Я достал жезл.
– Вы не хотите прочесть вот это?
– Не сейчас.
– Так вы просто хотите денег?
Она кивнула.
– Мне придется разменять банкноты в судовом офисе, – сказал я. – Нельзя ли заплатить вам попозже, Кан? Или у меня есть достаточно симолеонов.
– Я буду ждать вас здесь. Мне нужны таланты. Кто сказал вам мое имя? Вы не должны его знать!
– Я его знал раньше, когда мы были в Деммер-Инсула. Кто-то мне, наверное, сказал… я думал, это были вы. Может, кто-то из других адептов.
– Каких других? Я одна.
– Из группы, с которой вы работаете.
– Я одна, – повторила Кан. – Я не была на Деммере. Ни один адепт там не бывает. Градуал на Деммере нейтрален.
Она бросила на меня острый, подозрительный взгляд, потом отвернулась, явно раздраженная моим поведением.
Я не стал развивать тему.
Таким образом мне вновь пришлось терять время на нижней палубе, стоя в очереди с еще несколькими пассажирами, пришедшими разменять деньги в корабельном казначействе, в то время как кругом царили шум и суета прибытия. Я бы предпочел находиться на палубе, наслаждаясь солнечным светом и глядя на приближение курортов Хакерлина-Обетованного. Хотя в целом я ценил прелесть одиночества, за время длинного путешествия я оставался одинок слишком часто. Кан показалась мне приятной компанией за то, чересчур краткое, время, что мы провели вместе в Деммере.
Или не провели. Что бы там ни было, правдой было то, что говорила она, а не то, что я помнил. Иногда напоминания самому себе о безумии градуала меня просто потрясали.
Я хотел просто сойти на берег, отыскать место для ночевки, а утром сесть на первый паром в Теммил.
К тому времени как я покончил с обменом и поднялся на лодочную палубу, чтобы найти Кан, корабль уже прекратил движение. Сначала мне показалось, что мы причалили, но потом я заметил, что судно остановилось на некотором расстоянии от узкого входа в гавань. Остров Теммил был уже виден. Высокий конус горы Гроннер сиял отраженным солнечным светом, которому послеполуденный час придал глубокий оранжевый оттенок; а может быть, причиной были какие-нибудь растения на склонах.
Я нашел Кан и отдал ей наличные, которые она, прежде чем принять, дважды скрупулезно пересчитала. Деньги она сунула в маленькую кожаную сумочку или кошель, который носила на веревочке, надетой на шею.
– Теперь давайте жезл.
– Раньше он был вам не нужен.
– Давайте.
На самом деле я ожидал, что она его попросит, так что жезл был наготове. Кан взяла его одной рукой, держа вертикально, потом пальцами другой легко провела по древку. Глаза ее были полузакрыты.
Когда она вновь посмотрела на меня, ее выражение изменилось. Кан улыбалась, протягивая мне жезл игривым жестом, как бы готовая отдернуть его, чтобы я не смог достать. При этом она продолжала держать жезл, легко сжав пальцами обеих рук.
– Теперь я понимаю ваши слова о Деммере. Вы там, должно быть, были.
– Вы об этом узнали по жезлу? А вы не помните, какая буря случилась, когда мы там были?
– Деммер не записывается, – ответила она. – Я там не бываю. Но вы были на Фоорте, так что это вполне вероятно. И на Хакерлине вы ведь уже бывали?
– Это все с жезла?
Я не был уверен, в каком она настроении. Кан мгновенно преображалась, от холодного делового разговора переходя почти к дружескому поддразниванию. Это происходило так внезапно, что мне не верилось в искренность подобных переходов.
– Нет, там показано не все. Но записи службы Приема там есть. Вы совершали турне с оркестром…
– Это было моим первым визитом на острова.
– Большая убыль потеряна. Как вы справились, когда вернулись домой? Трудно было? Но вы же пианист и скрипач. Еще и композитор! Почему вы не говорили? Вы побывали на многих островах, имели большой успех. Потом Теммил. Снова успех. Потом сюда, на Хакерлин.
– После Хакерлина мы вернулись домой.
– Вы беспокоились о том, что можете обнаружить, когда вернетесь домой. Теперь я вижу. Да. Вы тревожились о родственнике. О старшем брате?
– А там сказано, как его зовут?
– Джакджер Сасскен. Верно?
– Что еще там записано? – спросил я, протягивая руку, чтобы забрать жезл. На этот раз Кан отдала его.
Я внимательно посмотрел на жезл, но десятки прорезанных на нем линий не имели для меня смысла. Значительная часть моей жизни была записана где-то там; по крайней мере, совершаемых мной действий и перемещений. Потеря или приобретение градуального времени, приезды на острова и отъезды с них. Частицы информации, которым я позволил ускользнуть или которыми намеренно поделился.
– Так рассказал он вам про то, через что я прошел, когда вернулся домой? – спросил я. – Что я там обнаружил, что мне пришлось узнать?
– Об этом ничего нет. Сейчас у вас значительная убыль.
– Насколько большая?
Она протянула руку, на которой имелись крошечные часы. Я посмотрел на них.
– Это значительная убыль, – повторила она. – Вы были на Салае, перемещались между пятью островами, меня не разыскали.
– Я вас там не видел, – заметил я. Потом указал на ее запястье и продемонстрировал свои собственные часы. – Разница во времени небольшая.
Кан рассмеялась.
– Вы хотите ее так оставить? Думаете, это немного?
