Я думаю над этим, пока бреюсь старой электрической бритвой — быстро и не очень аккуратно. Не люблю слишком долго разглядывать себя в зеркале — отсутствие глаза и шрамы во всю щеку не придают мне симпатии, безотносительно того, скрыты они повязкой или нет и насколько хорошо я выбрит. И это еще одна причина, по которой люди стараются обходить меня стороной.
Не говоря уже о женщинах…
Я думаю, а не была ли смерть Пола связана с женщиной? Жизнь в новом для нас мире порой подбрасывает такие проблемы, к которым мы оказались попросту не готовы. И одна из них — отношения с женщинами. За один год не компенсируешь всего, что упущено более чем за двадцать лет. Молодежи в этом плане придется легче, а вот у старших почти нет надежды. Но чтобы Дарский офицер вешался из-за бабы? Чушь! Ты ведь никогда не пасовал перед трудностями, Пол. Так почему же сдался ты?
Я выхожу из дома за полтора часа до начала рабочей смены.
Это может показаться забавным, но у меня действительно есть работа. Скажи мне кто-нибудь об этом года три назад — и я бы вырвал наглецу язык. Но факты остаются фактами: теперь все васпы — добропорядочные и законопослушные граждане. Правда, в отличие от прочих, являющихся людьми, в наших документах стоит дополнительный желтый штамп — разрешение жить и трудиться в обществе. Это — билет в новую, мирную жизнь. Но также и напоминание, что за малейшую провинность меня ожидает смертный приговор без суда и следствия. Бешеную собаку надо держать в наморднике, не так ли?
Весна в этом году слишком ранняя: снег сошел в конце марта, а столбик термометра уже к полудню достигает достаточно высокой отметки. Не слишком комфортно для меня: за двадцать с лишним лет можно отвыкнуть от тепла и света. Но утром еще стоят заморозки, поэтому свой путь от дома до работы я расцениваю, как утреннюю пробежку.
Не сказать, что я такой большой любитель пеших прогулок или противник общественного транспорта. Отнюдь. Просто последний раз, когда я пробовал проехать в автобусе, добрая половина пассажиров инстинктивно оказалась в противоположном от меня конце салона. А мамашам пришлось успокаивать плачущих детей. Помню, какая-то смелая девчонка дернула маму за ухо и, тыкая в меня пальцем, громким шепотом спросила: «Этот дядя — Бабай, да?»
Радует, что даже в стремительно меняющемся мире некоторые вещи остаются неизменными.
Я привычно срезаю путь через сквер с маленьким и аккуратным фонтаном. Вечером здесь собираются молодые парочки, но утром — ни души. Если остановиться здесь на несколько минут и закрыть глаза, то может показаться, что это не пресная вода журчит, перекатываясь по гранитным плитам, а шумит прибой. Тогда земля под ногами становится зыбкой, как корабельная палуба. И глубоко-глубоко, там, где цвет воды становится синее и насыщеннее, медленно проплывают тени морских гигантов — китов.
Я видел их только на картинках в книге. Для меня они — существа из народных мифов, вроде тех, о которых пишет Торий. Но некоторые мифы становятся реальностью. Я знаю, о чем говорю: долгое время я сам был мифом.
Я слышу шаги — слишком тяжелые, чтобы принадлежать человеку. Оборачиваюсь.
Бывший комендант северного приграничного Улья останавливается на расстоянии трех шагов и сдержанно желает мне доброго утра.
— И тебе, Расс, — отвечаю я.
Мы не пожимаем друг другу руки: не принято.
Вижу, как его лицо кривится и подергивается — огромными усилиями ему приходится сдерживать внутреннее волнение. Серповидный шрам наискось пересекает его лицо и губы, отчего кажется, что Расс криво усмехается. «Поцелуй Королевы» — так он всегда называл свой изъян и когда-то очень чванился им. Но теперь Королева Дара — наша мать и богиня — мертва. И мы осиротели. И радость от первых успехов сменилась депрессией и сомнением.
— Найди их, Ян, — глухо произносит Расс.
Он наклоняется, опираясь о рукоять метлы, словно не хочет, чтобы наш разговор услышал кто-то посторонний, и заканчивает:
— Тех, кто убил Пола.
Я не питаю иллюзий: васпы в некотором роде связаны между собой и смерть одного из нас уже не является тайной.
— Полиция констатировала самоубийство, — говорю я и слежу за его реакцией.
На лбу бывшего коменданта вздуваются вены, глаза сверкают из-под надвинутых бровей. И я вспоминаю, как он шел по выжженной земле в ореоле удушливого дыма. И от него тоже пахло кровью и смертью. Он сам был смерть. Теперь на нем надет оранжевый жилет — жалкая калька его офицерского кителя. Лишь взгляд остался прежним — взгляд хищника.
— Его убили, — приглушенно рычит Расс. — Те мрази из Си-Вай.
Я думал об этом.
Си-Вай или как они называют себя «Contra-wasp» — движение, выступающее против ассимиляции васпов в обществе людей. Их цель — доказать, что мы убийцы и выродки, достойные если не уничтожения, то по крайней мере полной изоляции. Именно они продвигают законы, требующие возобновить опыты над «генетическим мусором» — так они называют нас. И, положа руку на сердце, их высказывания зачастую получают в обществе хорошую поддержку.
