— Езжай домой. И жди. Я найду.
Она косится с недоверием.
— Я в полицию хотела…
— Не нужно. Дай мне несколько часов. Найду.
Лиза комкает сумочку, сглатывает слезы. Она хочет верить и боится верить: слишком хрупка протянутая соломинка. Но все-таки принимает решение и выдыхает:
— Хорошо. Я подожду еще… Ты ведь найдешь его, да?
Мне не хочется обнадеживать ее, но это единственное, что я могу дать. И я был неправ, когда говорил, что связывающая нас с Торием нить порвалась окончательно. Если бы это было так, если бы с ним что-то случилось, если бы он умер — я бы почувствовал это. Васпа всегда чувствует, когда погибает его хозяин.
У меня хорошо налажена агентурная сеть, как сказала бы Майра. И препарат АТ больше не нужен — достаточно подозвать спешащего по делам курьера. Он выслушивает внимательно, не задавая лишних вопросов: для васпов Торий не менее значимая фигура, чем я сам. Выслушав, курьер исчезает в лабиринте улиц. Он передаст информацию по цепочке, и… сколько часов нужно, чтобы найти человека в городе-миллионнике? Ежусь от налетевшего ветра и прикусываю сигарету. Свежо сегодня. Неуютно. Тревожно.
Выстраиваю маршрут от своего дома до Института, а оттуда — к дому Виктора. Если Тория не взяли в заложники головорезы Морташа — а я оставляю эту догадку на крайний случай, — то единственное место, где может пропасть законопослушный гражданин Южноуделья — это бар. А ради выпивки Виктор вряд ли потащится на другой конец города, не так ли?
Первая ласточка прилетает через час, когда я присаживаюсь возле фонтана перед зданием Института. Брызги мелким бисером разбиваются о черный мрамор, над струями повисает радуга. Едва не задевая мою макушку крыльями, пикирует голубь и опускается под ноги старушке, крошащей булку через пару скамеек от меня.
— Нашлась сердобольная, — цедит васпа в оранжевом жилете, как у Расса, и садится рядом. — Потом площадь от дерьма отмывай.
Я протягиваю сигаретную пачку, и васпа с благодарностью вытаскивает одну. Имени дворника не помню, как и его самого. Наверное, кто-то из рядовых. Спрашиваю:
— Личный номер?
— Пять, Е, сто семьдесят шесть, двадцать…
Надо же, сто семьдесят шесть. Как у меня. Только Улей из внешнего круга, приграничный.
— Зовут как?
— Берт.
Имя произносит стеснительно, не привыкли еще рядовые по именам представляться.
— Докладывай.
Берт прикуривает, чиркая спичкой.
— Так точно, господин преторианец. В квартале отсюда. В баре «Восьмерка». Ушел примерно в пять-двадцать. Где сейчас не знаем. Но ищем.
Пил всю ночь, как я и предполагал. Зараза.
— У меня еще для вас доклад, — продолжает Берт, затягиваясь. — В привокзальном районе загорца засекли.
Вздрагиваю, почти не ощущая, как пепел падает на мою руку. Стряхиваю его и гашу окурок о скамейку.
— Как?
— В ларьке отоваривался. Там у одного из наших краля торгует. Она и заметила.
— Выследили?
Берт довольно скалится.
— Так точно, господин преторианец! До самой промзоны на хвосте болтались. Соскочили аккуратно. Прочесать теперь — дело плевое. Ждем указаний.
Играю желваками, наблюдая, как голуби копошатся у ног старухи. Глупые бесполезные птицы. И некоторые люди не умнее. Будь иначе — стал бы профессор биологии напиваться в сомнительном баре? Горе не заливать, а множить. Себя подставлять. Бабу свою подставлять. Глупый и нелогичный, как все люди. Бросить бы его к чертям, и пусть сам выпутывается. Вот только не могу…
С досады пинаю камень. Он выстреливает прямо в голубиную стаю, и птицы в панике взлетают над аллеей, как серое облако. Старушка неодобрительно глядит в нашу сторону, бормочет: «Черти…»
— Держите оцепление, — говорю я. — Не спугните только. Но и улизнуть не дайте. А Тория ищите. Разберусь с ним, потом уже с загорцем.
— Так точно! — салютует Берт, а я киваю ему и поднимаюсь со скамьи. На часах десять утра. Надеюсь, что найду Тория до полудня. Или до того момента, как загорец со своими приятелями почует слежку.
Время летит слишком быстро. В Улье оно тянулось медленно, как сахарная баланда. Здесь же летит, как пуля, и может убивать. Не успеешь — не спасешь.
Я все-таки успеваю.
Торий лежит за гаражами, ничком в бурьяне. Без куртки и без ботинок, зато живой. От мертвого несло бы гнилью, а не ядреным сивушным духом. За моей спиной лепечет бывший неофит:
— Вот так он и лежит с утра, господин преторианец. Я тут мусор прибирал. И вот… Подошел — живой. Уже хотел скорую вызывать.
— Не нужно пока, — бросаю через плечо, и лезу в бурьян, чертыхаясь и цепляя репьи штанами. Из-под ноги выкатывается пустая бутылка.
— Вик! — зову его.
Не реагирует. Лицо мертвенно бледно, губы приоткрыты. Сколько он тут провалялся? Присаживаюсь на корточки, прислушиваясь к дыханию. Запах валит с ног. Прощупываю пульс на шее — бьется. Дыхание ровное. Уснул или потерял сознание? Как же не вовремя! Как по-дурацки!
— Вставай, пьянчуга! — тормошу его и бью по щекам. Торий всхлипывает, бурчит что-то под нос. Голова мотается по прошлогодней траве, в спутанные волосы набились репьи.
