Вернувшись на набережную Квестиура, я настроил жезл. Субъективное время исчезло, и я вернулся в момент, который полагал настоящим.
Затем я сел на другой корабль и отплыл из Глонда на юго-запад, пребывая в субъективном времени. Затем отправился обратно на северо-восток, снова пользуясь субъективным временем, настраивая жезл, наблюдая и сравнивая показания хронометров: Mutlaq Vaqt, Kema Vaqt – абсолютное время, корабельное время.
Когда последний из моих кораблей приближался к угрюмой заснеженной гавани Квестиура, я знал не только абсолютное время, но и абсолютный день. Кроме множества других островов я посетил Меньший Серк, Нелки, Ристор – целый тур по северным островам в холодных зимних морях. Субъективные часы еле тащились. При себе я имел лишь скрипку.
Последний корабль причалил в Квестиуре. Я сошел на берег. Прошел по бетону набережной в объятьях вьюги. Настроил жезл. Вьюга превратилась в стихающий снегопад.
Я прибыл в точности в нужный день и заранее знал, чему предстоит случиться.
76
Чтобы это произошло, я покинул гражданскую зону гавани.
Голову приходилось пригибать из-за снегопада, но я все время поглядывал вверх и по сторонам, чтобы убедиться, что иду в правильном направлении. Причалы в Квестиуре не особенно изменились с тех пор, как я был здесь последний раз. Я миновал вход на станцию метро; изнутри светили огни билетных касс.
Я продолжил путь, повернул за угол стены массивного склада и был, наконец, вознагражден видом того, что рассчитывал найти. Темный силуэт корабля, выкрашенного в черный цвет и поеденного ржавчиной, приближался к пирсу. Швартовы уже были закреплены на кнехтах, и лебедки подтягивали корабль к надежному месту стоянки. Идентификационных знаков на бортах не было.
Я держался у задней стены дока, чтобы не привлекать к себе внимания, но не успел далеко пройти, как вдруг понял, что не все обстоит так, как я ожидал. Не было на набережной встречающих солдат и цветных флажков с номерами батальонов. Уверенность вдруг меня покинула.
Я остался там, где стоял, потому что хотя и тщательно подготовился, но не мог быть полностью уверен в своих расчетах градуала как раз в том самом случае, когда они были для меня важнее всего.
Перемещения корабля подошли к концу, и еще несколько минут, казалось, ничего не происходило. Я ждал, чувствуя, как подкрадывается ко мне зимний холод. За долгое время, проведенное в целительном тепле Архипелага, я совершенно растерял холодоустойчивость. Отправляясь в последнее плавание, я постарался одеться потеплее, но все равно ощущал, как густо падающий снег скапливается на голове и плечах. Время от времени я встряхивался, как старый пес, и притопывал ногами. Дыхание клубами вырывалось изо рта.
Два автокрана, везущих переносные сходни, проехали к борту корабля. Последовала очередная задержка, пока сходни устанавливали и прикрепляли, а потом открывали люки в борту корабля.
Наконец люди быстро пошли вниз изнутри корабля по крытым сходням, так что эти деревянные сооружения затряслись и закачались. Прибывшие выскакивали на бетонный пирс и, очутившись под густо валящим снегом, пускались бегом через пристань к зданиям.
Все они были молодыми мужчинами. Ни на одном не было формы, зато всех отягощали большие тюки с пожитками. Я двинулся вперед, стремясь перехватить кого-нибудь из них, но кругом было так холодно и противно, что мимо меня лишь пробегали, впопыхах толкая.
Наконец мне удалось схватить одного юношу за руку, и он развернулся лицом ко мне. Попросту мальчишка, немногим старше подростка. Он, похоже, был возмущен задержкой. Все остальные спешили мимо.
– Это 289-й батальон? – прокричал я.
– Конечно, он!
Парень вырвал руку и тоже побежал к зданиям на пристани.
Я встал так, чтобы оказаться посередине между сходнями. Стоял, не прикрываясь от падающего снега, и беспокойно вертел головой из стороны в сторону, пытаясь обнаружить Джака, который должен был находиться где-то в этой толпе.
Со сходней справа вынырнул вдруг человек со скрипкой на спине.
Он был невысок ростом, и его оттолкнули в сторону. Пошатнувшись, он поскользнулся на утоптанном множеством ног снегу и повалился вперед, выставив перед собой руки, чтобы не растянуться. Скрипичный футляр при этом соскользнул ему на затылок.
Я поспешил к упавшему, подхватил под локоть и поставил на ноги. Тот сразу вырвал руку, метнув на меня сердитый взгляд.
– Джак! Это я, Сандро!
Он с изумлением уставился на меня и тут ясно увидел, кто я такой. Он схватил меня, обнял. Я обхватил его руками и прижал к себе, чувствуя, как он пытается просунуть руки под футляр скрипки, точно так же, как я пытался обойти его футляр. Мы были как два медведя, два неуклюжих борца, силящихся получше ухватить друг друга.
Снег падал и падал, но мы не сходили с места. Мимо спешили люди, но мы с Джаком стояли и обнимались, пока все не прошли.
