Я даже не обратил внимания на ее платье.
Плевать на него.
Потому что я пришел сюда ради женщины, а не ради платья. И если все пойдет, как я задумал, как рассчитывал, то после сегодняшнего дня это платье все равно потеряет ценность.
Руби Грейс улыбалась так же мрачно, как Энни, а отец поглаживал ее руку, пытаясь вселить уверенность. Но, судя по его серому исхудавшему лицу, я усомнился в том, кого именно он пытается успокоить.
Руби Грейс не заметила меня. Она словно оцепенела и шла будто во сне.
Или в кошмаре.
Гости заахали, когда она проплыла мимо них. Женщины вытирали глаза носовыми платками, а мужчины с восторгом и благоговением улыбались.
Я даже не сомневался, что не ступала еще по церковному проходу невеста прекраснее нее.
Когда она подошла к алтарю, пастор Моррис спросил, кто выдает ее замуж, и отец дал ответ. Он поцеловал дочь в щеку, выдавил вялую улыбку и осторожно передал ее руку Энтони.
Руби Грейс протянула букет Энни, и та что-то прошептала, кивнув в мою сторону. Сердце ушло в пятки, когда Руби Грейс повернулась и нашла меня взглядом в ту же секунду, как пастор Моррис сказал собравшимся, что они могут сесть.
Она смотрела на меня.
Я смотрел на нее.
Она приоткрыла рот.
Я улыбнулся.
А потом сел вместе с остальными, но она не сводила с меня взгляда.
Пастор Моррис уже начал речь, с жаром рассказывая, какой сегодня прекрасный день, но Руби Грейс продолжала смотреть на заднюю скамью. Она снова и снова моргала, и у нее задрожала нижняя губа. Только когда пастор Моррис произнес ее имя, Руби Грейс отвела взгляд и обратила внимание на Энтони.
– Энтони, – улыбнувшись жениху, сказал пастор и перевел взор на невесту. – Руби Грейс. С огромной радостью я стою сегодня здесь, с вами, в окружении ваших близких, пока мы празднуем единение двух сердец.
Энтони улыбнулся Руби Грейс, но она не смогла ответить тем же и снова метнула взгляд на меня. И опять повернулась к Энтони.
– Брак – это досточтимое благословение Господа, – продолжил пастор Моррис, но его слова померкли, когда Руби Грейс посмотрела на меня.
Снова.
Энни толкнула ее локтем в спину, но Руби Грейс не сводила с меня глаз, насупившись и открыв рот.
Энтони нахмурился, видя, что она на него не смотрит, и тоже повернулся. Заметив меня сзади, он помрачнел и крепко поджал губы. Прочистил горло, сжав руку Руби Грейс, чтобы она обратила внимание на него.
Она как будто нехотя подчинилась, но, повернувшись к нему лицом, застыла с тем же встревоженным видом.
Ну же, Ноа, молча взмолился я. Встань. Скажи то, ради чего пришел.
Я не знал, чего ждал – возможно, знака. Возможно, традиционной фразы от пастора Морриса: если кому-то известна причина, по которой эти двое не могут вступить в брак, пусть скажет сейчас или замолчит навечно.
Но эти слова так и не прозвучали.
Потому что в следующее мгновение Руби Грейс покачала головой, вырвала руки из рук Энтони и прошептала что-то, очень похожее на «я не могу». Она посмотрела на отца, который сидел в первом ряду с угнетенным видом, и они обменялись тяжелым взглядом в безмолвной беседе.
А потом она наклонилась, подхватила руками платье и повернулась лицом к гостям.
Пристально посмотрела мне в глаза, и мое сердце с силой, до боли, забилось в груди.
Сделала шаг.
Я встал.
Затем, под вздохи и перешептывания четырехсот жителей Стратфорда Руби Грейс Барнетт стала сбежавшей невестой.
А я был ее средством для побега.
Хаос.
Разразился настоящий хаос, когда я быстро, насколько это было возможно на каблуках, побежала по проходу с развевающейся за спиной вуалью и не сводила глаз с Ноа Беккера, сидящего на задней скамье.
Я услышала, как где-то вдалеке мать закричала мое имя. Услышала, как меня зовет Энтони. Услышала удивленные возгласы и где-то среди всего этого шума громкий узнаваемый смех Бетти.
Все потеряло значение.
Кроме мужчины, который теперь стоял, улыбаясь и засунув руки в карманы темно-синего костюма. Он вытащил руки и успел подхватить меня, когда я бросилась ему в объятия, а потом зарылся этими же руками в волосы и прижался губами.
И все стихло.
Подсознательно я знала, что вокруг нас продолжает царить хаос. Что со всех сторон раздаются вздохи и крики. Дочь мэра целовалась с Ноа Беккером в церкви, где должна была выйти замуж за другого мужчину. Но в эту минуту я слышала только гулкий стук своего сердца, радостный вздох Ноа, когда мы слились в поцелуе, и свое ровное дыхание. Я обняла его крепче, и он притянул меня к себе, словно хотел сказать, что теперь все хорошо, нам ничто не угрожает, все кончено.
Но это было далеко от истины.
– Ноа, – отодвинувшись и прижавшись своим лбом к его лбу, прошептала я. – Прости, прости меня, пожалуйста. Я вообще не должна была уходить, не должна была так поступать с тобой. Я растерялась. Была сбита с толку и напугана, – объяснила я, покачав головой, а потом, не сдержавшись, разразилась слезами. – Я не знала, как поступить. И я стольким не могла с тобой поделиться – или так я считала. Но я не могу отказаться от тебя. Не могу отказаться от нас.
