Я продолжала думать о Ноа, пока Патрик Скутер произносил приветственную речь, вкратце рассказывая историю винокурни и наследия своей семьи, а потом подробно изложил, почему представленные сегодня бочки с виски такие особенные. Купившие эти бочки становились единственными владельцами особенного сорта, но сегодня открыли еще три бочки эксклюзивного виски, чтобы его вкусили все жители города. Учитывая, что большинство жителей Стратфорда не могли позволить себе такой дорогой алкоголь, повод был особенным. Все принарядились по такому случаю, улыбались и праздновали.
А я в самый радостный вечер города, пока на моей талии лежала рука жениха, чувствовала такое оцепенение, какого не испытывала всю свою жизнь.
– Милая, все хорошо? – в перерыве между разговорами спросил папа.
Я улыбнулась и сжала его плечо, успокоив. Я знала, что вскоре его уведут в сторонку и начнут подбрасывать всяческие идеи для города или обрабатывать в надежде получить поддержку.
– Я в порядке, пап. Просто немного устала.
В его взгляде появилась нежность.
– Я знаю, что для тебя это может быть непросто. Если хочешь ненадолго сбежать, то могу дать ключи от своего пикапа.
И хотя мы с папой разговаривали не так часто, как хотелось бы, он понимал меня лучше, чем мама. Она была экстравертом – общительной и коммуникабельной. А папа был скорее как я – предпочитал круг самых близких друзей. Нам было непросто во время таких крупных мероприятий, и у меня возникло ощущение, что это папа подумывал слинять на пикапе.
– Спасибо, но, боюсь, мы оба застряли тут на несколько часов. Поэтому предлагаю извлечь из этого максимум. – Я подняла бокал с тоником и лаймом и чокнулась с его стаканом, в котором был виски, и в ту же минуту подошли Паркеры.
У папы всегда так было – очередь из желающих с ним поговорить никогда не кончалась.
Я наклонилась к нему.
– Эй, если тебе и правда хочется сбежать, дай сигнал, и я прикинусь тяжело больной.
Папа посмеялся, сжав мне плечо, и взглядом показал, что все хорошо, а потом повернулся к Паркерам и поздоровался с ними.
Дальше вечер шел как в тумане: я запуталась в именах, отвечала на вопросы, как у меня дела, и танцевала с незнакомцами. Ела закуски, которые подавали на серебряных подносах, попивала тоник с лаймом, который заказывала, чтобы не сидеть одной без стакана в руке, смеялась над шутками Энтони, которые он снова и снова пересказывал разным людям, и танцевала со всеми, кто меня приглашал. Ведь этого от меня и ждали. Будь то деловые партнеры отца или мужчины, с которыми меня только что познакомил Энтони, – моей задачей было развлекать, очаровывать, сверкать и производить впечатление.
И хотя внешне я вся сияла, в душе чувствовала себя мертвой.
– Руби Грейс, можно побеспокоить тебя и пригласить покружиться на танцполе?
Я моргнула, перестав витать в облаках, и нацепила лучшую улыбку, чтобы принять очередное приглашение. Но, крутанувшись на каблуках и увидев серо-голубые глаза Ноа Беккера, нахмурилась.
– Нет, спасибо, – выплюнула я.
Ноа наклонил голову.
– Да брось. Не пристало так разговаривать с джентльменом.
– А я не вижу перед собой джентльмена.
Он усмехнулся, подошел ко мне совсем близко и с легкостью засунул руки в карманы голубых джинсов. Они были такими обтягивающими, что почти трещали по швам, и я взбесилась, что вообще обратила на это внимание. Меня злило, что все девушки раздевали его взглядом и пялились на задницу – в том числе и я. Сегодня Ноа являл собой мечту каждой провинциальной девушки: белоснежная рубашка на пуговицах, те убийственные джинсы, сапоги из гладкой темной кожи и шляпа, которая завершала идеальный образ.
Если бы здесь была моя бабушка, то она бы сказала, что Ноа выглядит «эффектно». И я бы с ней согласилась.
Он был бомбой, а я знала, что нужно держаться подальше, иначе меня разорвет на части.
– Эй, – подойдя ближе, тихо сказал он. – Слушай, я и правда хотел перед тобой извиниться. И знаю, что ты хотела бы отдохнуть от всего… этого. – Он огляделся по сторонам и снова посмотрел мне в глаза. – Так что, Руби Грейс, потанцуй со мной, пожалуйста.
Ноа вытащил руку из кармана и протянул ее с нежной улыбкой. От этой улыбки я растаяла, потому что впервые кто-то заметил меня, когда я не произносила ни слова. Для остальных сегодня я была очаровательной, веселой Руби Грейс. Но Ноа видел то, чего не замечали остальные.
Казалось, так было с самого первого дня на винокурне.
Я протяжно вздохнула, но кивнула и подала ему руку, позволив вести. Энтони ушел в уборную минут за двадцать до этого, а съемочная группа отправилась за ним, и я решила, что на обратном пути он снова с кем-то разговорился. К тому же, я и так со многими мужчинами танцевала. Ноа просто станет еще одним, да и нет ничего зазорного в том, что покупательница виски потанцует со сборщиком бочек.
Если забыть о логике и объяснениях, я сама хотела потанцевать с Ноа.
И, возможно, сейчас для меня это было самым главным.
