Я долго просидела в машине, положив руки на руль, и смотрела на клубящуюся пыль Мэйн-стрит.
А потом выудила из сумки телефон и написала Энни.
«Мама скинула на меня кое-какие дела, поэтому придется перенести наше очень веселое мероприятие. Увидимся завтра в церкви».
Отправив сообщение, я выключила телефон, завела машину и помчалась на другой конец города.
– Минуту! – крикнул я из ванной, чертыхаясь под нос из-за того, что пришлось вылезти из душа, и сдернул с крючка полотенце. Я задумался, может, вообще забить и не открывать, потому как был практически уверен, что мне сейчас начнут впаривать какой-нибудь товар или уговаривать сменить религию. Но был шанс, что пришел кто-то из братьев или мама, поскольку они частенько любили заскакивать без предупреждения.
В дверь снова постучали, уже немного громче, и я схватил с кровати треники.
– Да иду я, иду! Не суетитесь!
Я забурчал и надел первую попавшуюся в шкафу белую футболку, хотя еще был немного мокрым. Одевшись, подлетел к двери и почувствовал еще большую досаду, когда снова раздался стук. Я нахмурился, сердито задышав, и приготовился высказать стоявшему за дверью все, что о нем думаю, если это, конечно, не мама.
Когда я распахнул дверь и увидел на своем крыльце Руби Грейс, всю мою досаду как рукой сняло.
И это чувство тут же сменилось самым сильным стремлением защитить ее от всего.
Впервые с нашей встречи ее огненно-рыжие волосы были собраны в неряшливый пучок, из-под резинки выбились прядки, обрамляя вытянувшееся, измученное лицо. Ее глаза были опухшими и красными, тушь под ними размазалась, а нижняя губа задрожала, когда Руби Грейс на меня посмотрела.
Она выглядела такой хрупкой: руки сложены на груди, плечи опущены, голова поникла.
Кто-то ее обидел.
Я сглотнул, прижав кулаки к телу, и медленно открыл разделявшую нас сетчатую дверь. Я ни слова не произнес, когда Руби Грейс вошла в дом, сразу же закрыл за ней обе двери и обхватил руками так, словно мог уберечь от всего и всех, кто попытается причинить ей боль.
Руби Грейс рухнула мне на грудь и уткнулась в нее лицом, тихонько всхлипывая, вцепившись руками в ткань на животе. Она притянула меня к себе, пытаясь слиться, и я крепко обнял ее, положив одну руку на затылок. Зарылся пальцами в ее волосах, прижал к себе, поцеловав в макушку, и с трудом выдохнул, стараясь успокоиться.
– Все хорошо, – заверил я Руби Грейс, хоть и не знал, что ее расстроило. – Я рядом. Я с тобой.
От этих слов она заплакала еще сильнее и потянула меня за футболку так, будто хотела, чтобы я оказался еще ближе. Между нашими телами не было ни одного свободного миллиметра, но я все равно попытался. Я усилил хватку, несколько раз подышав через нос, чтобы успокоиться, а потом осторожно выдохнул, дав ей сделать то же самое.
Казалось, мы простояли так несколько часов: Руби Грейс находилась в моих объятиях, а я легонько ее покачивал. С каждой минутой всхлипы становились тише, дыхание выравнивалось, и, наконец, она прижала руки к моей груди и, подняв голову, посмотрела на меня.
Безутешными, блестящими от слез, до боли красивыми золотистыми глазами.
– Извини, – прошептала она, и у нее задрожала нижняя губа. – Я… я не знала, куда еще пойти.
Я провел большими пальцами по ее щекам, вытирая дорожки слез, и обхватил лицо ладонями.
– Никогда не извиняйся за то, что приходишь ко мне. Никогда. Несмотря ни на что.
Она закрыла глаза и, снова заплакав, уткнулась в мою грудь.
Меня мучали вопросы – если конкретно, кого, черт возьми, убивать, – но я понимал, что Руби Грейс поделится случившимся, когда будет готова. Потому обнял ее, повел к дивану и усадил рядом с собой. Она свернулась калачиком у меня на коленях, и я накрыл нас одеялом, нежно покачивая ее в объятиях, пока она снова не успокоилась.
– Принести воды? – спустя несколько минут спросил я.
Она кивнула, всхлипнув, вытерла нос тыльной стороной запястья и слезла с меня. Я сжал ее колено, а потом встал и направился на кухню.
Стоило мне остаться одному, я выдохнул, чтобы успокоиться ради себя же, и хрустнул шеей. Я обладал дурной привычкой делать поспешные выводы, позволяя гневу захлестывать меня. Знаю, потребуется вся выдержка, чтобы оставаться спокойным, хладнокровным и собранным, когда Руби Грейс все же поделится, что с ней случилось.
Но я знал, что если ее обидел Энтони, если он изменил или разбил сердце, то сохранить спокойствие будет невозможно.
Я вернулся в гостиную с двумя стаканами воды. Руби Грейс сидела там же, где я ее оставил, и смотрела на журнальный столик пустым, отрешенным взглядом.
– Держи, – прошептал я, протянув стакан, и поставил второй на стол. Она обхватила стакан руками, сделала небольшой глоток и поставила на колени, устремив взгляд на воду.
– Энтони не любит меня, – прошептала она, и на лице не промелькнуло ни единой эмоции.
Я не знал, что ответить. Мне хотелось сказать: «Черт, да я и так это знал и пытался тебе намекнуть». Но я понимал: до этой минуты она неспроста считала, что он ее любит.
– Неправда, – наконец выдал я, мысленно закатив глаза.
– Нет, – покачав головой, сказала Руби Грейс. – Правда. Я слышала, как он…
Я нахмурился, ничего не понимая.
