Я пытался не высовываться, пытался дышать, превозмогая ярость, пытался и вовсе забыть о присутствии Патрика, но как только он вышел из помещения, все, с чем я боролся на протяжении дня, дало о себе знать. Я психанул, ударив ногой только что собранную бочку и расколов дерево. Я еще не успел скрепить ее металлическими кольцами, и время, затраченное на сборку, одним ударом ноги пошло псу под хвост.
Никто не предпринял попытку помешать, пока я продолжал пинать и бить дерево, технику – да все, что оказывалось поблизости. Я остановился только тогда, когда Марти осторожно положил руку мне на плечо. Я взглянул на него, и он кивнул на только что вошедшую экскурсионную группу.
Я встретился взглядом с Логаном, который, прекрасно все понимая, сочувственно хмурился, и меня тут же захлестнуло чувство стыда.
Старший из нас я, но я же и вел себя как ребенок. Я позволил Патрику вывести меня из себя, и это злило.
Люди из экскурсионной группы по-прежнему смотрели на меня и перешептывались, но Логан быстро перевел внимание, толкнув привычную речь. К нам с Марти подошел Гас, который отпустил Марти и отвел меня в сторону.
– Думаю, на сегодня тебе следует взять отгул, Ноа.
Я кивнул, сдернул рабочие перчатки и пошел к двери, ведущей в небольшую раздевалку. Я весь кипел от злости и потому схватил свои шмотки, с шумом захлопнул шкафчик и вылетел со склада через черный ход, думая только об одном пункте назначения.
Из музыкального автомата громко пел Эрик Черч, а я качал головой, иногда подпевая между глотками виски. Для восьми вечера я выпил уже слишком много, но алкоголь притуплял мои чувства и мысли, а именно это мне и было нужно.
– Ноа, я тебя люблю, парень, но больше наливать не стану, – сказал Бак.
Он был барменом в моей любимой пивнушке – любимой, потому что она была единственной в нашем городе. Вход в кабак венчала неоновая вывеска с его именем. Еще Бак был давним другом и столько раз спасал мою пьяную задницу от передряг, что и не сосчитать.
– Ладно, – кивнув, ответил я, не желая спорить.
Я все равно уже устал и был готов покончить с этим пропащим днем. Мне осталось допить полстакана виски, а потом я потащусь домой, плюхнусь в кровать и просплю до завтрашнего дня.
До дня, который не будет годовщиной папиной смерти.
Я вытащил бумажник, чтобы расплатиться с Баком, и, положив наличку на стойку, занес большой палец над уголком единственного снимка, который всегда носил с собой. Я медленно его вытащил, смотря на более молодые лица моих братьев и родителей. Это фото сделано за год до папиной смерти, когда отправились рыбачить на озеро. На снимке мы, загорелые и улыбчивые, стояли вплотную друг к другу перед одной из наших палаток. У Майки не хватало переднего зуба, потому что коренной еще не успел заменить выпавший молочный. Логан и Джордан обнимались, а мама стояла за Логаном, положив руки ему на голову.
А рядом стояли мы с папой.
Я запрыгнул ему на спину, чтобы сфотографироваться, и после дал щелбан. Папа хохотал, смотря на меня снизу вверх, и всякий раз доставая эту фотку, я чувствовал лишь счастье. Чувствовал неописуемую радость за семью, у которой было все и которая даже не подозревала, какое ее ждет тяжелое испытание.
Если бы я мог вернуться в прошлое, то выбрал бы именно это мгновение и жил бы там вечно.
– Два пива, Бак. Любого, лишь бы оно было холодным и жидким, – сказал кто-то рядом со мной и постучал пальцами по барной стойке.
Я мог бы легко проигнорировать этого человека, как и всех остальных этим вечером, но почувствовал на себе чужой взгляд и повернулся, посмотрев в глаза младшему сыну Патрика.
Малкольм был щуплым парнем всего на несколько лет старше Майки. Его старшая сестра – ровесница Логана и единственная из Скутеров, кого я не презирал. Наверное, потому что в их семье она считалась своего рода паршивой овцой, которая всячески выражала протест, вплоть до того, что в выпускном классе проколола себе нос.
Мне нравились девушки-бунтарки.
У Малкольма же было худое длинное лицо, как у отца, и кожа, которая почему-то всегда казалась грязной. Он был тощим, любил носить бейсболку немного набекрень, словно на дворе еще были девяностые, и тоже обладал способностью выводить меня из себя.
– О, а вот и старший из парней Беккеров, – сплюнул – да, буквально сплюнул он, – эти слова вылетели у него вместе с толстым куском жевательного табака. Малкольм сплюнул его в пустую бутылку от лимонада и ухмыльнулся, глядя на меня. Между десен у него застряли куски от жвачки, и он опять пытался задеть меня за живое, называя старшим.
Так Малкольм давал знать, что не считает Джордана полноценным членом нашей семьи, потому что тот отличался цветом кожи, а в паре дерьмовых документов значилось, что он не был нам кровной родней.
У меня застучало в висках.
– Трудный день в офисе? – спросил Малкольм, поняв, что ему не удалось меня раздраконить.
Я моргнул.
– Отвали, Малкольм.
– О-о-о, – протянул он и, сделав вид, что сдается, поднял руки, а потом пихнул рядом сидящего приятеля. Я не знал, как его зовут, но уже сталкивался с ним в городе. – Кое-кто не в духе.
