А проталины ширились. Некоторые ряжи осели, две скобы сломались — их заменили. Губернатор чаще карал тростью, но и балагурил звонче — весёлость наигранная, но помогала. Все вопрошали море: победу сулит оно или поражение, позор.
В конце марта, как всегда внезапно, прибыл царь. Работу похвалил, заспешил на верфь. Свершилось без пего. В апреле лёд подался, рухнул, форт благополучно осел, вкоренился в дно.
Царь вернулся в мае, принял форт, способный к бою. Ярусы обшиты досками, внутренние помещения отделаны, орудия поставлены. Назначил на 18 мая торжество — с залпами и фейерверком. Близость шведов на радостях не смущала — пусть смотрят и чешут в недоумении затылки.
Дал имя острову-форту. Кроншлот, ключ российской короны. В указе своём Пётр предписал: «Содержать сию цитадель с божьей помощью, аще случится, хотя до последнего человека...»
ЧАСТЬ 3МОРСКАЯ КРЕПОСТЬ
Три дня длилось торжество. Кроншлот, обкуренный ладаном, окроплённый святой водой, принял и возлияния винные. Пётр ходил по ярусам с чарой, которую непрестанно полнили, поздравлял офицеров и простых пушкарей, приказывая каждому осушить до дна. Бочку за бочкой вкатывали на причал. Потом, внезапно, лицо царя переменилось. Подозвал Брюса, выпалил:
— Смотри, Роман! Прозеваешь — повешу!
Веселье стихло. Пётр отбыл в Петербург, а оттуда к войску. Кампания 1704 года началась. Полки, зимовавшие в Пскове, в Новгороде, пришли в движение. Многое должно решиться нынешним летом. А все кругом мешкают, начиная с Шереметева. Снова удручают фельдмаршала царские понуканья — «Извольте для бога делать наискорее!», «Как возможно поспешать!».
Как всегда опережая время, Пётр уже вздымает мысленно стяг виктории в Дерпте, в Нарве. Два направления сей кампании, два шведских оплота на южных пределах Ингрии... В руках российских они важная преграда для Карла, вздумай он поворотить из обглоданной Польши вспять.
Стало быть, — рассудил Пётр, — стратеги Карла будут немало встревожены наступлением русских. Надо полагать, учинят манёвр отвлекающий, остриём к Петербургу. И с вящим против минувшего года упорством. Шпиль Петра и Павла, вознёсшийся над Невой, — бельмо шведскому глазу.
Предвиденье оправдалось.
Король Карл, узнав из Стокгольма о приготовлениях царя, возмутился:
— Дворцовые шаркуны! Они обещали мне загнать в ловушку этого безумца. Ноющее старье! Гнилая салака... Где же настоящие скандинавы?
Камергер Адлерфельд, летописец похода, занёс в свой дневник суровый ответ короля. Его величество не отпустит ни одного солдата. Бездарные вояки, бессильные перед варварами, помощи не заслуживают.
Немощного, измученного подагрой Крониорта сменил моложавый, азартный Майдель. Отстранён и Нумерс, на его месте Депру, моряк более опытный, знаток операций десантных. Снова разверзлись клещи — угроза Петербургу с моря и с суши.
Девятого июля Пётр находился под Дерптом. Артиллерия разных калибров стянута к фортеции — задуман обстрел сокрушительный, «огненный пир». В этот день часовые Кроншлота увидели на горизонте вражеские паруса — плотное белое облако, подгоняемое западным ветром. Оно приближалось медленно. Вице-адмирал Депру очутился в водах незнакомых, эскадра опасливо теснилась в узкостях среди песчаных перекатов. Отдельные корабли различались с трудом. Один линейный, семь фрегатов, стайки мелких посудин...
Тотчас отправили гонца в Петербург. Комендант Брюс, выслушав новость, подивился:
— Линейный-то на что?
Гонец, преусердный унтер-офицер из мужиков, почесал за ухом:
— Вот и я в сумлении — на что? Должно, пужает.
Разузоренный, облепленный резными чудищами левиафан выглядел в «финской луже» скорее неуклюже, чем страшно. Однако орудий на нём десятков шесть, а солдат вместит целый полк. Плавучий форт вышел против Кроншлота.
Брюс не счёл нужным извещать царя. Зачем беспокоить попусту. — Дерпт далеко. Напомнил унтеру наставление Петра — оборонять крепость до последнего. «И когда неприятель захочет пробиться мимо оной, стрелять, когда подойдёт ближе, и... так стрелять, чтобы по выстрелянии последней первая пушка была готова и чтоб даром ядер не терять».
Вскоре с залива явственно донеслась канонада. К вечеру бой утих, Кроншлот уведомил, что шведы отошли. Урона не причинили, понеже линейная громадина близко подступить не смогла, ядра не долетали. А русские пушки, оказалось, бьют дальше. Королевские суда попали под огонь перекрёстный, с форта и с батареи, что на острове Котлин.
Следовало ждать и Майделя. Посты, расставленные по выборгской дороге, углядели знатное число пехотинцев. Переправились через реку Сестру, маршируют к Петербургу. С гиканьем, с трубным рёвом кинулись навстречу две тысячи конников. Чубатые запорожцы в широченных шароварах, увешанные клинками и пистолями, чалмоносные лучники-татары, эскадроны драгун, приданные блюсти порядок. Однако не сдержались они... Лавина сшибла, развеяла шведский авангард, понеслась, опьянённая лёгким успехом, пока не напоролась на пушки. Смешалась, отхлынула с потерями.
