Мне захотелось поспешить туда и сделать, что смогу, но было нечто во внезапности этого происшествия, наряду с предписанием Ренеттиа не отходить от автомобиля, что удержало меня на месте.
Машина, впрочем, исчезла. Первая моя мысль, как обычно в компании адептов, пассивная, была о том, что Ренеттиа и Кан вернулись, пока я пил из фонтанчика, и уехали без меня. Меня уже ничто не удивляло. Вещи остались в автомобиле, включая скрипку, которую я обычно почти не выпускал из вида, но я не обеспокоился. Тому, что они делали, всегда имелись причины – их собственные причины, не мои. Но когда я пошел обратно по выбеленной солнцем мостовой, машину вдруг вновь стало видно. Она находилась там же, где Ренеттиа ее припарковала. Обе женщины стояли рядом, оглядывая сквер, явно в поисках меня.
Я тоже огляделся: оба старика снова сидели бок о бок на скамейке под деревом.
Кан увидела меня.
– Вам не следует покидать автомобиль, когда мы вас везем, – заявила она без всяких объяснений.
– Мне хотелось пить, – беспомощно возразил я.
– Мы нашли ресторан, – сообщила Ренеттиа, указывая на улочку, по которой они ходили. – Там есть не только вода. Захватите багаж.
Я собрал пожитки и последовал за ними к найденному заведению. Мы сели за столик под огромным брезентовым навесом, и вентилятор обдал нас прохладным потоком воздуха.
58
Хорошенько перекусив, – еда была очень вкусной и пришлась весьма кстати, а заплатил за нее я, – мы не вернулись к машине, а пошли дальше по улочке к берегу лагуны. Здесь был построен короткий изогнутый пирс. Я слегка перебрал вина и находился в приподнятом настроении, не утратив прежней пассивной готовности выполнять указания.
К пирсу была привязана небольшая яхта, скорее, просто парусная лодка. Очередное плавание. В голове проскользнула мысль: зачем опять все это? Но я был настроен благодушно, так что перебросил сумки в кокпит на корме и сел, где было велено, – сбоку.
Женщины принялись готовиться к отплытию, но мне показалось, что они знают о хождении под парусом немногим больше, чем я. Им никак не удавалось развязать один из узлов – Кан только затянула его еще крепче и запутала веревку. Я помог ей развязать узел. Двигателя не было. Адепты, не говоря ни слова, сражались с такелажем, но в конечном счете им удалось поставить парус. Ветерок, по счастью, был легким, так что когда лодочка отошла от пирса и двинулась в лагуну, сделала она это неспешно и ровно держа курс. Кан взялась за румпель и выглядела уверенно, тогда как Ренеттиа не отпускала гик и при необходимости работала фалами. Я не мог не испытать облегчения от того, что за нами на буксире шел маленький ялик.
Море оставалось спокойным, даже когда мы прошли сквозь разрыв в рифе и оказались на невысоких волнах открытого моря. Ветер здесь был покрепче. Яхта пошла быстрее, а я наслаждался ветром да изредка долетавшими брызгами. Впереди, не так уж далеко, я видел темно-зеленый массив Теммила. Чувствовал я только облегчение от того, что долгий поход скоро будет окончен. Я был доволен. Пища и вино приятно грели желудок. Я начал расслабляться.
Опустив руку за борт, я вел растопыренными пальцами в холодной воде, слушая звук, с каким лодка разрезала волны. Вода, вихрясь, проносилась мимо; тонкий след пены и пузырьков отмечал путь лодки. Вода была столь прозрачной, что я видел спускающиеся вглубь столбы солнечного света, но слишком глубокой, чтобы рассмотреть дно. Я размышлял, что же там, внизу. Ложе моря я почти не представлял – ну, может быть, камни и песок, наверняка рыбы и другие формы морской жизни, коралловые заросли, даже затонувшие корабли и потерянные сокровища. Это море сохраняло для меня новизну, оставалось романтической тайной. Я прислушивался к периодическим неровным порывам ветра, шороху натянутых шкотов, хлопкам и пульсации парусов, скрипу мачты. К постоянным звукам воды. Над водой низко летали чайки. Гармонии неизбежно возникали в моем мозгу, и я постукивал пальцами о деревянный борт лодки.
За этими приятными размышлениями я потерял интерес к тому, что делали женщины; однако после того, как провел в этой ленивой неге минут двадцать с полузакрытыми глазами, я почувствовал, что движение лодки изменилось. Она раскачивалась, потому что по ней ходили.
Не повернув головы, чтобы посмотреть, чем заняты спутницы, я решил, что они поворачивают яхту и ходят по ней, чтобы дотянуться до парусов и фалов. Потом сверху упала тень, и я поднял взгляд. Меня ослепило солнце.
Рядом стояла Кан, возвышаясь надо мной. Она держала свои счеты в форме цветка.
– Мы уходим, – сказала она. – Всего доброго.
Я забарахтался и сел ровно.
– Что вы сказали?
Мы находились по-прежнему в открытом море. Я понимал, что полоса суши, к которой мы движемся, была Теммилом, но, оглянувшись назад, увидел там холмистую береговую линию Хакерлина примерно на таком же расстоянии.
