— Только это, — я протягиваю блокнот Рассу.
Он, сощурившись и прикрывая страницы ладонью, некоторое время изучает его. Я не жду от Расса слишком многого. Но он хотя бы общался с Полом дольше моего.
— Это номера клиентов, — наконец, говорит он. — А это мастерской.
Обломанным ногтем он подчеркивает тщательно выведенный шестизначный номер.
— Учту, — киваю я. — А адрес мастерской ты знаешь?
Расс морщит лоб, вспоминая.
— Адрес не скажу. А план нарисую.
Он достает из внутреннего кармана карандаш (где, как я знаю, лежит и блокнот со стихами), слюнявит его и начинает набрасывать план. Дождь усиливается, и я складываю ладони домиком, чтобы не размыть рисунок. Мастерская оказывается не далеко от дома Пола, в восточной части города. Я редко бываю в том районе, но думаю, что не заблужусь.
— Семь сорок пять, — вдруг говорит Расс.
Он поднимает голову и поворачивается к дому напротив, чей подъезд хорошо виден с каруселей. Я слежу за его взглядом и вижу, как распахивается дверь. Сначала появляется зонт, который тут же раскрывается, как бутон черного тюльпана. Следом — тонкий женский силуэт, кажущийся черным на фоне серой и влажной стены.
— Она очень пунктуальна, — с улыбкой произносит Расс.
— Кто это? — спрашиваю я.
Девушка некоторое время топчется у порога, пытаясь одной рукой одернуть плащ, который настырно задирает ветер, а другой удержать и зонт, и фигурный кожаный футляр.
— Не знаю ее имени, — отвечает Расс. — Но она всегда выходит по средам в одно и то же время. Думаю, она выступает в этой… фи… ларм… монии!
Он с трудом выталкивает незнакомое слово, и меня оно удивляет тоже.
— Она скрипачка, — поясняет Расс, и теперь его улыбка расплывается до ушей.
Девушка, наконец, справляется с ветром и одеждой, перекладывает футляр в левую руку, и, осторожно переступая лужи, идет через двор. На нас она не смотрит — да и зачем? Зато Расс выворачивает шею, пялясь ей вслед. В его глазах появляется мечтательное выражение, которое бывает обычно, когда он читает свои стихи.
— Нравится? — ухмыляюсь я.
— Нравится, — не спорит Расс.
— Так спроси ее имя, — предлагаю.
Расс отводит взгляд, вздыхает.
— Может… когда-нибудь…
Бросает мечтательный взгляд на арку, где в последний раз мелькает и исчезает в дожде точеная фигурка, и возвращается к блокноту.
А я вспоминаю записи Пола, и собственные сны, и думаю — если мы чужаки, отмеченные печатью уродства, то есть ли шанс у всех нас?
Сначала у меня появляется мысль обзвонить все номера из блокнота Пола. Потом я думаю — зачем? Не лучше ли сразу начать с мастерской? Тем более, если там творились незаконные дела и если Пол тоже был в них замешан — прямо или косвенно.
Я раздумываю, не посоветоваться ли с Торием, и если да — как подойти, как спросить его про машины, и новые номера, и все, что я узнал из дневника Пола?
К моему удивлению, Торий сам вызывает меня в кабинет.
Он тигром ходит вокруг стола, но едва я вхожу, останавливается и ухмыляется кривой извиняющейся ухмылкой. Произносит:
— Быстро пришел ответ.
— Какой ответ? — спрашиваю я и замечаю в его руках конверт.
— Да из студии, — отвечает он и протягивает мне цветную открытку. — Ну, помнишь, ты еще хотел опровержение дать на ту передачу с Морташем?
Открываю послание. И чувствую, как предательски дрожат мои руки.
В открытке — официальное приглашение.
И я без разрешения опускаюсь прямо в профессорское кресло и впиваюсь в красиво отпечатанные строчки.
«Уважаемый господин Вереск! Спасибо, что следите за выпусками „Вечерней дуэли“! Мы приглашаем Вас принять участие в передаче, посвященной проблемам социализации и адаптации васпов в обществе. На повестку дня вынесены такие вопросы, как продвижение нового законопроекта о равных правах людей и васпов, о законодательном запрете расовой дискриминации, о внесении поправок в закон об образовании.
Передача состоится в 17–00, в пятницу, 11 апреля.
В Вашу поддержку выступит: профессор Института Нового мира Виктор Торий и директор благотворительного фонда „Открытые двери“ Хлоя Миллер.
Вашими оппонентами будут: глава общественного движения „Contra-wasp“ Эштван Морташ и профессор кафедры экспериментальных технологий и генетики Южноудельской Академии наук Южган Полич.
Также в связи с политикой канала и в рамках формата передачи убедительная просьба к Вам явиться в парадной форме дарского командования.
Ждем вашего согласия.
С уважением…»
Я откладываю приглашение. Голова идет кругом. Поднимаю взгляд. Торий улыбается смущенно и нервно, словно не знает, что сказать, как оправдаться передо мной.
— Меня пригласили в качестве твоего консультанта, — говорит он.
Я помню наш разговор после той передачи, я помню, что сказал ему: «Делайте, что хотите». Я думаю, Торий и сам не подозревал, чем обернется его спонтанный звонок на студию. Возможно, сам того не желая, он оказал мне медвежью услугу.
В своем дневнике Пол написал, что у меня с профессором есть нечто общее. Определенно, есть: легкомысленное отношение к словам и их последствиям.
