В этот период, следуя постановлению «О жилищной политике», местные Советы всеми доступными им средствами подталкивали жилищные кооперативы к проектированию и строительству коммунального жилища – домов переходного типа, домов-коммун и пр., то есть домостроений с помещениями для коллективного пользования и общественного обслуживания. В определенной степени этому способствовало полученное рабоче-заводской жилищной кооперацией право целенаправленно использовать 5 % от суммы средств, ассигнованных на жилищное строительство, на постройку культурно-бытовых учреждений – детских яслей, садов, красных уголков, прочих общественных служб[549].
Жилищная кооперация, воплощавшая идеи города-сада, существовала на самой дальней периферии интересов советской власти. Ее права приносились в жертву всегда, когда оказывались в противоречии с главными целями советской градостроительной и жилищной политики – материально-производственным прагматизмом и формированием ведомственного жилого фонда для размещения трудовых ресурсов, обслуживавших промышленность. Конечно, советская власть боролась не с городом-садом как таковым, а с появлявшимся в результате реализации этой идеи вневедомственным, «персональным» жилищем, выпадавшим из-под системы тотального контроля над людьми со стороны разветвленной системы органов, управлявших государственным жилым фондом: квартуполномоченных, старост квартир, управдомов, комендантов, домовых комитетов, районных управлений недвижимых имуществ, городских жилищных отделов и т. д.
Самим фактом своего происхождения, независимого от государственной градостроительной и жилищной политики, поселения-сады жилищной кооперации вызывали у власти большое раздражение. Как следствие, во всех тех случаях, когда появлялся предлог их ликвидировать, это делалось, невзирая на судьбы людей, остававшихся без крова. Например, кусок земли, на котором больше десяти лет располагался уже упоминавшийся нами поселок Сад-город жилищного кооператива работников Самарского железнодорожно-ремонтного завода (Сажерез), вдруг понадобился для расширения завода и строительства барачного поселка для размещения новых заводских рабочих. В 1934 г. юридическая сторона вопроса рассматривалась на уровне городских властей. В результате Самарский горисполком принял решение: «В связи… со строительством завода Сажерез прилегающие к нему площади земли поселка Сад-город являются неотъемлемыми участками завода Сажерез, и на основании постановления СНК СССР от 04.03.1929 г. договор между кооперативом «Сад-город» и городским отделом коммунального хозяйства считать расторгнутым. Закрепить участки на территории поселка Сад-город за заводом Сажерез для временного барачного и капитального строительства»[550]. И таких случаев было очень много.
Выводы
Советская власть с первых же дней радостно приняла идею Э. Говарда, но примерно через десять лет идеологически осудила ее и не только запретила к применению, но и предала полному теоретическому забвению: в 1930–1970-е гг. идея города-сада если и упоминалась в научных статьях и учебниках по градостроительству, то лишь как отрицательный пример нежизнеспособной концептуальной модели и порочный опыт градостроительной практики, не заслуживающий подражания. Однако в продолжающей до сих пор существовать ее мифологической версии, созданной еще в советский период, подлинная причина запрещения городов-садов в СССР так и не раскрыта.
Заключалась же эта причина в том, что в градостроительной политике европейских стран город-сад являлся не столько архитектурно-планировочной инновацией, сколько прежде всего нововведением организационно-финансового порядка, создававшим условия для самоорганизации малоимущих граждан в целях самостоятельного решения ими своих жилищных проблем. Он создавал такие социально-экономические основы, которые позволяли представителям бедных слоев городского населения обрести собственное частное жилище. Из подобной практической эффективности этой идеи и проистекала ее популярность. А не из живописности планировки, обилия цветочков на газонах, наличия радующих глаз рядков аккуратно подстриженных кустиков или речки, протекавшей за околицей… Какими в городах-садах будут внутрипоселковые проезды – прямолинейными или извилистыми, никакой роли не играло. Могли быть криволинейными, а могли быть и прямыми…
В удовлетворении жилищной нужды наиболее простым, эффективным и при этом предельно малозатратным способом заключалось главное содержание поселения-сада.
Постройка многоэтажных домов в европейских кооперативных городах-садах, возведенных в конце ХIХ в., отвергалась концептуально. В поселении-саде каждая семья, к какому бы социальному классу она ни принадлежала, получала во владение индивидуальный дом с небольшим участком земли, причем только одним. Недопущение каких бы то ни было спекуляций с недвижимостью было основополагающим принципом существования кооперативного жилищного движения, инициированного Э. Говардом: членство в товариществе рассматривалось как способ индивидуального разрешения потребности в жилище, а не как форма бизнеса. Кроме того, для идеи города-сада ключевым было то, что она основывалась на общественном самоуправлении поселением, а также на коллективных формах собственности на землю и природные ресурсы.
