Словно мог вернуться в прошлое и все изменить.
Он сидел с открытым ртом, а потом продолжил:
– Не успел я опомниться, как оказался по уши в долгах, по которым даже не мог расплатиться.
Я сглотнула, изо всех сил стараясь отыскать в глубине души сочувствие к отцу, к человеку, который меня вырастил.
Но не вышло.
– Твоя мама даже не подозревала, пока не стало слишком поздно, – тихим, дрожащим голосом сказал он. – Мы уже готовы были все потерять… а потом… Энтони пришел просить твоей руки.
От одного его имени живот свело так сильно, что меня чуть не вырвало тем небольшим ужином, который я смогла в себя запихнуть. В глазах снова появились слезы, но я даже не успела их сдержать, как они потекли по щекам.
– Хватит, – прошептала я дрожащим голосом, рвано дыша. – Это не важно. Сделанного не воротишь.
Папа открыл рот, но, глянув на меня, тут же его закрыл.
– Просто хочу, чтобы ты знал, – решительно заявила я. – Я в курсе твоего поступка. Хочу, чтобы ты знал: как бы обидно мне ни было, я сделаю все, чтобы защитить семью. – Я покачала головой. – Даже если мне с самого начала не дали возможность сделать выбор.
Папа больше ничего не сказал – мудрое решение, потому что я сама не была сейчас в себе уверена.
Я кивнула, закончив разговор, а потом встала и подошла к выходу. Воспользовалась минутой, чтобы вытереть лицо, и открыла дверь. Я оглянулась на крупного сломленного мужчину, сидящего за столом, и совсем его не узнала.
– К твоему сведению, – выпрямившись, сказала я. – Даже если ты получишь помощь – а ты получишь, – я никогда тебя не прощу.
Приняв самое мучительное решение в жизни, я повернулась спиной к отцу и закрыла дверь перед жизнью, на которую когда-то рассчитывала.
Глава 18Ноа
Я не собирался туда идти.
Я поклялся на могиле отца, на Библии, что не пойду на свадьбу.
У меня и повода не было. Мама права – мне нужно отказаться от Руби Грейс, от всего, что мы пережили, чего не смогли обрести, и забыть ее. Я должен позволить ей начать новую жизнь с другим мужчиной, потому что она сама приняла это решение.
Оно было окончательным.
Я тоже был тверд в своих намерениях.
И последние две недели убеждал себя, что ни в коем случае не пойду на эту свадьбу.
Но вчера ночью все изменилось.
Я задержался на винокурне, работая сверхурочно, пока мне разрешал Гас, но вскоре он приказал валить домой и выгнал меня. Я пытался как можно больше времени проводить на винокурне, с головой окунувшись в работу, чтобы отвлечься от приближающейся свадьбы. Я не мог кататься верхом на Тэнке, не мог бывать в домике на дереве – нигде не мог найти утешение, потому что каждое привычное место напоминало о ней.
Домой я добрался уже после захода солнца и, повернув ключ в замке, заметил наполовину просунутый под дверь белый конверт.
Нахмурившись, я наклонился и помрачнел еще сильнее, когда прочитал надпись аккуратным мелким почерком.
«Прочитай до завтрашнего дня. Это важно».
Сердце екнуло, и я тут же решил, что письмо от Руби Грейс.
Я влетел в дом, побросав шмотки куда попало, и порывисто вскрыл конверт, жадно шаря по бумаге взглядом и алчно желая узнать, что внутри. Но письмо было вовсе не от Руби Грейс.
От Бетти.
И в этом письме она раскрыла недостающий фрагмент головоломки, которую я пытался разгадать с той минуты, как Руби Грейс оставила меня под дождем в домике, построенном отцом.
Это письмо сейчас находилось во внутреннем кармане смокинга. Я провел рукой по груди, где оно было спрятано, словно пытаясь с помощью послания найти в себе мужество войти в церковь, и глубоко вздохнул. Я обвел взглядом большие деревянные двери, в которые с детства заходил почти каждое воскресенье, и удивился, почему сейчас вижу их как будто впервые.
За этими дверями находился проход, украшенный цветами и вьющимися стеблями, которые я помогал выбирать.
За этими дверями собрались сотни людей, собрался почти весь Стратфорд.
За этими дверями в конце прохода стоял мужчина в ожидании женщины, которую я любил.
И за этими дверями была женщина, которую я не мог отпустить.
Когда я нашел в себе силы открыть двери, дыхание было на удивление ровным, словно я знал, как поступлю, хотя на самом деле ни хрена не осознавал своих действий. Но я уверенно протянул руку за предложенной свадебной программкой, сел слева на задний ряд и стал ждать.
Для всех я был почти невидимкой и в ту же минуту порадовался, что моя семья отклонила приглашение на свадьбу. Я знал, что они поступили так ради меня.
Но они не знали, что сегодня я здесь.
Остальные гости общались со своими друзьями, родственниками или парами, отмечая красивые украшения и изумительную музыку, которую играл арфист, сидящий рядом с органом. Все тихонько переговаривались, дожидаясь начала церемонии.
И она начнется.
Осталось меньше десяти минут.
«Слишком поздно, – мелькнула в голове здравая мысль, когда я сел, держа обеими руками программу, и устремил взгляд на алтарь. – Она выходит за него замуж. Сегодня. Ты ничего с этим не поделаешь».
Но в груди парило более сильное чувство, от которого успокаивалось дыхание и сердце. Это ощущение порхало и наполняло меня необъяснимым предвкушением, словно вот-вот произойдет что-то грандиозное.
Надежда.