— Ты можешь отказаться, — говорит Торий, но его голос звучит неуверенно.
Я молчу. Хмурюсь. Думаю.
Эштван Морташ — глава Си-Вай. Вот уж кто всегда просчитывает ходы и мастерски сооружает ловушки. Он сумел поймать нас на крючок в Даре, продолжает вылавливать и теперь.
— Это провокация, — продолжает профессор. — Если ты пойдешь — они будут стараться спровоцировать тебя.
Он прав. Си-Вай не остановится ни перед чем, чтобы показать лидера васпов с наихудшей стороны. Но все же я медленно качаю головой. Отвечаю сухо:
— А если не пойду, он посчитает меня трусом. Я не имею права сдаться. Не имею права отступить.
— Они хотят, чтобы ты пришел в форме, — последний аргумент Тория бьет меня наотмашь, как пощечина.
Я стискиваю зубы, внутри все дрожит и вибрирует, как натянутая, готовая вот-вот порваться струна, и сердце начинает болезненно сжиматься и саднить. Что-то забытое поднимается со дна — и свербит, и скребется, и ноет. Что-то, связанное с Даром, пропитанное темным ядом и кровью. То, что навсегда отпечаталось во мне и что невозможно вырвать из моей сути, потому что рвется по живому.
Но я прячу волнение за показным спокойствием. Сосредоточенно и аккуратно разглаживаю приглашение по сгибу, кладу на край стола.
— Они хотят монстра, — произношу я тихо. — Будет им монстр.
И улыбаюсь.
Глаза Тория распахиваются, зрачки темнеют. В них плещется опасение. И я понимаю, что снова ляпнул что-то не то, и спешу успокоить его:
— Монстры живут и среди людей. Но в отличие от васпов, они скрывают свое уродство. Лгут, прикидываясь праведниками. Творят зло, прикрываясь благими намерениями. Но теперь у меня появился шанс открыть людям глаза на многое.
Торий все еще смотрит недоверчиво, но поза становится расслабленной, взгляд теплеет.
— Ты думал, что когда я сказал о монстре, имел в виду себя? — спрашиваю напрямик.
И по его дернувшимся лицевым мускулам понимаю: он подумал так. Тогда кажется, что температура в комнате падает на несколько градусов, а от окна сквозит сыростью и холодом. От этого становится неуютно. И я смотрю на Тория исподлобья, говорю отрывисто:
— Не уподобляйся подонкам из Си-Вай. И не смотри на меня, как будто я хочу вырезать тебе сердце. Я ведь обещал быть хорошим мальчиком, — тут я усмехаюсь и стараюсь придать своему голосу шутливый оттенок, — по крайней мере, пока ты балуешь меня конфетами.
И беру из вазочки карамель. Торий смеется, но все еще выглядит встревожено.
— Прости, — говорит он. — Прости, что втянул тебя в это.
Я пожимаю плечами, говорю спокойно и поучительно:
— Однажды кто-то сказал мне: надо выходить на бой со своими демонами. И побеждать их.
Я разворачиваю карамель и засовываю ее в рот. И только теперь замечаю, что все еще сижу в кресле профессора, а он стоит передо мной, переминаясь с ноги на ногу и нервно теребя в руках конверт. Я подскакиваю, как ужаленный. Всю мою уверенность, все нужные слова разом выдувает из головы, и остается только смятение. А Торий удивленно смотрит на меня.
Он еще не понимает то, что сразу понимаю я: это неправильно. Я больше не Дарский офицер, я лаборант при институте, а Торий — мой начальник. Я не должен позволять себе подобных выпадов. Я не должен говорить с ним в менторском тоне, и уж тем более сидеть в его кресле.
— Я пойду, — бормочу и спешно иду к выходу, по пути неуклюже задевая угол стола.
Даже закрыв за собой дверь, я все еще чувствую между лопаток удивленный взгляд Тория. Я знаю, что скоро он тоже прозреет и поймет причину моего поспешного бегства. Выскажет ли мне потом?
Открытка с приглашением жжется через одежду. И я весь обед сижу над открытым блокнотом Пола — но так и не могу сосредоточиться.
Нехороший знак.
Торий так ничего мне и не говорит. Слишком занят подготовкой к симпозиуму. Но все-таки находит время, чтобы вместе со мной позвонить на студию и принять приглашение.
А потом я наконец-то решаюсь и делаю еще одно важное дело: звоню доктору с непроизносимым именем и прошу назначить встречу на сегодня, аргументируя тем, что у меня неотложное дело. Когда я заканчиваю говорить, замечаю, что все это время Торий с улыбкой пялится на меня.
— Рад, что ты взялся за ум, — одобрительно произносит он.
Я скептично хмыкаю. Но на самом деле не так уж и привираю. У меня действительно неотложное дело: я должен узнать, является ли мой доктор и доктор Пола одним и тем же человеком.
К вечеру дождь усиливается.
Простуды я не боюсь (еще ни один васпа не подхватывал ни простуду, ни грипп), но дождь не люблю все равно — он смывает следы и запахи. Это дезориентирует и сбивает с толку, как будто в голове на время перегорает лампочка, и теперь приходится пробираться на ощупь. Лабиринты улиц кажутся чужими, наполненными пустотой и шорохами. Тьма просачивается сквозь одежду, льнет к телу. Ботинки промокают насквозь. И мне кажется — я снова нахожусь в Даре, среди сырости и болот. А вокруг ревет и стонет ночной лес. И впереди не дома подмигивают слезящимися глазами — это высятся черные громады Ульев.