Крики и стоны графа Брасса сделались слышнее. Он пытался приподняться с пола и встать. Обеими руками он бил по закованному в броню телу, а вокруг плясали языки холодного голубого пламени. Страдальческое лицо графа со вздувшимися на высоком лбу венами заливал пот, глаза лихорадочно блестели, из запекшихся прокушенных губ сочилась кровь.
— Стойте! — в отчаянии воззвал Хоукмун, пытаясь вырваться из сияющего столба света, но вновь потерпел неудачу. — Остановитесь!
Теперь твари смеялись. Хрюкали кабаны, лаяли псы, завывали волки, насекомые скрипели и жужжали. Они хохотали, наблюдая за страданиями графа Брасса и за беспомощностью его друга.
И Хоукмун осознал, что своим присутствием они невольно помогли врагам в проведении некоего ритуала, церемонии, обещанной этим носителям масок в обмен за их преданность воскресшим владыкам Империи Мрака.
Но какова была цель этого ритуала? В сознании герцога смутно забрезжила догадка, Граф Брасс метался от боли и давно бы уже скатился вниз, к подножию зиккурата, если бы каждый раз, когда он приближался к самому краю площадки, какая–то сила не возвращала его назад. Языки пламени продолжали лизать его, и крики графа все усиливались, пока не перешли в беспрерывный вой, не имеющий в себе ничего человеческого. В этой чудовищной пытке он позабыл о достоинстве, позабыл даже о том, кто он такой.
Со слезами на глазах Хоукмун умолял Калана и Тарагорма положить конец этому мучению.
Наконец, все закончилось. Дрожа всем телом, граф выпрямился, и голубое пламя, окутывающее его тело, потускнело, посветлело, превратилось в белое сияние и постепенно исчезло. Лицо графа Брасса казалось неузнаваемым. В запавших глазах таился ужас, губы были искусаны в кровь.
— Готовы ли вы добровольно покончить с собой, Хоукмун, чтобы избавить своего друга от дальнейших мучений? — насмешливо спросил его Тарагорм Пойдете ли вы на это?
— Так вот какой выбор вы мне предлагаете? Ваши исследования вариантов будущего открыли вам, что в случае моего самоубийства вас ждет успех?
— Во всяком случае, шансы наши от этого значительно возрастут. Конечно, было бы предпочтительнее, если бы граф сделал это своими руками. Но если он не согласится… — Тарагорм пожал плечами, — тогда этот выход становится наилучшим Хоукмун обернулся к графу Брассу. На долю мгновения взгляды их встретились, и герцог кивнул:
— Я согласен. Но сначала освободите графа, — Ваша смерть освободит его, дерзко возразил Калан. — В этом можете не сомневаться.
— Я вам не доверяю, — Возразил Хоукмун. Люди в масках, следившие внизу за происходящим, затаили дыхание в ожидании близкой гибели своего врага.
— Ну что ж, вот вам первое подтверждение нашей искренности.
Белоснежное свечение, окутывавшее герцога, также исчезло, и Тарагорм, взяв меч Хоукмуна у одного из стражников, вернул клинок владельцу.
— Вот, теперь вы можете убить меня либо обернуть свое оружие против себя. Но будьте уверены, что если вы меня убьете, то графа Брасса будут пытать снова. Если же вы покончите с собой, то пытки прекратятся.
Хоукмун облизал пересохшие губы. Он еще раз посмотрел на графа, затем на Тарагорма и Калана, а потом обвел взором толпу, жаждущую крови.
Как ни омерзительна была для него мысль покончить с собой на потеху этим мерзавцам, но он не видел иного способа спасти графа Брасса. Однако, что в таком случае станется со всем миром? Сейчас он не в состоянии был представить себе всех последствий такого шага.
Медленным движением герцог повернул меч и установил его так, чтобы рукоять упиралась в пол, а острие легло под самое сердце.
— Вы все равно погибнете, — с горестной улыбкой заявил он, обводя взором присутствующих. — Жив я или мертв, это ничего не меняет. Гниль погубит вас, та самая, что разъедает ваши души. Однажды нечто подобное уже случилось, и вы набросились друг на друга, вместо того чтобы сообща противостоять нависшей опасности. Вы пожирали друг друга точно звери, в то время как мы штурмовали Лондру. Разве удалось бы нам одержать победу без вашей помощи? Не думаю.
— Молчи, — выкрикнул Калан из своей пирамиды. — Делай, что должен, Хоукмун, или мы вновь заставим графа Брасса плясать.
Но в этот миг за спиной у Хоукмуна внезапно раздался мощный и властный, хотя и усталый, голос графа Брасса.
— Нет.
— Если Хоукмун откажется от данного им слова, то боль вернется, граф Брасс. Ужасная, жгучая боль. — напомнил ему Тарагорм, словно обращаясь к ребенку.
— Нет, — возразил граф. — С моими страданиями покончено.
— Так вы желаете, чтобы мы убили и вас тоже?
— Моя жизнь не имеет значения. Для меня сейчас важнее те мучения, которые я перенес по вине Хоукмуна. Раз уж он все равно должен умереть, так дайте мне возможность поквитаться с ним за эти пытки. Я готов исполнить то, чего вы ждали от меня так долго. Я убью его. Теперь, пережив испытания, которые вряд ли по силам другому живому существу, я понял, кто мой истинный враг. Позвольте мне убить его. Потом я согласен умереть, но умру отмщенным!