– Здесь равновесие градуала. Штиль времени, – Кан сунула мне под нос запястье, демонстрируя циферблат часов, но из-за слепящего солнечного света и раскачивающейся лодки я его толком не рассмотрел. Посмотрел на собственные часы и решил, что время на них не изменилось, как обычно и бывает, когда смотришь на часы.
Ренеттиа закрепила румпель куском веревки и, пока Кан стояла рядом со мной, держала гик.
– Вы не можете меня бросить, – сказал я.
– Дальше нельзя. Если мы останемся с вами, все, что мы сделали, пропадет даром.
– А что вы сделали?
Я разом выпал из пассивного настроения и теперь был несчастен, чувствовал угрозу и необходимость защищаться.
– Мы доставили вас на Теммил, – заявила Кан. – Мы закончили.
Я наклонился в сторону, чтобы посмотреть на Ренеттиа. Она стояла на корме яхты и тянула за фалинь, подтягивая к нам ялик.
– Я даже не рядом с Теммилом! – сказал я, повысив голос. – Я заплатил кучу денег, чтобы вы доставили меня на этот остров.
– Вы оплатили стандартное вознаграждение, – возразила Ренеттиа. – Вы платите нам за поправку градуальной убыли времени, а не за доставку. Вы можете в безопасности продолжить путь. Мы предоставили вам лодку.
– В безопасности? Что вы называете безопасностью?
Я уже стоял и своей внезапной вспышкой беспокойства заставил лодку тревожно раскачиваться. Ренеттиа уже подтащила ялик и перекладывала туда немногие вещи, которые они с Кан взяли с собой.
– Лодка не утонет, – уточнила Ренеттиа. – Плыть на ней безопасно. Я закрепила румпель, но вам нужно за ним следить. Ветер не переменится. Прилив движется в нужном вам направлении. Вот ваш жезл. Сохраните его на случай возвращения.
– Вы это не всерьез! – воскликнул я, теперь испугавшись по-настоящему – остаться в одиночестве посреди моря в лодке, которой не умел управлять?
Ренеттиа шагнула в ялик, подняла со дня весла и вставила их в уключины.
– Кан, не могли бы по крайней мере вы пройти со мной остаток пути? – попросил я. – Хотя бы до гавани?
– Сожалею, монсеньор Сасскен. Проблем не будет. Поверьте мне.
Она шагнула в кокпит яхты, взобралась на борт и ловко перепрыгнула неширокое пространство, отделявшее ее от ялика. Ренеттиа отпустила фалинь, и ялик тотчас же начал отплывать.
Я закричал им вслед, умоляя не делать этого. Ялик уже наполовину развернулся. Кан сидела на банке за спиной у товарки. Она взялась за вторую пару весел. Они погребли, откидываясь назад и напрягая при каждом гребке руки и спины. Их неопытность в гребле была очевидной – весла часто плескали по воде, и лодочка едва продвигалась вперед. Хотя, развернув ялик носом вперед, они оказались ко мне лицом, ни одна не смотрела в мою сторону. Они шли в общем направлении Хакерлина, но прилив им мешал, и движение было медленным. Большей частью расстояние между нами росло за счет того, что тот же самый прилив уносил мою яхту к Теммилу.
Ситуация, в которой меня бросили, повергала в настоящий ужас. Огромное море, неизмеримая глубина, неимоверное количество опасностей, которые они могли в себе заключать, – все это пугало меня. Я неуклюже устроился возле румпеля. Передо мной оказался весь корпус яхты, так что смотреть вперед оказалось трудновато. Я встал, покачался из стороны в сторону, насколько осмеливался, разглядывая побережье Теммила. Ветер сменился, и пока я садился, парус развернуло в мою сторону.
Я занял место у румпеля и отвязал конец. Успокоил себя, проделав шесть глубоких вдохов – способ, которому научился в те дни, когда постоянно выступал или дирижировал и приходилось выходить на сцену перед аудиторией. Этот способ всегда помогал мне обрести здравый смысл в ситуациях, чреватых сложностями.
Итак, после шести вдохов, – океан спокоен, ветер слаб, других судов поблизости нет, до темноты еще несколько часов. Никакой бури или шквала как будто не предвидится. Я знал, что яхта у меня самого простого типа, паруса уже поставлены и Кан с Ренеттиа сумели привести лодку сюда, явно не имея в ее вождении большого опыта.
Налетел продолжительный порыв ветра, и лодка отреагировала. Ее отвернуло в сторону от острова и опасно накренило. Я толкнул румпель против ветра. Лодка тут же вильнула обратно, подпрыгивая на попадающихся навстречу волнах. Из-за ветра она все еще кренилась, но я помнил, что пока суденышко вели Ренеттиа с Кан, такое тоже происходило, так что это нормально. Больший из двух парусов наполнился ветром, надулся, и я почувствовал неослабевающее давление на румпель.
Я посмотрел назад. Ялик был еще виден, до него, наверное, можно было докричаться. Женщины старательно гребли.
Я почувствовал себя более уверенно. Не похоже было, что погода изменится; в оснастке парусов я не разбирался, но, кажется, с ней было все в порядке, по крайней мере на вид, а до цели мне оставалось явно не так уж далеко.
Тем не менее напряжение и настороженность не уходили, и я не переставал думать о возможных опасностях, а тем временем неуклонно приближался к острову, на котором уже различал дома и другие постройки вдоль берега. Виден был и протянувшийся в море длинный и низкий мол гавани.