— Меншикову всё можно, — вырывается у Доменико. — Царь во всём потакает.
Жжёт язык пословица — едва удержал он её при гезеле, — груба, непочтительна. Высказал в письме.
«Русские говорят: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Меншиков именно такое дитя, заласканное его величеством. Что ж, среди вельмож нет равных по талантам. Однако есть и другие приближённые, болеющие тщеславием. Устоит ли царь перед ними? Знатные всюду одинаковы — в роскошествах меры не ведают».
Город Солнца их не влечёт...
Кто же ты, созидаемый Петербург? Нет, не быть тебе ни боярином московским, ни патрицием римским. Новый Амстердам? Но зачем громоздить этажи, сжимать фасады, выгадывать футы, дюймы? На здешнем-то, на русском просторе? Застраивать огороды, коими народ живится?
Впрочем, да, Амстердам, но не в смысле буквальном. Город в дельте, портовый, пахнущий морской солью, дёгтем, дымом кузницы. Столица, средоточие власти, просвещения, — и благоприятный для мастеров всякого рода, для коммерсантов, навигаторов, учёных. В этом и есть Амстердам — мечта его величества. Рассуждая вслух, Доменико внушает гезелю: каждое сооружение есть часть общего, мелочен в архитектуре нет.
Беседка на бумаге выросла — прозрачная, унизанная гирляндами, сравнить можно с цветочной корзиной. Не слишком ли воздушна? Или шпиль тяжеловат? Ласково потрепал вихры гезеля, от комплимента воздержался — вредно ему. Побольше терпения!
Будут ещё беседки — в различной манере. Прибавится фонтанов. Указано возвести парадные ворота, на набережной. — Доменико уже набросал их. Вот там уместна классическая колоннада — не правда ли? Праздничная, мудро-величавая, приглашающая всех в царский сад — дворянина и простолюдина...
Торопит царь не особенно. Постройка более важная занимает его — линейный корабль, заложенный в прошлом году. Имя ему — «Полтава». Там, во дворе Адмиралтейства, поспешание беспощадное. Доменико не коснулся бы тех работ — привлёк Федосей. Зашёл как бы по пути, дождь переждать.
— Ох ненастье! Простыл я ровно воробей. В груди хлюпает — слышишь?
Сипел Скляев и кряхтел. Мужичок лукавый — в любую погоду жалуется он на хвори, натерпевшись царского понуканья. Впрочем, милостями не обойдён. Главный знаток добрых пропорций — он ныне капитан-командор.
— Офицером стал, фу-ты ну-ты! — ворчал мастер, в самом деле похожий на мокрого воробья. — Нанося, в дворяне вылез.
Завёл речь о «Полтаве». Прожектировал с царём совместно, посудина первоклассная, обгонит и англичанина, не то что шведа. Раскурив трубку, Федосей выбранил Кикина, — опять затор с древесиной. Время, время... Цель визита по сельской привычке приберегал. Наконец вынул из кармана сложенный вчетверо листок.
— Корма, сударь мой!
Жирно вычерченный круг. Внутри два яруса окон. Зодчий узнал руку царя. Выражена идея общая — мастеру надлежит уточнить. Уделить место для эмблем — недаром же окрещён корабль в честь преславной битвы. У Скляева есть намётки, да слабые, — показать стесняется.
— Ты сообразишь, дружок любезный. Узорности, как на старых судах, не надо.
Доменико бывал в портах. Пёстрые гербы нависали над причалами, морские чудовища, рыцари в доспехах, сонмы ангелов... Грузно и дорого. Царь заказал, в сущности, фасад летнего дома — да, тот же фасад, но плывущий по морям, Эмблемы победы? Где же им быть, если не между этажами... И тут — поясок фигур — ликующий Нептун, грозящий врагу Марс.
Земцов не сводил глаз с корабела. Новый урок гезелю — приобщение к флоту.
— Поплывёт наша «Полтава», — сказал Федосей, прощаясь. — Моря-то сколько теперь! Ревель сдался... Не знали разве?
Флаг российский взвился над Перновом, над Динаминдом. Осенью, подводя итог кампании 1710 года, пальба и колокольный благовест не утихали три дня. «И тако, — объявил Пётр всенародно. — Лифляндия и Эстляндия весьма от неприятеля очищены и единым словом изрещи, что неприятель на левой стороне Восточного моря не точию городов, но ниже степени земли не имеет».
Земцов бегал смотреть иллюминацию на судах, толкался в гомонящей толпе, подпевал на молебне. Ввязался в кулачный бой, пришёл, ковыляя, в синяках, и всё же снова приник к столу — доканчивать беседку.
Корзинка утлая, ветром сорвёт. А шпиль сохранен. Прорежет зелёную поросль отчётливо. Рядом видятся корабли. Шпили на островах, мачты на Неве и рукавах её — облик столицы единый.
— Швед подвёл меня, — сказал Дефо.
— Который? — выдохнул Гарлей, падая в кресло. — У вас их столько...
— Два, ваша честь.
Неприятность у писаки из-за дипломата, находящегося в Лондоне, давнего информатора. Это он рассказал — и с неподдельным ужасом, — что русские офицеры продают жителей туркам для торговли в Стамбуле, на базарной площади... Дефо тиснул в своё «Обозрение» и при этом обругал царя «русским медведем». Оказалось — враньё. Посол Петра заявил протест, пришлось печатно извиняться.