Под пыткой мыслительные способности графа Брасса явно пострадали. Желтые глаза его выкатывались из орбит, он скалил белоснежные зубы.
— Я умру отомщенным, — повторял он.
Сколь же велико было изумление Тарагорма.
— Я и не ожидал ничего подобного. Мы не зря так верили в вас, граф. Голос его дрожал от радости.
Вырвав из рук стражника меч с широким лезвием и медной рукоятью, он вручил его графу Брассу.
Тот схватил оружие обеими руками и, сощурившись, обернулся к герцогу Кельнскому.
— Я буду счастлив увлечь за собой в иной мир хоть одного врага!
Граф Брасс вскинул огромный клинок над головой. Свет факелов озарил его медные доспехи, и в этом нестерпимом сиянии показалось, будто металл до сих пор плавится и течет.
И в глазах его Хоукмун прочел смертный приговор.
Глава 4ВЕТЕР ВРЕМЕНИ
Однако смертный приговор, что Хоукмун узрел во взгляде графа, был подписан не ему, а Тарагорму.
За долю секунды граф Брасс развернулся, бросил Хоукмуну предупреждающий клич и обрушил свой массивный клинок на маску в виде циферблата, Снизу донесся дикий вой, толпа поняла, что происходит. Поток звериных масок хлынул по ступеням зиккурата.
Откуда–то сверху послышался вопль Калана. Живо подхватив огнемет, Хоукмун принялся вращать им, чтобы выбить копья из рук стражей. Они отступили под истошные крики Калана; «Недоумки!
Недоумки!»
Тарагорм покачнулся. Именно он, похоже, управлял белым сиянием, ибо оно принялось мерцать и меркнуть, когда граф Брасс вновь занес оружие для удара. Циферблат раскололся, стрелки беспомощно повисли, но голова, видимо, осталась пела.
Сабля вновь обрушилась на маску, расколов ее надвое.
И тогда изумленным взорам предстала голова, непомерно крохотная для такого тела. Маленькая, отталкивающего вида головка. Голова существа, родившегося еще во времена Тысячелетия Ужаса.
Беспощадным ударом сабли граф Брасс снес с плеч Тарагорма этот уродливый белый нарост. Теперь колдун уж точно был мертв.
Люди в звериных масках со всех сторон полезли на зиккурат.
Граф Брасс радостно взревел в упоении завязавшейся битвы. Клинок его молнией сверкал в воздухе, унося сразу по несколько жизней, разбивая вдребезги шлемы и латы, разрубая маски и отрубая руки и ноги, все, что попадалось на его пути. Кровь ручьями стекала по крутым ступеням лестницы. Маски, толпясь и мешая друг другу, скользили на них и срывались вниз.
На другой стороне площадки Хоукмун не на жизнь, а на смерть схватился со стражниками в масках Богомолов, которые также выхватили мечи.
И тут внезапный порыв ветра пронесся под куполом пещеры, отозвавшись стоном и тонким свистом и заполнив ее своею тихой жалобой.
Хоукмун, сделав стремительный выпад, поразил одного из противников в смотровую щель маски. Вытащив лезвие, он успел отразить удар второго стражника. А затем взмахнул мечом и ударил с такой силой, что сталь прорубила воротник маски и рассекла врагу горло. Солдат зашатался и упал. Теперь освободившийся Хоукмун смог присоединиться к графу.
— Граф! — окликнул он. — Граф Брасс! Где–то сверху Калан повизгивал от ужаса.
— Ветер! Ветер Времени!
Но герцог не обратил на него ни малейшего внимания. У него была одна–единственная цель — добраться до своего друга и, если понадобится, умереть рядом с ним.
Но ветер не прекращался. Он дул, постепенно набирая силу, и Хоукмун почувствовал, как будто чья–то невидимая мягкая ладонь уперлась ему в грудь и не позволяет сделать ни шагу. Дориан наклонился вперед, напрягся, но не смог бороться с этой силой. Ветер достиг ураганной мощи. Он сминал, расшвыривал в разные стороны людей в звериных масках, скидывал их с площадки; лестница зиккурата стремительно опустела.
Граф обеими руками вскинул саблю. Доспехи его полыхали, точно солнце. Он встал над трупами поверженных противников и с воинственным ревом отражал натиск зверей, которые пытались достать его своими копьями, пиками и мечами. Клинок его вздымался и опускался подобно маятнику на груди Тарагорма.
Герцог расхохотался. Пусть уж они погибнут, если уж так суждено. И, собравшись с силами, он двинулся против ветра, изо всех сил пытаясь достичь графа Брасса.
Но тут ураган подхватил герцога и понес его вверх. Хоукмун отчаянно принялся отбиваться, видя, как уменьшается под ним в размерах фигура графа, площадка, на которой тот продолжал без устали сокрушать врагов, сам зиккурат… Все это стремительно проваливалось куда–то вниз, исчезало из виду… Прямо на глазах у него в ослепительном взрыве исчезла пирамида, и Калан с отчаянным воплем ужаса полетел в темную бездну.
Хоукмун понял, что это ветер поднял его и удерживает в воздухе. Что там говорил на этот счет Калан? Он назвал его «Ветром Времени»?
Возможно ли, что, убив Тарагорма, они высвободили новые силы пространства и времени и стали причиной Хаоса, приближенного к границам реального мира опытами Калана и Тарагорма?