Ноа прервал мою речь еще одним поцелуем, обхватив руками лицо, а потом посмотрел мне в глаза.
– Тебе и не придется.
Я улыбнулась, но слезы лились рекой, потому прильнула к Ноа, и он смахнул их большим пальцем.
– Я все объясню, – жалобно сказала я. – Мой отец…
– Я знаю, – перебил он, смотря мне в глаза. – Все хорошо. Я знаю.
Я нахмурилась.
– Знаешь?
Он кивнул.
– Откуда?
Ноа ухмыльнулся, посмотрев мне за плечо, и, повернувшись, я увидела, как в толпе испуганных лиц улыбается Бетти.
Вот же ушлая старушка.
Я повернулась к Ноа, и глаза снова заслезились.
– Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы стать храброй.
Он усмехнулся.
– Брось. Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы осуществить то, что я давно должен был сделать. Ты меня опередила. Даже не дала им дойти до части, когда спрашивают, возражает ли кто-нибудь против брака, чтобы я мог встать и выкрасть тебя, как в кино.
– Бетти бы это очень понравилось, – сказала я, и по щеке стекла слезинка. – Но ты не можешь выкрасть то, что и так твое.
Ноа стер эту слезу большим пальцем прежде, чем она успела упасть на щеку. Нежно улыбаясь, он снова скользнул руками в волосы и приподнял подбородок. Но не успел прильнуть к моим губам, потому что в следующее мгновение его от меня оторвали, а в челюсть врезался кулак.
– Ноа! – закричала я, в ужасе закрыв рот рукой, когда он упал на скамью. Люди бросились врассыпную, и теперь над ним возвышался Энтони, тяжело дыша и смотря диким, жутким взглядом.
– Ах ты сукин сын, – процедил он, ткнув в сторону Ноа пальцем. – Как ты посмел целовать мою невесту в день нашей свадьбы? Ты свихнулся или просто хочешь, чтобы я надрал тебе задницу на глазах у всего города?
– Ну-ну, не нужно, – сказал отец, подойдя к нам, и положил руки на плечи Энтони. – Не выражайся, сынок.
С глазами, полными ярости, Энтони стряхнул его руку, но моргнул пару раз, будто вспомнил, что мы оказались в центре внимания всего города.
Он повернулся ко мне, поправил галстук и взял меня за руки.
– Ну же, милая. Давай вернемся к алтарю.
– Нет, – убрав руки, сказала я.
У Энтони дернулся глаз, но он улыбнулся и с тревогой огляделся.
– Детка, что за помешательство? Сегодня все пришли сюда на свадьбу.
– Ну, они ее не получат.
Энтони прищурился и зашептал, подойдя ко мне вплотную.
– Руби Грейс, ты ставишь себя в неловкое положение.
– Нет, я ставлю в неловкое положение тебя, – поправила я. – Но мне уже все равно.
– Тащи свою задницу к алтарю, – прошипел он, показав на пастора Морриса, который смотрел на нас так, словно мы были воплощением самого Сатаны.
У папы брови поползли на лоб, а мама обняла меня сзади, притянув к себе и Мэри Энн. Она буркнула что-то под нос, очень похожее на «что же ты наделала?».
– Ладно, довольно. Думаю, нам всем нужно разойтись, успокоиться, перевести дыхание.
– Нет, нам нужно, чтобы ваша неблагодарная дочь вернулась к алтарю, – гаркнул Энтони и приблизился к папе нос к носу. – Эта семья сидит у меня в печенках с той самой минуты, как объявили о свадьбе. Моя чаша терпения переполнена. Мы смонтируем записи, но ваша дочь сегодня выйдет за меня. – Он снова обратился к Ноа. – А этого сукина сына любезно проводит на выход моя команда.
Охрана, всегда сопровождавшая Энтони во время съемки документального фильма, как по сигналу вышла из-за его спины, схватила еще лежащего на полу Ноа за лацканы пиджака и рывком подняла.
– Оставьте его в покое! – закричала я.
Когда Энтони разоблачил себя перед гостями, я услышала вздохи и перешептывания. Он уже не мог держать себя в руках, а мне было настолько все равно, что я больше не собиралась его прикрывать.
– Все с ним будет в порядке, – пробормотал Энтони и разгладил смокинг, пока Ноа пытался справиться с охраной. – А теперь позволь я проведу тебя к алтарю.
Весь Стратфорд, напряженно внимая, наблюдал за разворачивающейся сценой. Я удивилась, что никто не вытащил попкорн и не начал его раздавать. Люди не уходили – все только пялились и всплескивали руками, а некоторые даже достали телефоны, чтобы снять весь этот цирк на камеру.
Горожане любили скандалы – неважно, какой ценой они их получали.
– Энтони, ты меня даже не любишь! – попыталась я его урезонить, покачав головой и умоляя. – Я слышала твой разговор с отцом. Я – трофей, часть твоего идеального политического плана. Пожалуйста, – прошептала я, – просто отпусти меня.
– Что за чушь! – сказал он, покачав головой, словно я все придумала. – Я бы никогда так не сказал.
Я выпрямилась.
– Я за тебя не выйду.
– О, еще как выйдешь, – схватив меня за руку, возразил Энтони.