– Несколько минут.
– Вы опережаете меня почти на двенадцать часов. Этого вы хотите?
Абсолютное время, корабельное время, – я видел, как расходились хронометры в градуале.
– Так что мне делать?
– Сначала нужно дождаться, пока корабль причалит.
Она стояла рядом со мной у планшира, подавшись вперед и всем весом опираясь на локти. Я чувствовал тепло ее руки, – она стояла гораздо ближе ко мне, чем, может быть, предполагало простое деловое знакомство. Мне нравилось ощущение ее близости, но я мог лишь гадать, что она этим хочет сказать, да и хочет ли вообще. Манеры у нее были небрежные. Между нами лежала пропасть, – нас разделяли возраст, окружение, культура, ее ремесло адепта. Паром медленно маневрировал на подходе к гавани, но вокруг суетилось столько лодчонок, что мы едва двигались. Несколько раз корабль гудел сиреной, давая сигнал лодкам пропустить нас. Никакого особого эффекта гудки не дали, и красочный хаос вокруг гавани продолжался.
Глядя через водную гладь на ту часть города, что была видна, я рассмотрел толпы народа на улицах, флажки веселых расцветок, гирляндами развешанные на деревьях и шестах, изобилие ярких электрических вывесок. Когда я останавливался на Хакерлине в прошлый раз, мы жили в большом отеле на окраине города, пользовались приватным пляжем, а в Хакерлин-Обетованный делали вылазки только когда стемнеет, чтобы посетить рестораны и бары. Я помнил место, полное заразительного веселья, громкой музыки, шума и толпищ. Пока мы продвигались в гавань, музыка из усилителей уже гремела, разносясь над водой.
– Вам нравится подобная музыка? – спросил я.
Я почувствовал, как она изменила позу. Хотя Кан не отодвинулась и по-прежнему, наклонившись, опиралась руками о планшир, она вдруг насторожилась.
– Отчасти, – сказала она.
– Вам что-то из этой музыки нравится? Или нравится вся, но лишь отчасти?
– Без разницы.
– Вы когда-нибудь слышали о молодом музыканте по имени Анд Анте? Он живет на Теммиле, Душителе.
– Вы плывете на Душитель? – спросила Кан.
– Да.
– Скоро отплываете? Или побудете в Хакерлине-Обетованном?
– Еще не решил. Я хочу кое с кем встретиться на Теммиле. С этим человеком, Анте. Но мне нужно еще об этом подумать.
– Если вы пробудете на Хакерлине несколько минут, то ладно. Но задержитесь здесь на ночь или на часть дня, и я вам понадоблюсь. Градуал времени здесь крутой и беспорядочный. Мне придется следовать за вами непрерывно.
– Что вы конкретно имеете в виду?
– Вы не сможете ходить по улицам без убыли. Вы даже не сможете пересечь комнату в этом городе, не потеряв или не набрав несколько секунд. Даже ворочаться во сне опасно.
– Вам придется быть со мной постоянно.
– Только не ночью.
Она принялась рассказывать мне историю. Поначалу я ожидал коротких предложений, которыми она обычно изъяснялась, но в кои-то веки Кан разговорилась: этот рассказ она по-настоящему хотела до меня донести. Дело касалось ее родителей. Они встретились подростками, рассказывала Кан, когда на каникулах путешествовали с группой сверстников по этой части Архипелага, перебираясь с острова на остров на флотилии маленьких лодок и останавливаясь в хостелах или недорогих отелях. С ними постоянно находились турагенты, организаторы. Кан утверждала, что, когда островитяне перемещаются по Архипелагу или отправляются в организованный тур, они не нуждаются в постоянном внимании адептов. По закону, каждое агентство, каждый туроператор должны быть лицензированы для оказания адептских услуг. По окончании каждой поездки или завершении тура убыль поправляют коллективно.
– Каждый, кого вы видите, – сообщила Кан, указывая на спускающиеся к гавани улицы, запруженные толпами. – Все эти люди путешествуют по такой лицензии. У каждого есть профиль, зафиксированный в лицензии: в какой островной группе человек родился, на каком острове, время суток, группа крови – всякое такое. Пока не было компьютеров, групповые расчеты вызывали трудности. Было много ошибок. Тогда и начали пользоваться жезлами. Но в наши дни все централизовано. Когда покупаешь билет или регистрируешь тур, то заполняешь бланк на бумаге или на сайте. Туроператор делает остальное.
– Вы хотели мне рассказать, как это коснулось ваших родителей?
– Они встретились на каникулах, влюбились и решили жить вместе. Туроператор отказался внести поправки в их лицензии, а скорее всего, просто не сумел. Они должны были ехать разными автобусами по разным маршрутам. Должны были сесть на разные паромы, запланированные для них заранее. Когда путешествующие оказались здесь, на Хакерлине, они сбежали из группы и последовали дальше самостоятельно. Наверное, они подыскали где-то отель. Потом, в конце, когда они отправились догонять корабль, на котором у них были забронированы места для обратного путешествия, они обнаружили, что потеряли семьдесят восемь дней. Остальная часть группы отбыла много недель назад. Они оказались заброшены здесь почти без денег и без возможности связаться с домом. Это было романтично, но превратило их жизнь в хаос. В конце концов адепты все наладили, но к тому времени родители решили остаться здесь, на Хакерлине. Они нашли себе жилье, поженились, устроились на работу, завели меня и двух моих братьев. Они до сих пор живут здесь, в Обетованном.