для товарищей, которых родственники не посещали.
По субботам и накануне праздников кадет отпускали в увольнение до 8 часов вечера воскресенья. Воспитанники, получившие плохие оценки, оставались в расположении корпуса. На Рождество и Пасху кадет отпускали на две недели. Оставшихся на время каникул в корпусе начальство сводило в одну полуроту и организовывало для них посещение музеев, театров, цирка. На Рождество устраивали елку с подарками. Свободное время кадеты проводили за чтением книг и в играх.
Годовые экзамены происходили весной. После экзаменов кадет отпускали на каникулы. При этом на отпускном билете у каждого кадета была напечатана памятка о том, как необходимо вести себя во время каникул. Получившие на экзаменах неудовлетворительные оценки в течение всего лета готовились к переэкзаменовке, которую устраивали за несколько дней до начала учебного года. Кадет, провалившийся на ней, оставался на второй год и считался «старичком». В старших классах таких старичков называли «майорами», «полковниками», «генералами». И их было немало – около 40 % кадет оставались на второй год, при этом дважды пропускали год – 5 %, трижды – 1 %. Даже самые неуспешные кадеты, за редким исключением, из корпуса не отчислялись.
Кадеты много и с удовольствием шалили. Единственным местом в кадетском корпусе, куда не заглядывал глаз воспитателя, была, пожалуй, баня. Кадеты, в помывочном отделении превращались в сущих хулиганов: крики, шум, обливание друг друга холодной водой, вытаскивание у соседа деревянных шаек, перебрасывание мочалок, – все это происходило в водяном пару.
Самым страшным поступком в этой среде считался донос или жалоба начальству на товарища. Провинившемуся объявляли бойкот. Среди других наказаний наиболее популярным было стояние в ротном зале «на штрафу».
Кадеты всеми правдами и неправдами пытались попасть в лазарет. Однако врач при осмотре сразу выявлял тех, кто симулировал болезнь, и в лучшем случае освобождал таких кадет от прогулок. К концу недели больные исчезали совершенно, так как пребывание в лазарете грозило им лишением отпуска.
В 1902–1903 годах занятия в корпусе периодически посещали сыновья главного начальника военно-учебных заведений Великого князя Константина Константиновича – князья Константин и Олег. С 1900 по 1903 год в корпусе воспитывались наследник Сербского престола Георгий Петрович Карагеоргиевич и персидские принцы.
Главный начальник военно-учебных заведений великий князь Константин Константинович с семьей
В сентябре 1904 года Александровскому кадетскому корпусу было передано на хранение знамя бывшего Александровского Брестского кадетского корпуса, чтобы увязать традиции молодого учебного заведения с именем старого кадетского корпуса. В память этого события старшей кадетской роте были пожалованы вензеля на плечевые погоны. 13 мая 1906 года в присутствии императора было освящено корпусное знамя, пожалованное корпусу 16 февраля того же года. Император лично вбил первый гвоздь в древко знамени. После освящения знамени состоялся парад. Николай II выразил благодарность кадетам за показанную выправку и строевую выучку.
Последним директором корпуса с 1906-го по 1917-й служил герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов генерал-лейтенант А. Калишевский.
34. Ресторан Федорова
Малая Садовая ул., 8
На рубеже XIX и XX веков в доме № 8 по Малой Садовой (на углу с Елисеевским магазином), перестроенном в 1902 году Гавриилом Барановским, открылся ресторан Федорова. Здесь всего за 10 копеек можно было получить рюмку водки и бутерброд с бужениной. Посетители сами набирали бутерброды и рассчитывались, только уходя. По вечерам здесь была толпа. В этой толкучке находились и такие, кто платил за один бутерброд, а съедал больше. За количеством съеденного буфетчик явно не мог уследить. Говорят, что поправив свои финансовые дела, такие люди посылали Федорову деньги с благодарственным письмом.
Вот красочное описание ресторана художника Владимира Милашевского: «В бочку у “Елисеева”, в переулочке неказистенькая дверца, ведет в своеобразный ресторан! Такого нет и не будет! Он создан гением торговли. Гением из тех “мужичков”, вроде того, что приволок “Гром-камень” для подножия Петра!
Что мешает людям посетить ресторан? Мало денег, не одет, нет времени! Федоров уничтожил все эти препятствия! Все эти “нет”!