Она закрыла глаза, сделав глубокий вдох, и снова заговорила:
– Он разговаривал по телефону со своим отцом и не знал, что я подслушиваю. И он… он сказал обо мне, о моей семье столько ужасных слов.
У меня перехватило дыхание, и я потянулся за стаканом воды, сделал глоток, чтобы остыть, и ответил:
– Что он сказал?
– Что я отлично вписываюсь в их план. Что я хорошенькая, и у меня нет амбиций, а еще меня выдрессировали для того, чтобы я стала женой политика. – Руби Грейс фыркнула, посмотрев в потолок, и поджала губы. – Он хочет жениться на мне не потому, что любит, а потому что я подхожу на роль его жены. – Она снова закрыла глаза. – Я пешка в игре, о которой даже не подозревала.
– Ох, зря он так сказал.
Руби Грейс недоуменно нахмурилась и посмотрела мне в глаза.
– Что?
Я сжал челюсти и прижал к телу кулаки.
– Пожалуйста, скажи, что он этого не говорил, чтобы я не садился в свой пикап, не ехал через весь город, чтобы набить ему морду так, что родная мать не узнает.
– Ноа, – охнула Руби Грейс и протянула ко мне руку. – Не надо, пожалуйста. Не бей его. – Она сглотнула. – Не оставляй меня.
Я выдохнул через нос, как дракон, а взгляд заволокло черной пеленой. Этот сукин сын с самого начала ее не заслуживал, а теперь…
Теперь он вообще не имел права дышать.
– Пожалуйста, – снова попросила Руби Грейс и придвинулась ко мне. Она поставила стакан на столик, наклонилась ко мне, обхватив хрупкими руками за пояс, и положила голову на грудь. – Пожалуйста.
Я снова выдохнул, уже медленнее, и тоже ее обнял. Больше всего на свете мне хотелось поехать на другой конец города и врезать этому ублюдку, потому что он давно напрашивался.
Но еще сильнее хотелось обнимать Руби Грейс и помочь ей прийти в себя, быть тем, кто покажет: то, как поступил Энтони, не определяет ее истинной натуры.
– Чувствую себя такой дурой, – спустя время сказала она, не поднимая с моей груди головы. – Я думала, что сорвала джекпот. У меня был идеальный парень, идеальное кольцо, идеальное будущее. Ради него я была не против пожертвовать своими мечтами, поскольку знала, что он меня любит. Я знала, что стану его партнером, буду поддержкой, и в будущем он обратит внимание на мои желания. – Она замолчала. – Я думала, что нашла отношения, как у моих родителей. А я всегда об этом мечтала.
Сердце разбилось в ответ на ее признание, потому что мне прекрасно знакомо это чувство. Руби Грейс видела, как ее родители любили друг друга, а я видел то же самое у своих, и потому так мы представляли и свое будущее.
А теперь ее идеальная картинка разбилась вдребезги.
Я приподнял ее подбородок и посмотрел в глаза.
– Он идиот, – просто заявил я. – И я знаю, что эти слова не исправят ситуацию. Наверное, и лучше тебе от них не станет. Но это так. И он пожалеет о том дне, когда тебя потерял. Пожалеет, что не ценил то, что у него было.
Она вздохнула, прильнув к моей руке.
– Сомневаюсь, что его вообще это волнует. Просто найдет другую, которая сыграет эту роль, и он все равно выставит свою кандидатуру.
– О, его будет это волновать, – пообещал я. – Уж поверь. И он пожалеет об этом. Любой мужчина, которого бы ты полюбила, локти бы кусал до конца своих дней, если бы так облажался.
Слова повисли в воздухе, и между нами воцарилась тишина. Руби Грейс смотрела мне в глаза.
– Даже не знаю, как маме рассказать, – наконец произнесла она, и ее глаза снова наполнились слезами. – Это разобьет ей сердце.
– Она поймет. Она любит тебя.
Руби Грейс покачала головой, испустив долгий, тяжелый вздох.
– Все будут это обсуждать, Ноа. Все. Всегда.
– И пусть. Они не знают ни тебя, ни ситуацию, и их суждения не влияют на то, кто ты есть. – Я выдержал ее взгляд и провел большим пальцем по ее подбородку. – Ты меня слышишь? Их мнение о тебе вовсе не равняется тому, что ты есть на самом деле. У них нет такой власти над тобой. – Я ухмыльнулся. – К тому же, кто-то в городе обязательно напортачит, и они перекинутся на него. Предоставь это мне и братьям. Мы этим всю жизнь занимаемся.
Она хихикнула, но быстро замолкла, и ее снова захлестнула печаль.
– Чувствую себя идиоткой.
– Нет, это он идиот, – заверил я, заглянув в глаза. – Ты сама заботливая, любящая, преданная, умная и шикарная женщина, которую я знаю. Ты несешь себя с уверенностью, какой нет ни у кого в этом городе, ничего не ждешь взамен, а еще ты очень смелая. – Я покачал головой. – Чертовски смелая.
Ее взгляд смягчился, и она снова зашептала:
– Ни в одном из этих пунктов ты не упомянул, как я выгляжу.
– Ты прекрасна, – невозмутимо ответил я. – Но не твоя красота делает тебя женщиной, которую я… – Я сглотнул, почувствовав, как сдавило горло под ее пристальным взглядом. – Не это делает тебя такой, какая ты есть. Ты – это не только твои глаза, волосы, алые, как клубничный смузи, губы и длинные стройные ноги. Руби Грейс, тебе суждено стать не марионеткой в политической игре какого-нибудь мужчины. Тебе суждено стать для него всем миром.