77
Когда мы с Джаком пошли назад, туда, откуда я пришел, снегопад наконец начал слабеть. Я повел его ко входу на станцию метро. В отличие от станций в основной части Глонд-города, эта была грубо функциональной, с автоматом по продаже билетов за окошком из толстого стекла и пропускным механизмом. Здесь, вдали от центра, пути пролегали неглубоко под землей.
Когда мы поспешили внутрь, кассовый зал был еще пуст и снаружи толстым слоем лежал снег. Мы отряхнулись, растирая руки и плечи, чтобы хоть немного согреться. Все время мы поглядывали друг на друга, узнавая знакомые черты, подмечая перемены. Когда брат ненадолго снял головной убор, я увидел, насколько он изменился. Выглядел он в точности, как я помнил, но лицо его округлилось, повзрослело. Пострижен он был коротко, по-военному. Здоровяком Джак не стал, но выглядел крепче и здоровее. Прошло больше сорока лет, а ему, казалось, по-прежнему двадцать с небольшим.
Я не мог не подумать о том, какой ему покажется моя внешность. Но спрашивать не стал.
– Откуда ты знал, что я демобилизуюсь сегодня? – спросил Джак.
– Прочитал, – ответил я, чувствуя, что пока не стоит выкладывать ему всего. – О возвращении войск дают объявления в газетах.
– Я думал, наше возвращение в последнюю минуту отменят, – заметил брат. – Происходило что-то странное; до сих пор не знаю, в чем было дело.
– А что было?
Он рассказал, что за несколько дней до прибытия офицеры на транспортном судне велели всем по прибытии в Квестиур одеться по форме, чтобы прямо из порта пройти по улицам при оружии, с развернутыми знаменами и приколотыми наградами. Предполагалось, что соберутся толпы приветствующих. Закончиться марш должен был на площади Республики в центре Глонд-города. Там им проведут смотр старшие члены правящей хунты.
– Последние два дня я провел, проверяя снаряжение, полируя обувь и начищая винтовку, – пожаловался Джак, – как и все остальные на борту. Но сегодня прямо с утра первым делом парад внезапно отменили. Перед выгрузкой приказали переодеться в гражданское, снаряжение и оружие оставить на корабле и прямо с причала отправляться домой. Через час после того, как был отдан этот приказ, к нам подошел другой корабль, все офицеры и сержанты перешли на него, и мы оказались предоставлены сами себе. Кроме команды на борту остались одни рядовые.
– И у тебя нет никаких мыслей, в чем тут дело? – спросил я.
– Нет, а у тебя? В новостях было что-нибудь?
Конечно, я ничего не знал. Я и в Квестиуре-то пробыл всего ничего. Субъективное время исчезло, я плыл по кругу – Меньший Серк, Нелки, Ристор. Я чувствовал жезл, лежащий так, как я его обычно носил: до половины засунутым в глубокий набедренный карман и пристегнутым к поясу.
– Можно найти чего-нибудь поесть, Сандро? Нас сегодня с утра не кормили.
– Знаю одно местечко в центре города, – заверил я.
Брат. Мой старший брат. Прошло сорок лет, а Джак выглядит так, будто стал старше всего на четыре-пять.
Мы взяли в автомате два билета и сели в вагон, идущий к центру. Из-за футляров со скрипками ни один из нас не мог как следует уместиться на узких пассажирских сиденьях, поэтому мы стояли в проеме между дверьми, держась за петли на верхних поручнях и встав поближе друг к другу. Мы продолжали переглядываться, осторожно выказывая таким образом братскую заботу, любопытство, растущее осознание перемен, постепенно приходящих со временем, таинства старения.
78
Пока мы шли через площадь Республики, снег совсем перестал, и когда добрались до кафе, где я часто перекусывал, когда бывал в Глонд-городе, солнце уже неярко просвечивало сквозь вуаль облаков. Холод оставался свирепым. Кафе оказалось почти полно, но мы с Джаком отыскали маленький столик в углу у стойки. Собравшиеся шумели, возбужденно переговариваясь и переходя от столика к столику, чтобы поговорить с соседями.
Мы с братом заказали себе того, что обычно ели для удовольствия, что мы любили еще детьми – главным образом жареного, жирного и острого, полного жиров и углеводов, очень вкусного.
Я спросил у Джака, долго ли он пробыл в армии.
– Полный срок службы; зря потерянное время.
– Не хочешь рассказать, через что ты прошел?
– Я прошел?
– Тебе грозила опасность?
– Разве что умереть от скуки. Я потерял четыре с половиной года жизни абсолютно напрасно.
Джак покачал головой, набил полный рот еды и, жуя, окинул взглядом полные народа столики непретенциозного ресторанчика.
– Здесь всегда так людно? – спросил он. – А у тебя как дела? Ты выглядишь так, словно много бывал на солнце.
– Я тоже уезжал. Только что вернулся.
– Хочешь рассказать?
– Не особенно.
Он пожал плечами и продолжал есть. Мы никогда не могли особенно много рассказать друг другу. Все детство мы занимались разными вещами и делали их по-разному; единственной настоящей и постоянной точкой соприкосновения была музыка, которую мы вместе играли. Мы объединялись меньше чем на час и принимали присутствие друг друга как данность.