Минуты не промедлил Брюс. В тот же вечер тысячи лопат вонзились в землю — солдаты и работные люди, снятые с городовых дел, рыли траншементы, гнезда для артиллеристов, насыпали брустверы. В одну ночь, к утру 12 июля, сотворили непрерывный заслон по краю Городового острова, лицом к северу. Майдель не чаял подобной расторопности от «русских медведей». Шведы без выстрела пересекли Выборгскую сторону, опустевшую, безмолвную, и начали рубить плоты, спускать их в протоку, как вдруг берег озарился вспышками, загремел убийственно. Орудия, фузеи, мушкеты палили в упор. Противник залёг, окапывался, Майдель, несмотря на тяжёлую убыль, упрямился: вот он, Петербург, почти что взят!
Четыре часа длилась жестокая перестрелка. Майдель убедился наконец, что русских не сбить. Полки его, измотанные, поредевшие, потянулись обратно к Выборгу. На пути, около полудня, к генералу прибежал ординарец от Депру: адмирал просит подмоги. Шлюпки, шнявы, плоскодонные барки рядом, в заливе.
— Заверьте его превосходительство, — хмуро выдавил Майдель, — в моём глубочайшем уважении.
— И только?
— Да.
Мимо везли раненых; с телег в дорожную пыль капала кровь. Тягостное отступление. Юный офицер недоумевал: неужели нечем помочь флоту?
— Десант исправит положение, — умолял он. — Мощный десант... Две тысячи ваших солдат...
— Две? Какой пустяк! — зло усмехнулся генерал.
Отказать, однако, невежливо. Вызовет скандал, гнев короля. Две тысячи наскрести можно. Но это много... Чего доброго, Депру действительно прорвётся в Неву. Повеса Депру, хлыщ, пропахший женскими духами, тщеславный полуфранцуз. Пожалуй, ему одному достанутся лавры победителя...
— Тысячу и то вряд ли смогу... Так и быть, из братских чувств к его превосходительству...
У Майделя созрел свой план. Он переждёт, получит подкрепление и воевать будет сам, независимо от моряков. Если адмирал провалится, тем лучше...
Между тем канонада над заливом возобновилась. Корабли, насколько хватало глубины, приблизились к Котлину, но били вслепую. — Иоанновская батарея на лесистом мысу острова шведами не просматривалась, молчала. Линейный корабль спускал лодки с матросами, с пехотинцами Майделя. В адмиральской каюте, на столе, уже был готов рапорт: остров Котлин одним броском захвачен, царские люди поголовно уничтожены. Форт Кроншлот, оставшийся в изоляции, обречён, фарватер к Петербургу открыт...
Тишина на острове обманула Депру. Рапорт был отправлен до исхода боя, достиг Стокгольма, затем попал в анналы Адлерфельда, а оттуда, много лет спустя, в печатное издание его подобострастных «Походов Карла XII», Проверить камергер не потрудился, на северном фронте войны он не бывал, так как состоял при короле безотлучно.
Батарея на Котлине удержалась, выстоял и полк Толбухина, расположенный умело, в засаде. Десант был отбит. Депру отошёл и более в грозную узкость тем летом не толкался: надлежало чинить продырявленные борта.
«Ни одна бомба в Кроншлот не попала, — написал, ликуя, Брюс, — понеже та крепость малая, а шведские бомбардирные корабли стояли на дальнем расстоянии».
Долетели бы бомбы — причинили бы пожар, смертельно опасный для деревянного строения.
Впрочем, судьба Петербурга решится на суше, на материке, — так считал Пётр, а в согласии с ним и комендант. Отогнав Майделя, Брюс не дозволил себе покоя, русские дозоры следили за каждым движением противника. Шведы за Сестрой, они сломали все мосты за собой, корпус, приняв новобранцев, возрос, довооружился.
Окрылённый неудачей флота, Майдель ободрился. У него теперь другой план, русские будут застигнуты врасплох. В начале августа, стремительным маршем шведы обогнули город и засели в развалинах Ниеншанца.
«Противнику доставили сорок телег с разным припасом, — доносили Брюсу. — Сколачивают плоты, намерены перейти Охту».
Комендант не спешил, созывал войска, расположился напротив, на левой стороне речки. И тут Майдель удивил несказанно — прислал парламентёра. То был рыжий детина — гренадер, и сопровождали его, по обычаю, барабанщик и два солдата. Брюс не сдержал усмешки, читая длиннейшее, сотканное из политесов послание, — суть, обряженная ими, ясна заранее.
«Генерал-поручик над пехотою Георг Яган Майдель, барон и господин, со вручённым мне войском пришёл именем его величества короля в провинциях его лежащию крепостью Санкт-Петербург от господина коменданта добродетельно желати, дабы всякого страху, иже от того произойти может, убегнуть...»
Предлагают сдаться. Чего тут больше, самонадеянности или отчаяния? Может, прознали, что Петербург отдал часть пушек и солдат Шереметеву...
Гренадер, подбоченясь, крутил ус, барабанщик, передохнув, затрещал оглушительно.
— Сожалею, — сказал Брюс, угомонив его жестом. — Досточтимый генерал напрасно счёл меня способным на измену.
Ответить надлежало и письменно, с соблюдением всех приличий. Комендант не ударил лицом в грязь.