— Вставай!
Растираю ему уши и щеки. Торий пускает слюну, отмахивается:
— Бр-рысь! Оса, кыш!
Узнает. Очнулся, зараза. Жалею, что рядом нет канавы, куда можно бы макнуть его головой.
— Я тебе покажу и брысь, и кыш!
Встряхиваю за ворот. Виктор икает и открывает глаза — мутные, покрасневшие. Выглядит не лучше, чем после пыток.
— Оставь, — шепчет он. — Сдохнуть… хочу…
— И не мечтай, — снова встряхиваю его, не позволяя провалиться в беспамятство. Торий загребает горстью сухую траву и швыряет в меня.
— Оставь… г-говорю! Пшел!
— Оставлю, когда домой привезу, — и кричу неофиту, отирающему гаражную стену: — Вызывай такси! Деньги вот…
Протягиваю купюры. Проверять у Тория бесполезно: наверняка стащили вместе с ботинками и курткой. Хорошо, штаны на месте. Неофит забирает деньги и скрывается за гаражами. Расторопный малый, дельный бы солдат получился.
— Не поеду… никуда, — бормочет Торий. — Друзья мои где? Петер… Макс…
— Смылись Петер и Макс, — отвечаю, ныряя Торию под руку. — Обокрали. В следующий раз выбирай, с кем пить.
— А? Не-ет! — убежденно тянет Виктор и валится на меня. — Они… правильные мужики! Не то, что…
Икает, так и не договаривая фразу. Я не жду продолжения, пытаюсь выволочь Тория из бурьяна. Он шатается, цепляется носками за репейник. А время бежит. Я кожей ощущаю, как струится мимо нас, секундами оседая в придорожную пыль. Что там с загорцем? Ушел или нет?
— Домой поедешь, — цежу сквозь зубы. — Тебя жена обыскалась.
— Лиз-за, — выдыхает Торий. Перегаром разит наповал. Хоть самому закусывай. — Зачем я ей… такой?
— Ничего. Проспишься — как новый будешь.
Торий надсадно смеется, заходится в кашле, почти пригибает меня к земле. Я вспоминаю, как тащил его из разбомбленного Улья, и не мог оставить тогда. А сейчас не могу тем более.
— Моя работа… дело всей жизни, — хрипит Виктор. — Все к чертям собачьим! Все под откос! Смеются теперь… надо мной. Пальцем тычут: глядите! Вор! Предатель! А меня самого… предали… никому нельзя доверять! Правильно, оса? Спасибо тебе за науку!
— И тебе спасибо, человек, — отзываюсь я и останавливаюсь, чтобы отдышаться. — У тебя тоже есть, чему поучиться.
— Ч-чему? — он отстраняется, пытаясь заглянуть мне в лицо.
— Как признавать ошибки. И исправлять их.
Он щурится с недоверием. Осунувшийся, небритый — совсем как тогда, на болотах. Правильно ли я поступил, клюнув на приманку лучшей жизни? Правильно ли поступаю сейчас? Не будет ответа. Никто не примет решение за меня, и я продолжаю говорить так доверительно и спокойно, как только могу:
— Тебя я больше в осиные разборки втягивать не стану. И опровержение дам. Не рухнет твоя карьера. Обещаю.
— Откуда… знаешь?
— Знаю, — твердо произношу я и усмехаюсь: — Ферзь я или кто?
Конечно, я мог бы рассказать о встрече с Поличем. И о том, что дубликат украденных материалов о Четвертом эксперименте отправлен курьером в рабочий кабинет Тория. А, может, о том, что скоро мы найдем доказательства незаконных делишек Морташа, и тогда он за все ответит… Но Виктор явно не в том состоянии, чтобы выслушивать мои откровения.
— Ты много сделал для васпов, Вик, — говорю я. — Действительно, много. Но дальше мы сами. Пора вылезать из лабораторий и чужих дис-сер-таций.
— Сами… хреново справляетесь, — бурчит Торий.
— Дай нам последний шанс.
— Что-то мне подсказывает, я пожалею об этом, — ухмыляется он.
Я вытираю рукавом лоб и гляжу в сторону, прислушиваясь к шуму автомобильных шин. Тревога гложет изнутри, и в этот раз мы не имеем права проиграть.
— Возненавидеть меня всегда успеешь, — отвечаю я. — Но ты столько раз говорил, что мы живые. Что мы почти люди. А ведь люди ошибаются. Совершают нелогичные вещи. И разыскивают по всему городу загулявших друзей.
Он прыскает от смеха, икает и прикрывает ладонью рот.
— А теперь… пожалуйста… — прошу я. — поехали домой. Лиза ждет.
Такси выруливает из-за поворота. Я крепче перехватываю Виктора, но он упирается мне в грудь, спрашивает:
— По-годи… скажи… ты ведь был с ней?
— Был с кем? — уточняю я.
— С Лизой… тогда… ты спал с ней?
Он смотрит настороженно, пытливо. Три года прошло, а он все помнит? Спрашивал ли когда-нибудь у жены о том, что случилось? Вряд ли. То была душная и жаркая осень, нещадно палило солнце, и я кипел изнутри, мучимый жаждой крови. Я пришел за Лизой, чтобы дать ей силу и власть Королевы васпов. Но на самом деле мной манипулировали, я потерял контроль, и животные инстинкты взяли свое.
— Не успел, — говорю я, наблюдая, как пыль летит из-под колес притормаживающей машины.
— Врешь? — выдыхает Виктор.
Качаю головой.
— Нет. Ты пришел вовремя.
Виктор щурится, стискивает кулак, держит на весу, потом опускает руку.