— Вы тоже виноваты. Я поддался панике А кто стращал меня? Вы, ваша честь.
— Ну-ну! Будто бы...
Другой швед, петербургский, тот, что сбежал от архитектора, напротив, радует. Он прижился у нового хозяина, а Вуд по-прежнему торгует в остерии «Четыре фрегата» Адмиралтейство — главный предмет наблюдения для Англии — «табачник» из виду не выпускает. Вчера знакомый штурман принёс донесение оттуда.
— Вот вам! — и Дефо вытряхнул на стол содержимое пакета. — Как я предвидел...
Англичанин, служащий в Адмиралтействе, сделал чертёж. Линии корпуса плавные, нос несколько острее, чем принято в Англии, пушек пятьдесят четыре. А швед раскрыл намерения русских. Он, к сожалению, не моряк, зато позиция его такова, что замыслы царя достигают его ушей. В проекте ещё два линейных, сильнее этого.
— Вы понимаете, что это значит? — воскликнул Гарлей, дослушав расшифровку.
— Ещё одна Полтава, морская... Я же говорил вам. События развиваются логически. Раз Карл закусил удила, царь, естественно...
— Чёрт побери! — вспылил Гарлей. — Вы же англичанин! Если царь прорвётся завтра к Северному морю, в союзе с пруссаками и датчанами... Вы скажете, это естественно? Ах, вы же предсказали, великий наш оракул!
— Только то, что Карл лишится и флота.
— И больше ничего? Вы беспечны, друг мой! Когда войска вступают в чужое государство, они обычно не уходят по доброй воле, без выгоды для своего монарха. А Петербург... Столица, расположенная на краю страны, лицом к лицу с державой враждебной...
— Так вы полагаете...
— Уверен, друг мой! Центр тяжести России смещается. Столица в Петербурге — значит, владения царя там не кончаются.
— Прибалтика нас вряд ли заботит.
— Мало, мало... Аппетит приходит во время еды.
Дефо засмеялся.
— Итак, русские на Северном море? Прекрасно, я сейчас же дам в газету. С ваших слов...
Он показал на дверцу в стене, закрывающую подъёмник. Полочка на канатах, рукопись опускается из кабинета автора-издателя в нижний этаж, в типографию. Но избавиться от запаха свинца и краски трудно, он проникает и сюда. «Обозрение» выходит теперь три раза в неделю, хотя Дефо признавался недавно, — «ничего не происходит, никакой Полтавы». Правда, иногда тут же выкладывал сенсацию.
— Успокойтесь, ваша честь! Морская Полтава будет лет через пять. Заметьте себе!
А дальше... Поручиться за царя Дефо не берётся. Вдруг разыграется аппетит. История соблазняет его, испытывает. Покамест его задача — поставить Карла на колени. Флот у шведов сильный, у русских же суда малые, выйти в открытое море не с чем.
— Лет через пять, — произнёс Гарлей задумчиво. — Неужели мы ещё будем воевать? Выпутаемся же... Ну, хватит о России! Дайте мне отдохнуть!
Он устал, уговаривая королеву. Вдвоём с Дефо обдуман тайный демарш, за спиной Голландии и Австрии — в Париж, с предложением сепаратного мира. Составлено письмо регенту Франции, найден податель письма — известный поэт, личность чуждая дипломатии. Так нет, королева не доверяет стихотворцам. Целый час Гарлей расточал похвалы — поведения-де примерного, ходит в церковь, трезвенник, обожает жену и детей.
Дефо умеет развлечь сановника. Заводит разговор о Мальборо — скандал, герой нации обвинён в казнокрадстве, мало ему подарков, поместий, роскошного дворца, воздвигаемого милостью её величества! Писака знает массу подробностей. Гарлей оживился — и ему претят непомерные претензии герцога.
В кружках пенится пиво. Раскурены трубки. Слышно, как под полом ухает печатный станок. Чем же писака угостит читателей? Тори, добившиеся власти, хотят поладить с Францией — надо их поддержать.
— Попробую, — кивает Дефо. — Но боюсь, виги наймут головорезов и разгромят меня.
— А насчёт русских кораблей? Да, не стоит шуметь — пожалуй, вы правы. Ваш чертёжник... Он ведёт опасную игру, пусть посидит тихо. Высоко ведь забрался... Любопытно, знает ли интендант, кого прячет?
Имя Кикина, как и многих людей, ценных для секретной службы, не оглашается — даже при закрытых дверях.
— Принц читает.
— Экая важность! Пустите!
— Не могу. Принц не простит вторжения. Даже вашего…
У молодой графини резко выпирают ключицы, грудь плоская. Но кавалер Дауниц галантен. Он выдерживает настоящую борьбу у этой двери. Красавицам и дурнушкам отказывает равно, не теряя самообладания. Нахалки! Превратили его в сторожа... Что делать — лакей тут не устоит, не посмеет отразить натиск.
— Маленький пикник, — шепчет просительница. — Рядом, час езды. Интимный круг.
Интимный... Разденется, пожалуй, на травке...
— Увы, высокочтимая! Исключено.
Распорядок дня у принца твёрдый. Он приехал в Дрезден учиться. И главное — на любовные интрижки он не падок.
Графиня, уходя, обернулась и показала язык. Небось подстережёт где-нибудь принца — в коридоре, на аллейке сада. Споткнётся нарочно, чтобы подхватил...