Я плохо понимал, сколько прошло времени. Даже не был уверен, что действительно сижу в церкви, настолько был отрешен от происходящего. Но пришел в себя сразу же, как заметил знакомые глаза, наблюдающие за мной с третьего ряда.
Бетти улыбнулась и подмигнула мне. Я улыбнулся в ответ, и одно это движение пробудило волнение, которое мне удавалось преодолеть. Сердце гулко забилось в груди, руки задрожали, и я был уверен, что ноги сами понесут меня прочь отсюда, когда смолкнет арфа и заиграет орган.
Та же съемочная группа, которая хвостом ходила за Энтони и Руби Грейс на званом вечере, рассредоточилась по церкви, установив везде камеры. Один оператор постоянно перемещался и снимал праздные разговоры до начала церемонии. Как только прозвучал знакомый церковный гимн, оператор переставил камеру в центр прохода, низко пригнулся и скрылся из виду.
Теперь у алтаря стоял пастор Моррис и с улыбкой смотрел на собравшихся, молча кивнув в знак приветствия. Мать Руби Грейс сопроводил на место церковный помощник, а родителей Энтони нигде не было видно. Я нахмурился, гадая, где же они, но времени подумать об этом не хватило, потому что справа открылась дверь.
Через нее вошел жених с каким-то незнакомым мне парнем. Он встал рядом с Энтони и пастором Моррисом у алтаря, и я понял, что это шафер, но долго удерживать на нем внимание не смог.
Потому что мне понадобилась вся сила воли, чтобы не броситься к алтарю и не вмазать кулаком по ухмыляющейся роже Энтони.
Высокий и уверенный в себе, он стоял у алтаря, одетый в светло-серый смокинг с коралловым нагрудным платком и галстуком-бабочкой. Его волосы были аккуратно уложены, лицо гладко выбрито, и для всех остальных, собравшихся в этой церкви, он выглядел идеальным женихом. Он являл собой мечту каждой девушки, которая когда-нибудь представляла день своей свадьбы.
Но я-то знал правду.
Я помнил все подлые слова, что он говорил о самой лучшей в мире женщине; помнил, какую он причинил ей боль, и о том, что он обращался с ней, как с марионеткой.
А теперь, благодаря Бетти, знал о сделке, которую он и его отец заключили с родителями Руби Грейс.
Это известие расстроило меня сильнее всего. Может, Энтони ничего не должен Руби Грейс, но мне было физически плохо от того, что родители выдавали ее замуж в обмен на уплату долга.
Я скомкал свадебную программку, чуть не порвав ее. Незнакомая пара, что сидела рядом, поглядели на смятый листок бумаги и бросили на меня обеспокоенный взгляд, а я в ответ натянуто улыбнулся и немного размял плечи.
Дыши, Ноа.
Первой по проходу прошла девочка, которая рассыпала по пути лепестки маргариток и застенчиво улыбалась сидящим.
Следом пошла Мэри Энн. Она не приезжала в город несколько лет, но не узнать ее было невозможно. У нее были такие же рыжие волосы, как у матери и сестры, тот же нос пуговкой и веснушки на щеках. Однако она была выше Руби Грейс, и в ее лице не было той дерзости. Мэри Энн выглядела старше своего возраста, но стоило ей улыбнуться, и я увидел сходство, словно как у близняшек.
Последней по проходу прошла Энни. Одетая в кремово-коралловое платье, она шла, прижав цветы к животу. Улыбка у нее была печальной, хотя она пыталась это скрыть, смотря на гостей. Я уставился на нее, чувствуя, как бешено колотится сердце, и понимая, кто пройдет следом.
Дойдя до алтаря, Энни обернулась.
И остановила взгляд на мне.
Она побледнела и приоткрыла рот, накрашенный розовой помадой. В ту же минуту зазвучал орган, и прихожане встали.
Я покраснел и тут же резко побледнел, оцепенело встав и повернувшись лицом к проходу вместе с остальными. Орган заиграл, а я поправил галстук, сделав еще один размеренный вдох, чтобы успокоиться, когда двери церкви вдруг распахнулись.
Первое, что я увидел, – длинная тонкая рука, вцепившаяся в серую ткань смокинга. Ее ногти были выкрашены в нейтральный розовый цвет с белыми кончиками, и она держалась за руку отца, словно только так могла остаться на земле.
Один шаг – и я увидел длинную, струящуюся юбку кремового платья, под которой мелькнули очертания ноги.
Еще шаг – и в поле зрения появился букет, который я помогал ей выбрать. Прекрасная связка маргариток и роз, обрамленная свежей гипсофилой и васильками.
Три шага.
Именно столько времени я стоял и мог дышать.
Именно столько времени я стоял и чувствовал, как сердце качает кровь.
Потому что Руби Грейс сделала четвертый шаг, представ передо мной во всей красе, и все замерло.
Время, тянувшееся бесконечно, пока я ждал в церкви начала венчания, остановилось вовсе. Музыка стихла, свет померк, освещая только ее одну. Я даже не обратил внимания на ее отца, за руку которого она держалась. Я мог лишь глазеть на Руби Грейс, рассматривая яркую красавицу, облаченную в шелковое свадебное платье кремового цвета. На ее щеках сиял румянец, губы были накрашены цветом пыльной розы, а веснушки, проявившиеся за те дни, что мы провели на солнце, проглядывали через тональный крем. Длинные волосы медного цвета с обеих сторон заплели в косы и завязали в узел под вуалью. Карие глаза, в которые я с любовью смотрел все лето, были такими же яркими и золотистыми, как солнце, выглядывающее у нее из-за спины. Двери снова закрылись, и этот звук вернул меня на грешную землю, запустил время, заставил сердце снова метаться в грудной клетке.