т назад, – сказала она. Мама грустно улыбалась, а взгляд ее был отстраненным. – И он встречался с женщиной… с которой я когда-то дружила. Однако, прослышав о нас с твоим отцом, он пришел ко мне. Признался в любви и умолял не выходить замуж.
У меня отвисла челюсть.
– Ничего себе. Папа знал?
Она усмехнулась.
– Ну конечно. Я рассказала, когда это случилось, но его это снова не сильно интересовало. Вот чем отличался твой отец. Я всегда была с ним искренна, а он всегда мне доверял. Думаю, так я и поняла, что наша любовь настоящая. Не было ни ревности, ни страха быть преданным. Мы просто… мы просто знали. Наш союз был данностью, понимаешь?
У меня сжалось сердце.
– Да. Понимаю.
Мама улыбнулась.
– В общем, я рассказываю тебе об этом, потому что… отчасти, только чуточку, у меня оставались чувства к тому мужчине. Я понимала, что это неправильно, но когда он пришел ко мне, пришлось разбираться с теми эмоциями, которые я испытывала с ним. И, не будь я такой стойкой, не люби мы с твоим отцом друг друга так сильно, то я могла бы поддаться искушению. Сделать то, о чем потом пожалела бы. – Мама помолчала. – Но я сказала ему, что счастлива с твоим отцом, и он должен оставить меня в покое. Не только сейчас, но и навсегда.
Я сглотнул ком в горле.
– То же самое сказала Руби Грейс.
Мама вздохнула и чуть кивнула.
– Да. И я понимаю, как больно это слышать, сынок. Правда, понимаю. И, возможно, она и правда твоя первая любовь. Но первая любовь редко бывает последней. Мы учимся на ней, растем и движемся вперед. Думаю, именно так ты и должен поступить.
Сердце скрутило, и я невольно затряс головой. Я не хотел так. Уйти от нее, даже если это правильный поступок, – точно последнее, что я мог сделать.
– Я знаю, что тебе неприятно это слышать, – сказала мама. – Но, насколько понимаю, даже если ты ей дорог, к Энтони у нее все же более сильные чувства. Она до сих пор с ним помолвлена, что бы там между ними ни случилось. И я расцениваю это так, что она хочет уладить с ним разногласия. Хочет довести все до финала. И если ты ее любишь, – если правда любишь, – то с уважением отнесешься к этому желанию и оставишь ее в покое.
– Если любишь, отпусти, да?
Мама мягко улыбнулась, будто извиняясь.
– Что-то в этом роде, да.
Она снова взяла меня за руку, сжала ее, а потом встала и хлопнула в ладоши.
– Я испекла персиковый коблер и не разрешаю тебе уходить, пока не съешь хотя бы кусочек.
– Мама…
– Эй! – сказала она, погрозив мне пальцем, и отвернулась. – Никаких отговорок, Ноа Эммануэль. Иди в дом. Сейчас же.
Я ухмыльнулся, покачав головой, и встал. И пока мама не успела открыть сетчатую дверь, окликнул ее.
Она повернулась, и, клянусь, я увидел, как рядом с ней стоит папа – возможно, перед глазами промелькнуло воспоминание из далекого прошлого.
– Спасибо, – раскрыв объятия, сказал я.
Она улыбнулась и, прослезившись, шагнула в объятия. Мама покачала меня так, как делала это всю жизнь, а я поцеловал ее в лоб и со вздохом отпустил.
– Всегда рада, мой мальчик, – сказала она и ущипнула меня за щеку. – Всегда. Все, пойдем. Пирог остывает.
Когда мы сели за стол, Джордан немного настороженно посмотрел на меня, а Логан стал делиться с мамой последними новостями с винокурни. Я ободряюще улыбнулся старшему брату, и он понимающе кивнул.
«Я рядом», – молча сказал он.
«Знаю», – так же ответил я.
И хотя в горло кусок не лез, я проглотил мамин пирог вместе с советом, который она мне дала. Меньше всего я хотел услышать именно это и отчасти надеялся, что мама скажет что-то другое.
Сражайся за нее!
Заяви, что свадьба не может состояться!
Укради невесту!
Но моя мать была не такой. Она здравомыслящая, миролюбивая, разумная и терпеливая. Она была самой заботливой и умной женщиной, которую я знал, и дала мне верный совет.
Я должен отпустить Руби Грейс.
Только теперь оставалось выяснить, как это сделать.
Я размышляла, может мне остаться здесь, на дне бассейна.
Тут тихо и мирно. Вода голубая, вязкая и не пропускала солнечные лучи, а мои волосы парили красной волной. В груди горело, и мне не хватало воздуха, но я решила еще немного помучиться.
Я могла бы остаться здесь.
Могла бы остаться до тех пор, пока у меня не кончится воздух, и тогда не придется выходить замуж. Не придется всплывать на поверхность и мириться с жизнью, в которую сама себя загнала.
Больше никогда не придется смотреть в убитые горем голубые глаза Ноа Беккера.
Недели хуже в моей жизни еще не бывало.
Дома все шло своим чередом, как и задумывалось. Мама вносила последние изменения в свадебные приготовления, папа целыми днями работал и каждый вечер говорил, как он за меня рад, а Энтони обнимал так, словно любил, целовал так, словно я была ему дорога. И даже не подозревал, что я знала о его истинных чувствах.