В ресторанчик (помещение его и сейчас сохранилось) входили прямо с улицы, не раздеваясь, в дождь, в пургу, когда и шапка, и воротник, и спина шубы завалена толстым слоем снега. Швейцар только прикрывал дверь, если вы небрежно ее бросили.
Небольшая зальца и вдоль всей стены стойка с умопомрачительным количеством закусок и яств. В верхнем ряду рюмки с “крепительными”. “И водки тридцати родов…”. Зубровка, зверобой, вишневка, спотыкачи, рябиновки, березовки, калган-корень и т. д. Солидные бокалы и средние пузатенькие рюмки для хереса, мадер, портвейна. Ну и коньяки, правда, одной марки, так что рюмки уже налиты. Рюмки с водкой также ждут, чтобы их опрокинули в рот! Закуски рыбные, колбасные, ветчинные. Буженину надо спросить – так она подавалась теплой!
Селедка, семга-балык, тешка-холодец, осетрина (на блюде). Мясо жареное, мясо пареное, холодное. Можно заказать и горячую котлету. Откуда-то из заднего помещения немедленно появляется горячее блюдо! Тут же найдете ломтик оленя и медвежатины для людей “сверхсерьезных” и знатоков. И даже мясо по-киргизски, деликатес эпохи Батыя и Чингисхана.
Пять мальчишек, лет по 15 или 16 в белых рубахах неподвижно стоят за стойкой. Вы подходите к стойке, протягиваете руку к перцовке, ее заедаете семгой, требуете буженины, она появляется как в сказке!
Мальчишка так, не очень громко, не поворачивая головы, поизносит: “Буженина раз!”. Перед этим вы выпиваете хорошую рюмку портвейна. Буженина дымится! Вы, стоя, съедаете ее с куском хлеба, положенного рядом. Так, так… А не съесть ли мне кусочек индейки или рябчика? Они требуют горячего, подогретого красного вина! <…> Вот оно, бокал появляется откуда-то снизу! Что там еще, пирожки? Нет, довольно!
“Сколько?” Парень в белой рубашке говорит: “35 копеек”. Рядом стоящий человек вопрошает: “Сколько?”. Парень, не задумываясь, говорит “17 копеек”. За ним какому-то скромному старичку говорит: “8 копеек” и следит за одним или двумя посетителями, протянувшими руки к балыку, семге и зубровке.
Ярославцы! Они из одной деревни и родня Федорова – лишнего не возьмут! Деньги бросают в ящик! Без кассира!
Пять минут… и каждый продолжает свой путь по Невскому».
35. Елисеевский магазин
Невский пр-т, 56
Дом был построен в 1903 году архитектором Гавриилом Барановским для флагманского магазина товарищества «Братья Елисеевы». Здание резко контрастирует с классической архитектурой Невского проспекта своим броским, довольно вульгарным «богатством»: витраж в несколько этажей, массивные скульптуры А. Г. Адамсона на фасаде («Промышленность», «Торговля», «Искусство» и «Наука»), какие-то слегка китайские башенки на крыше. Типичный «купеческий модерн». Поэт Георгий Иванов вспоминал: «На Невском, как грибы, вырастали одно за другим “роскошные” здания – настоящие “монстры”, вроде магазина Елисеева».
Елисеевский магазин. 1910-е
Внутри располагались три торговых зала, украшенные зеркалами и бронзовыми светильниками. На втором этаже – банк, коммерческие курсы и театральный зал. В подвале – склады, холодильники и роскошный, огромный винный погреб.
Экономить на столе в Петербурге начала XX века считалось мещанством. Каждое блюдо сопровождалось особым вином, и нарушить этот раз и навсегда заведенный обычай в высшем круге полагали неприличным. Херес подавали к супу; белые французские столовые вина – к рыбе; к главному мясному блюду – красные; к ростбифу – портвейн; к индейке – сотерн; к телятине – шабли. К жаркому шли малага или мускат. Ну, и наконец, шампанское, полагавшееся по любому сколько-нибудь торжественному поводу. «Кирасиры Ея Величества не боятся вин количества, – наставлял старый служака юного гвардейского корнета князя Трубецкого. – Пей в своей жизни только Moum, только Sec и только Cordon Vert – всегда будешь в порядке. Об одном умоляю: никогда не пей никаких demi-sec (полусухое вино)! Верь мне, князь: всякий demi-sec, во-первых, блевантин, а во-вторых, такое же хамство, как и пристежные манжеты или путешествие во втором классе».