Организационно-управленческие основы проектирования рабочих поселков заключались в том, что жилая площадь в ведомственном или муниципальном жилом фонде предоставлялась рабочему или служащему и членам его семьи лишь во временное пользование – на срок действия рабочего контракта. Вселение производилось по решению администрации градообразующего промышленного предприятия или советского учреждения при трудоустройстве человека на работу. В случае преждевременного разрыва контракта или планового окончания срока его действия рабочий или служащий вместе с семьей должны были покинуть занимаемое помещение.
Эти структурные и организационно-управленческие основы обеспечивали реализацию главного предназначения советского рабочего поселения – осуществлять: а) социальную фильтрацию населения, б) трудомобилизационную организацию населения, то есть управление трудовыми ресурсами, «принадлежащими» предприятию, строившему поселок.
Социальная фильтрация населения заключалась в том, что право жить в поселке обретали лишь те, кто трудился на градообразующем предприятии, работал в системе общественного обслуживания или в системе поселкового управления. Обитать в нем и ничего не делать, кормясь с собственного приусадебного участка или частным образом ремесленничая (как, например, в городе-саде или дореволюционной деревне), было запрещено. Еще одним средством являлось централизованное распределение продуктов, вещей, медицинского, образовательного и прочего обслуживания (эту функцию исполняла система КБО): получать все эти услуги, продукты, вещи могли лишь те, кто трудился и поэтому имел право жить в поселке.
Трудомобилизационная организация населения, а также жесткое прикрепление трудовых ресурсов к месту труда осуществлялись благодаря исключительно государственной (государственно-ведомственной) форме владения, распределения и распоряжения жилищем – в условиях отсутствия частного жилища получить крышу над головой можно было лишь из рук администрации градообразующего предприятия.
Итак, государственная градостроительная политика середины – второй половины 1920-х гг., в рамках которой сформировалась и была реализована доктрина советского рабочего поселка, воплощала общеидеологические установки, организационно-управленческие и административно-территориальные принципы организации общества. Она была направлена на следующее:
– вытеснение массового индивидуального жилищного строительства многоквартирным, многоэтажным, предназначенным для покомнатно-посемейного заселения членами трудобытовых коллективов градообразующего предприятия;
– замену жилой застройки коттеджного типа домами-коммунами, кварталами-коммунами для размещения трудовых ресурсов, обслуживающих производственные комбинаты, фабрики, транспортные узлы, электростанции и подобные производственные объекты[439];
– возведение индивидуального жилища в виде одно-, двухэтажных отдельно стоящих или блокированных домов исключительно в целях вознаграждения местного партийно-государственного чиновничества и представителей рабочей олигархии;
– замену общественного самоуправления и автономных форм семейного быта, предполагавших свободный выбор образа жизни (в говардовском понимании), на административно-территориальное руководство (в советском понимании, то есть как принудительное объединение трудящихся в бытовые коллективы – единицы советского общества);
– структурирование (двухуровневое) селитьбы на жилые единицы, объединяемые в кварталы в целях территориально-административной организации населения, призванной обеспечивать управление им как в трудовом, так и в бытовом отношении;
– фиксацию (планировочными и пространственно-композиционными средствами) основополагающей роли градообразующего промышленного предприятия (в отличие от поселений советской жилищной кооперации середины 1920-х гг., которые размещались вне существовавших городов, в природной среде и не предполагали наличия градообразующего промышленного предприятия).
Именно в результате этой политики во второй половине 1920-х гг. на смену говардовскому городу-саду окончательно пришел советский рабочий поселок, а возведение поселений жилищной кооперации, автономных в социальном, организационно-управленческом и финансовом плане, полностью сошло на нет. Так, в 1928 г. в уездах Московской губернии проектировалось всего лишь три поселка РЖСКТ: Пчелка, входивший в состав рабочего поселка Бирюлево[440]; Спартак – дачного типа близ станции Прозоровская (Кратово) Казанской железной дороги[441]; Болшево – при текстильной фабрике вблизи одноименной станции Щелковской ветки Северных железных дорог[442]. В 1929 г. – пять поселков: Климовский при Климовском заводе; поселок Фабрики им. Цурюпы; поселки имени Первого мая при ст. Тарасовка Северных железных дорог[443] и ст. Малаховка Казанской железной дороги[444]; Красный Ткач Клинского уезда[445]. Информации о проектировании обособленных поселков жилищной кооперации в 1930-е гг. не обнаружено.