Я уставилась на свою руку, которую он держал в ладони, уводя на танцпол перед выступающей группой. Его рука была очень большой, твердой и мозолистой, запястье – крупным, а предплечья – мускулистыми и увитыми венами. Моя ладошка в его руке казалась совсем крошечной, как и изящное запястье с теннисным браслетом. Ноа был простым деревенским парнем, а я – провинциальной великосветской дамой.
И все же я с восхищением смотрела, как идеально моя ладошка смотрится в его руке.
Когда мы дошли до танцпола, он остановился, притянув меня к себе и положив одну руку на талию, а другой продолжал держать. Долго и напряженно Ноа просто смотрел на меня, разглядывая. На его губах появилась легкая улыбка, он кивнул и сделал первый шаг, начиная вести и направляя меня.
А потом мы начали танцевать.
Эта песня была известна в Теннесси – “I Cross My Heart” Джорджа Стрейта. Солист группы напевал, а танцующие легонько покачивались или ступали по танцполу.
Но Ноа…
Ноа повел меня в прекрасном вальсе.
– Где ты научился? – спросила я и расплылась в улыбке, хотя еще немного злилась на него из-за воскресного вечера.
– Что? Вальсировать?
Я кивнула.
Ноа улыбнулся, мягко развернувшись, а потом снова притянул к себе.
– С мамой. Обычно они с папой каждый день танцевали после ужина – в гостиной, на кухне, да где захотели. И после смерти папы мы сохранили эту традицию. Мы с братьями по очереди с ней танцуем. И, благослови ее господь, она обучала нас с терпением.
У меня сжалось сердце.
– Не сомневаюсь, что она это очень ценит.
– Да, – сказал Ноа, и я ждала продолжения, но он просто сглотнул, выдавив подобие улыбки, и сменил тему: – Руби Грейс, я жалею о сказанном в воскресенье вечером. Я перешел все границы дозволенного.
Он снова меня крутанул, и я обрадовалась, что мы ненадолго перестали смотреть друг другу в глаза, а потом снова закружились в вальсе. И этой передышки хватило, чтобы понять, сколько у нас сейчас было зрителей.
– Спасибо, – ответила я, впившись взглядом в одну из маминых подруг, пока она не отвернулась. Я снова посмотрела на Ноа. – Похоже, половина наших разговоров состоит из извинений.
– Ну, я же ублюдок, – честно признался он. – А ты очень упрямая.
Я прищурилась.
– Вовсе нет.
Ноа лишь ухмыльнулся и остановился, когда зазвучал припев. Чем дольше он смотрел на меня, тем шире становилась его улыбка.
– Почему не сказала, что приедет Энтони?
– Я не знала, – выпалила я, не в силах перестать защищаться. – А даже если бы и знала, не понимаю, почему должна сообщать об этом тебе.
Ноа приподнял брови.
– Я просто пытался поддержать беседу.
– Угу.
– Чего ты так защищаешься?
– Ничего я не защищаюсь, – быстро сказала я. – Просто знаю, как ты к нему относишься, и больше не хочу это обсуждать.
– Я с ним даже не знаком, – ответил он. – Я никак к нему не отношусь.
– Ну да, конечно, – сказала я, дважды крутанувшись, и снова скользнула в его объятия. – Я прочувствовала твой настрой, когда мы дегустировали виски. И помню все, что ты сказал в воскресенье.
– Я же сказал, что жалею об этом.
– Да, но говорил ли ты искренне?
Ноа сжал челюсть и долго-долго смотрел на меня, а потом закатил глаза.
– Ты бесишь меня, знаешь?
– Тогда хорошо, что это не ты на мне женишься.
Ноа замедлил шаг и чуть крепче сжал мою талию. Он открыл рот, видимо, желая что-то сказать, но перевел взгляд мне за спину и прочистил горло, выдавив улыбку, когда к нам подошел Энтони.
– Не против, если я разобью вашу пару? – спросил Энтони, и я заметила его угрожающий тон.
Ноа сглотнул и отпустил меня, протянув мою руку Энтони, словно я была каким-то призом.
– Нет, конечно. Ведь это ваша невеста. – Выдав эту фразу, он посмотрел на меня, и я почувствовала, что его взгляд режет меня, будто горячий нож. – Спасибо за танец, Руби Грейс.
Не сказав больше ни слова, он отпустил мою руку, приподнял шляпу, прощаясь с Энтони, и спокойно ушел с танцпола.
За ним погналась стайка девушек – те, кто наблюдал за нами со стороны, – и когда он удостоил одну из них танцем, у меня свело живот.
Дафна Свон.
В этом городе никто не умел хранить тайны, и потому все прекрасно знали, что Дафна принимала у себя по ночам Ноа чаще, чем этим могли похвастаться другиеженщины в городе. И она прекрасно это знала, судя по тому, как властно впилась в его плечо, потащив обратно на танцпол.
Когда он ее обнял, улыбка была натянутой, но потом Дафна что-то сказала, и Ноа рассмеялся – искренне рассмеялся, а спустя секунду закружил ее в танце, как кружил до этого меня.
Я отвела от них взгляд, чувствуя, как заныло сердце, и улыбнулась Энтони, когда он заключил меня в объятия. Я начала вальсировать, но Энтони переменился в лице от замешательства и стал медленно покачиваться, как остальные.
Кроме Ноа и Дафны.
– Кстати, что между вами с этим Ноа? – спросил Энтони, заметив, что я снова бросила взгляд в его сторону.