— Ты не думаешь, что он сделал это сам? — задаю я давно мучающий меня вопрос.
— Нет, — упрямо отвечает Расс. — Самоубийство — позор для Дарского воина.
— Возможно, он не был так уж счастлив…
Я произношу это тихо, себе под нос. Но Расс все равно слышит и замолкает. Лицо становится белым, как мраморные плиты фонтана. И сбитые костяшки его пальцев, сжимающие метлу, белеют тоже.
Некоторое время мы молчим. Слышно только, как на каштане протяжно стонет горлица, да брызги воды разбиваются о камни.
— Ты винишь себя за это? — наконец, спрашивает Расс.
Я не отвечаю, но ответ не требуется. Он знает: виню. Поэтому говорит мне тоном спокойным и дружелюбным:
— Не надо. Мы знали, на что шли.
Молчу. Слежу, как ветер покачивает ветви молодого каштана.
— Каждый знал, — продолжает Расс. — Конечно, все идет не так гладко, как предполагалось. Но никто не требовал быстрых перемен. Доверие надо заслужить.
— Разве не прошло достаточно времени?
Он ухмыляется, отчего его лицо раскалывает надвое.
— Ты всегда был слишком тороплив и категоричен, Ян.
И в его исполнении это звучит, как если бы он назвал меня мальчишкой. Поэтому я усмехаюсь тоже и говорю:
— Значит, не отступим?
Расс качает головой.
— Нет. И я не верю, что Пол сделал это сам. Ему помогли.
— Думаешь, их было несколько?
Расс энергично кивает в ответ.
Еще бы: в одиночку никто не справится с васпой, да еще и бывшим преторианцем — телохранителем Королевы.
Одно в теории Расса кажется мне нелогичным: какими бы ни были фанатичными деятели из Си-Вай, никто из них не пойдет на такую очевидную глупость, как убийство васпы. А если и пойдет — то смысла в убийстве Пола не больше, чем в убийстве рабочей осы.
— Я узнаю это. Обещаю, — говорю я.
Потом мы прощаемся. Он провожает меня пылающим взглядом, а затем продолжает работу. В спину несется мерное «ш-шух…»
Я много думаю над этим разговором. Что приобрели мы? Что потеряли?
Офицер Пол, одним ударом выбивающий кирпичную стену, работал автомехаником на станции техобслуживания.
Сменив маузер на метлу, комендант северного приграничного улья, в подчинении которого имелся многотысячный рой, теперь убирает улицы.
А я… командующий преторианской гвардией Дара, зверь из бездны, разрушитель миров — что делаю теперь я?
Мою пробирки в лаборатории профессора Тория.
Вообще моя должность называется «лаборант». Но я называю ее более емко: «подай-принеси».
Не хочу сказать, что стыжусь этого. Нет. Любой труд — в какой-то степени созидателен. И это в новинку нам, и мы благодарны людям за представленную нам возможность. Особенно, если у тебя нет никакого профильного образования. Да что там — никакого образования вообще.
Все, чему нас учили в Даре — это:
— выживать,
— убивать.
Есть и сопутствующие нашему образу жизни знания. Например, каждый васпа хорошо разбирается в технике, а также знает анатомию человеческого тела и умеет оказать практически любую медицинскую помощь.
Знаю, что многие васпы хотели бы стать врачами или конструкторами. Вот только давать скальпель в руки бывшим убийцам никто не собирается. Правильно сказал Расс — доверие надо заслужить. И не за один год.
Поэтому в реабилитационном центре каждый из нас прошел курсы по несомненно важным, но не требующим глубоких знаний профессиям, таким как разнорабочий, или маляр, или дворник, или сантехник. Возможно, когда-нибудь наша молодежь получит право обучаться в институтах наряду с прочими студентами. Возможно, нас однажды признают полноправными членами общества. А пока…
Пока «подай-принеси» кажется весьма удачным выбором.
Должность мне предложил Виктор Торий — кто же еще?
Несмотря на некоторые разногласия в прошлом, в дальнейшем нам пришлось установить дружеский нейтралитет. И справедливости ради стоит признать: без профессора у нас ничего бы не вышло…
Он врывается в лабораторию — как обычно взъерошенный, нервный. Я благоразумно отступаю, придерживаю ногой дверь, рукой — коробку с реактивами. А он швыряет куртку на стул и тут же набрасывается на меня:
— Ян! Почему ты не сказал мне?
Я привык к его выпадам. Поэтому аккуратно ставлю коробку на стол и спокойно отвечаю ему:
— Реактивы пришли утром. Сейчас составлю опись.
Между его бровями пролегает болезненная складка. Он расстроено смотрит на меня и сбавляет тон.
— Да какие там реактивы… плевать! Почему ты не рассказал мне про Пола?
Вот оно что.
— Но ты все равно узнал, — спокойно отвечаю я и достаю из коробки формуляр описи. Бумажную работу я не любил никогда, но кто-то ведь должен выполнять и ее.
— Почему я узнаю из десятых рук и только сегодня? — продолжает настаивать Торий. — У тебя ведь есть мой телефон. Я ведь повторял и не раз, что ты можешь звонить мне в любое время. В любое!