Советский ведомственный рабочий поселок, пришедший на смену поселениям жилищной кооперации, в соответствии с рекомендациями по его проектированию, подготовленными под руководством Цекомбанка представителями основных организаций-застройщиков и проектировщиков соцпоселений – ВСНХ СССР, НКПС, НКТ, Центрожилсоюза, Моссовета, Института сооружений, должен был представлять собой «самостоятельный жилищно-производственный комплекс», предполагавший наличие градообразующего предприятия[446]. Но следует заметить, что даже в конце 1920-х гг. это положение в большей степени оставалось рекомендательным, так и не превратившись в незыблемый постулат проектной практики. Это происходило, в частности, и потому, что проектировщики, даже следуя предписаниям свыше, не способны были самостоятельно «выдумывать» профили и мощности градообразующих предприятий, но вынуждены были учитывать специфику реальных ситуаций.
Например, в середине 1920-х гг. возникла задача разработки схемы планировки поселения на ст. Лосиноостровской (Московская обл.), которое расширялось в соответствии с планами строительства рабочего жилища. В условиях острой жилищной нужды в Москве это поселение, так же как и другие мелкие населенные пункты, расположенные вблизи столицы по всем линиям Московского железнодорожного узла, стихийно превращалось в место постоянного проживания значительной массы людей, работавших в Москве. Проектировщики, разрабатывавшие схему расширения территории поселения, прежде всего, как это требовалось от них предписаниями, постарались выявить и усилить градообразующие факторы[447]. Однако они тут же обнаружили, что данное поселение, выросшее из крупного дачного поселка, не имеет никакой промышленной базы – ни государственного значения, ни местного, за исключением мелких предприятий по обслуживанию бытовых потребностей, которые никоим образом не способны были выступить в роли градообразующего предприятия. Более того, существующее поселение и в будущем вряд ли имело шансы обрести крупную градообразующую промышленность.
Проектировщики столкнулись с реальной, причем весьма типичной для того времени ситуацией: 1) требовалось возведение массивов новой жилой застройки, чтобы хоть как-то упорядочить самостийный неорганизованный приток населения, а ее нельзя было осуществлять без наличия генплана; 2) генплан невозможно было разработать без указания на наличие на территории поселения соответствующего количества мест приложения труда, а они отсутствовали; 3) градообразующего промышленного предприятия, способного предоставить места приложения труда, не было и никаких перспектив его появления в ближайшем будущем не просматривалось.
Компромисс, предложенный в конечном счете проектировщиками, заключался в следующем: концептуально сославшись на схему Большой Москвы, они трактовали проектируемое поселение не как обособленное, а как один из наиболее удаленных районов столицы, в которой, как это было сформулировано в пояснительной записке, и размещались промышленные предприятия, выполнявшие «градообразующую» функцию для Лосиноостровской[448]. Подобное решение по формированию «самостоятельного жилищно-производственного комплекса», в котором градообразующее предприятие было отнесено на значительное расстояние от селитьбы (в данном случае находилось в Москве), а само поселение – на какой-либо отдаленной станции транспортной оси (в данном случае на линии Московской железной дороги), являлось довольно распространенным в рассматриваемый период приемом местного (в данном случае в отношении Лосиноостровской) исполнения положений общегосударственной градостроительной политики.
Кстати, следует отметить, что в разработках Секции уездно-городской планировки МКХ, как раз и занимавшейся в 1926 г. разработкой планировки Лосиноостровской, пожалуй, впервые в отечественной проектной практике было обосновано и зафиксировано положение о том, что показатель территориальной близости друг относительно друга различных точек планировочной единицы следует определять не по физической величине расстояния между ними, а по «времени транспортной доступности»[449]. Исходя из этого Лосиноостровская, находившаяся на значительно большем расстоянии от Москвы, нежели некоторые другие поселения, была включена в ее границы, так как передвижение по железной дороге обеспечивало быстроту транспортной доступности, которой не было у поселков, располагавшихся горазд