В царской России при популяризации идеи города-сада внимание акцентировалось на таких внешних качествах его жилой среды, как обилие озеленения (наличие общественных парков и скверов), живописность планировки, приближенность к естественной природе (загородный характер). Однако самая важная составляющая – социально-реформаторская сторона идеи города-сада – часто игнорировалась, и поселки-сады возводились, как правило, без образования кооперативного товарищества. Они лишь именовались городами-садами, а, по сути дела, были обыкновенными пригородными дачными поселениями или прифабричными поселками, традиционными рабочими слободами, типичной селитьбой при производстве (только немного более благоустроенной и озелененной).
Жилплощадь в пригородных поселениях-садах, возводимых фабрикантами для своих рабочих, не переходила в собственность граждан, а лишь предоставлялась им в наем: права собственности оставались в руках хозяев фабрик или заводов, осуществлявших строительство рабочих поселений. Арендное жилище строилось в ведомственных прифабричных поселках лишь с одной-единственной целью – привлечь к конкретному производству трудовые ресурсы и крепко-накрепко привязать их к месту труда. Оно предназначалось исключительно для размещения только тех, кто был занят на градообразующем производстве. Как следствие (в отличие от говардовских поселений-садов), работники не становились владельцами земли и возводимой недвижимости и при увольнении в обязательном порядке должны были освобождать квартиру.
Однако советская историография об этом помалкивала. Прежде всего потому, что вся эта дореволюционно-капиталистическая картина слишком явственно походила на советскую практику функционирования ведомственного жилища: поступил на работу – получил койко-место в общежитии; потом, после того как женился и родил ребеночка, возможно (при условии активной «общественной» деятельности), получил отдельную комнату в общаге; встал в очередь на получение отдельной квартиры; начал упорно трудиться, превратился в передовика производства и, может быть, лет этак через 15–20 получил собственное жилье (например, отдельную комнату в коммунальной квартире). А если до получения ордера почему-либо уволился – утратил право на получение собственного жилья и в обязательном порядке должен освободить площадь в общежитии.
Дореволюционные прифабричные поселения, возводимые ведомствами или частными владельцами, являлись прежде всего мощным средством управления трудовым и бытовым поведением людей, для которых угроза потерять жилье из-за плохой работы или вследствие политической активности и быть тут же выброшенным на улицу серьезно «саморегулировала» трудовое и бытовое поведение. И об этом, кстати, тоже умалчивала советская историография: очень уж разительно это совпадало с советскими реалиями обитания рабочего люда в ведомственных общежитиях, коммунальных квартирах и бараках.
Те муниципальные поселки, которые строились в дореволюционный период возле крупных городов городскими управами и звучно именовались «городами-садами», также мало соответствовали говардовской идее. Создание жилищного товарищества сводилось в них не к объединению малоимущих, а к «кооперированию дельцов» и с неизбежностью влекло спекуляцию земельными участками и, как следствие, рост стоимости жилой площади. В результате малообеспеченные рабочие и мелкие городские служащие, якобы для решения жилищных проблем которых возводились пригородные поселения-сады, не имея средств для выкупа жилья в них, оставались нанимателями жилой площади без обретения ее в собственность. Кроме того, в отличие от говардовских городов-садов, жилище в российских поселках-садах строилось не в виде отдельно стоящих домов с придомовыми участками земли, а в виде многоэтажного, многоквартирного жилого фонда. И самоуправление в них полностью отсутствовало, будучи вытесненным на периферию городской жизни – в дачные кооперативы.
Вопросы социальных преобразований в российских дореволюционных поселках-садах не решались, потому что: а) администрация городов, в границах которых создавались поселения-сады, выражала интересы крупных землевладельцев и владельцев недвижимостью, а также крупного строительного капитала, а тех интересовала лишь прибыль, значительно эффективнее извлекаемая из многоэтажного строительства, нежели от возведения отдельно стоящих индивидуальных домов; б) ведомства не были заинтересованы в реализации социального содержания, так как, передавая землю и недвижимость в собственность рабочих и служащих, они теряли рычаги управления ими; в) банковский капитал не стремился вкладывать средства в подобное жилищное строительство (гарантия возвращения денежных средств не была обеспечена существовавшим законодательством); г) царское правительство с большой осторожностью относилось к социальным инновациям подобного рода, поскольку не желало передавать крупные фрагменты городской территории в ведение местного самоуправления; д) рабочее население не было готово в массовом порядке принимать участие в самостоятельной организации и самоуправлении жилищными кооперативами.