И я не видела Ноа.
Теперь он во многом казался мне призраком. Иногда я задавалась вопросом, существовал ли Ноа на самом деле, не привиделись ли мне события этого лета. Но на сердце остались шрамы, я чувствовала на губах его обжигающие прикосновения – ощущала его всем естеством, словно Ноа стал неотъемлемой частью меня, хотя я больше никогда не увижусь и не заговорю с ним.
Я закрыла глаза, всем сердцем желая пойти ко дну. Но ноги самовольно двигались, толкая меня наверх, а в легких уже горело. Когда я вынырнула из воды и вдохнула, тело возрадовалось, а сердце вскричало против такой несправедливости.
Я открыла глаза.
– Пытаешься побить свой рекорд в третьем классе? – спросила Энни, болтая в воде ногами и натирая живот солнцезащитным кремом.
– По-моему, это больше напоминает неудачную попытку самоубийства, – подхватила Бетти, подняв руки над головой и наклонившись вбок. Она повторяла разминку, которую показывал Ноа во время занятий по аквааэробике, и сердце сжалось от этого воспоминания, заставляя вернуться в бассейн и предпринять еще одну попытку.
– Браво, – сказала я, показав на Бетти. – Наш победитель.
Энни нахмурилась, переглянулась с Бетти и вздохнула.
– Так, нет, я тебе даже шутить о таком запрещаю.
– Извини, – сказала я и подплыла к краю, на котором она сидела. Я положила голову на руки, чувствуя, как солнце согревает спину. – Я такая жалкая, что вам, наверное, противно находиться рядом со мной.
– Ничего ты не жалкая, – заверила она меня. – Но мне тоже это претит. До свадьбы осталось четыре дня. Ты должна сиять, излучать счастье, а из глаз должны выпрыгивать сердечки, как в мультике.
Я кивнула.
– Знаю.
– А еще она не должна выходить замуж за этого никчемного, двуличного, надменного сына грязного политикана.
Энни рассмеялась над замечанием Бетти, а я попыталась улыбнуться, но это все равно что пытаться бежать под водой – невозможно.
– Серьезно, – сказала она, когда я не ответила. – Ты что задумала? Просто выйдешь замуж за этого мужчину, а потом… что? Разведешься с ним после того, как долг твоего отца будет выплачен?
Я покачала головой.
– Аннулируешь брак?
Я снова покачала головой.
Бетти поправила купальную шапочку, щелкнув ею по лбу, сняла защитные очки и уставилась на меня.
– Погоди… ты же не собираешься с ним остаться? Ну типа выйти за него, нарожать ему детей, стать покорной женой политика, какой он хочет тебя видеть?
Я промолчала, Энни скорчила мину, а Бетти разозлилась, закачав головой, и оттопырила трясущийся палец.
– Нет уж, черт возьми.
– А как, по-твоему, я должна поступить? – спросила я.
– Отмени свадьбу, как ты и планировала, – сказала она, словно это так просто. – И беги к тому парню, который действительно тебя любит.
– Бетти… – попыталась ее предостеречь Энни, но меня уже втянули в спор.
– У меня связаны руки, – встав перед ней, сказала я. – Репутация моего отца, его работа, наш дом, вся наша жизнь зависят от того, выйду ли я замуж за этого человека. Я не могу взять и отдать отца на растерзание.
– Потому отдаешь на растерзание себя?
Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Потому просто закрыла его и опустила взгляд на пальцы, которыми водила по воде.
Бетти вздохнула и направилась к лестнице с краю бассейна. Энни на всякий случай поддержала ее за спину, и Бетти медленно вылезла.
– Вставай, – сказала она, не удостоив меня взглядом. – Прогуляешься со старушкой?
С нас еще капала вода, когда мы, завернувшись в полотенца, прошли мимо теннисного корта в сад, увитый дорожками, напоминающими змей. Сад был затенен, даря приятную передышку от солнца, и как только мы оказались за садовой оградой, Бетти наконец заговорила.
– Для начала скажу так: какое бы решение ты ни приняла, я все равно буду тебя любить, – начала она, стянув купальную шапочку и подняв очки для плавания на макушку. – Потому что ты мне как дочь, Руби Грейс. Дочь, которой у нас никогда не было.
У нее заблестели глаза, и я поняла, что она вспомнила о Лерое.
Я протянула руку и переплела наши пальцы.
– Возможно, именно поэтому я обязана это сказать. Я знаю, что у тебя есть мать, но, как мне кажется, много мам не бывает. И, если честно, я не согласна с теми принципами, которые она сейчас навязывает.
Я сглотнула.
– Я понимаю, что ситуация сложная. Понимаю, что кажется, будто у тебя связаны руки и нет выбора. Но я хочу стать той, кто скажет: выбор есть. Ты сов-сем еще юна, Руби Грейс. И тебе кажется, что должна оправдывать возложенные на тебя ожидания, соответствовать стандартам, чтобы стать счастливой. Должна следовать списку правил и наставлений, должна выйти за определенного мужчину, жить в таком же доме и растить детей с определенными качествами. – Бетти то ли засмеялась, то ли фыркнула. – Но, милая, скажу я тебе, что это хрень собачья.
Я ухмыльнулась.