Снова облокотившись о барную стойку, Малкольм опустил взгляд на снимок, который я держал в руке.
– А, – задумчиво произнес он. – Понимаю. Плачешься в стакан виски из-за папули? – Он прижал к подбородку указательный и большой пальцы. – Тот пожар случился в сегодняшнюю дату? – Малкольм пожал плечами и улыбнулся своему дружбану. – Похоже, я запамятовал.
Бак пододвинул Малкольму пиво, которое тот заказал, и предупредительно глянул на меня, еле заметно качнув головой.
– Держи свое пиво. А теперь сходи-ка поиграть в бильярд или отсядь за столик подальше, понял?
– Оу, да брось, Бак, – протянул Малкольм. – Мы просто дурачимся. Мы с Ноа – старые знакомые. Мы друзья. – Он хлопнул меня по плечу, и от его прикосновения ожил каждый нерв в теле. – Разве не так, Беккер?
– Руки убрал.
– Или что? – возмутился он.
Я должен был забить на него. Должен был допить виски и уйти из этого чертова бара. Но я впечатал руку в грудь Малкольма, схватил его за рубашку и с силой дернул за нее, ударив его спиной о барную стойку. Он взвизгнул, а я встал к нему впритык и ткнул пальцем в лицо, чувствуя, будто из ушей валит пар.
– Я велел тебе отвалить, Малкольм. Зря ты не послушался.
Я отпрянул, собираясь врезать кулаком по его самодовольной, улыбающейся роже, но вмешался Бак, перепрыгнув через стойку и схватив меня сзади. Он оттащил меня, но я продолжал сжимать в кулаке рубашку Малкольма, пока его приятель не вырвал ее из рук и не увел Малкольма в другой конец бара.
Малкольм рассмеялся.
Я снова бросился на него, отчего он захохотал еще громче, но Бак обхватил меня за грудь и развернул к себе лицом.
– Эй! – громко и строго сказал он.
Знать не знаю, говорил ли он что-нибудь до этой минуты. Я слышал лишь, как смеется этот мерзавец Малкольм.
– Послушай меня, – пригрозил Бак. – Ты прекрасно знаешь, что этот сопляк вызовет копов и выдвинет против тебя обвинения. Тебе ни к чему несколько ночей в тюрьме, понял? Так что допивай виски и вали на хрен отсюда.
Я попытался вырваться, но Бак вцепился в меня еще крепче, и я громко запыхтел. Гаркнув под конец, стряхнул его руки и потянулся за виски. Я опрокинул в себя содержимое бокала, а потом вылетел через дверь так же, как и днем со склада.
Перед глазами повисла красная пелена злости, когда я понесся через весь город, выбрав короткий путь до дома, который находился в нескольких кварталах от крупной аптеки. Я шел по Мэйн-стрит и, резко свернув на ту улицу, чуть не сбил с ног Руби Грейс Барнетт.
– Уф, – охнула она, когда я на нее налетел. Мы завертелись на месте, и она чуть не упала, но я успел перехватить ее за плечи и выпрямить. Бумажный пакет, который несла Руби Грейс из аптеки, между делом упал, и на асфальт вывалились туалетная бумага, зубная паста и еще всякая разная девчачья хрень, которая была мне незнакома.
– Черт, – буркнул я и наклонился, чтобы помочь собрать покупки.
Руби Грейс наклонилась, насколько ей позволяла юбка. Собрав все с земли в бумажный пакет, мы выпрямились, и между нами повисло неловкое, гнетущее молчание.
– Ты извини, – почесывая затылок, пробормотал я. Потом повернулся, планируя наконец добраться до дома, до которого оставалось всего пару кварталов.
– Подожди, – окликнула Руби Грейс, и я остановился, вымученно вздохнув, а потом повернулся к ней. – У тебя все хорошо?
– Я в полном порядке.
– Ты чуть не сшиб меня с ног, – слегка улыбаясь, сказала она. – А еще выглядишь так, словно готов убить любого, кто просто удостоит тебя взглядом.
– Это недалеко от истины.
Руби Грейс сложила руки на сумке, висящей на бедре, и изогнула бровь.
– Хочешь, обсудим?
– Нет, – наотрез отказался я и уже было хотел отвернуться, но она заговорила прежде, чем я успел это сделать.
– Кое-кто сегодня в дурном настроении?
Я запыхтел, а голова заболела от того, как крепко я стиснул зубы. Мне нужно домой. Срочно.
– А кое-кто не в меру любопытен.
От моих слов у нее вытянулось лицо.
– Ноа…
– Слушай, может, перестанешь совать нос в мою жизнь и займешься своей? Тебе наверняка нужно попробовать какой-нибудь торт или повязать ленточки.
Руби Грейс приоткрыла от удивления рот.
– Почему ты так груб со мной? Я просто хотела удостовериться, что у тебя все хорошо.
– О, да неужели? – прошипел я и подошел к ней близко-близко. Между нами оставалось всего пару сантиметров, а мое разгоряченное дыхание касалось ее носа. Я посмотрел сверху вниз на потрясенную Руби Грейс. – Хочешь вернуться в «Черную дыру», сесть на моего коня и тереться об меня задницей? Притворяться, что у тебя нет жениха, который явно бы возражал, если бы я стал рассказывать тебе обо всех моих чертовых проблемах?
Она нахмурилась, а ее глаза превратились в две узкие щелочки.