В древности врачи обращали внимание на такие вещи, каких их последователи нё признают, и профессор ищет средство против ведьм и бесов, которое нам впоследствии может пригодиться.
Порой мне кажется, что все мы сошли с ума и нас вылечит только смирительная рубашка,
Позднее.
Мы снова собрались; кажется, мы напали наконец на след, и завтрашняя работа, может быть, будет началом, конца. Хотел бы я знать, имеет ли спокойствие Ренфилда что-нибудь общее с
этим. Его настроения так явно соотносились с действиями графа, что уничтожение этого чудовища может оказаться для него благом. Если бы мы имели хоть малейшее представление о том, что происходит у него в мозгу, мы получили бы важные данные. Теперь он, как видно, на время успокоился...
Так ли?.. Этот вой, кажется, раздался из его комнаты... Сторож влетел ко мне и сказал, что с Ренфилдом что-то случилось. Он слышал, как тот завыл, и, войдя в комнату, обнаружил его лежащим лицом вниз на полу в луже крови. Иду к нему.
Глава XXI
3 октября.
Позвольте мне с точностью изложить, насколько я помню, все происшедшее со времени последней записи. Я придаю громадное значение тому, чтобы эти факты были зафиксированы с необыкновенней, прямо-таки педантичной точностью.
Когда я вошел в комнату Ренфилда, он лежал на полу на левом боку в луже яркой крови. Подойдя к нему, чтобы поднять его, я сразу заметил, что он получил тяжкие повреждения. Взглянув на голову, я увидел, что лицо его так разбито, словно Ренфилда колотили лицом об пол; действительно, лужа крови натекла из ран на лице. Служитель, стоявший на коленях рядом с телом, сказал, когда мы перевернули раненого:
— Мне кажется, у него сломан хребет. Смотрите, правая рука, нога и вся правая сторона лица парализованы.
Служитель совершенно не представлял, как это могло случиться. Он озадаченно хмурил брови, рассуждая вслух:
— Не пойму двух вещей. Он мог разбить себе лицо, если б бился головой об пол. Я видел, как делала эго одна молодая женщина в Эверсфилдском сумасшедшем доме, прежде чем ее успели схватить. Думаю, он мог сломать хребет, свалившись с кровати, если с ним неожиданно случился опасный припадок. Но если б даже от этого зависело спасение моей души, я не сумел бы понять, как могло произойти, и то и другое сразу. Если хребет у него сломан, он не мог биться головой об пол; а если лицо разбито до того, как он свалился с кровати, на постели должны остаться пятна.
Я приказал ему;
— Бегите к доктору Ван Хелсингу и попросите его немедленно прийти сюда. Он мне нужен сейчас же.
Служитель убежал, и через несколько минут появился профессор в халате и туфлях. Увидев Ренфилда на полу, он проницательно взглянул на него, а затем обернулся ко мне. Полагаю он по глазам прочел мои мысли, потому что спокойно сказал очевидно имея в виду присутствие сторожа:
— Печальный случай! Потребуются весьма тщательные уход и большая забота. Я побуду с вами, но сперва оденусь. Подождите меня здесь, я вернусь через несколько минут.
Пациент хрипло дышал, видно было, что он испытывает невероятные страдания. Ван Хелсинг вернулся необычайно быстро с набором хирургических инструментов. Он, видимо, успел все обдумать и принял какое-то решение, потому что, не взглянув на пациента, шепнул мне:
— Отошлите служителя. Мы должны остаться с ним наедине к тому моменту, когда к нему вернется сознание после операции.
Я сказал:
— Пока довольно, Симмонс. Вы сделали все, что могли. Можете идти к себе, а доктор Ван Хелсинг приступит к операции Дайте немедленно знать, если случится что-нибудь необычное.
Служитель удалился, а мы приступили к тщательному осмотру пациента. Раны на лице были неглубокими; опасным было повреждение черепа с правой стороны черепной коробки Профессор задумался на минуту и сказал:
— Надо постараться уменьшить давление костей на мозг и привести его в нормальное состояние, насколько это возможно. Быстрота, с которой произошло излияние, указывает на опасный характер повреждения. Кажется, затронут весь двигательный аппарат. Кровоизлияние в мозг быстро усиливается, необходимо приступить к операции немедленно, иначе будет поздно.
Пока он говорил, раздался легкий стук в дверь, Я открыл и увидел в коридоре Артура и. Квинси в пижамах и ночных туфлях; первый сказал:
— Я слышал, как ваш человек позвал доктора Ван Хелсинга и сообщил ему о печальном инциденте. Я разбудил Квинси, вернее сказать, позвал его, так как он не спал. Необычайные события происходят теперь слишком быстро, чтобы мы могли наслаждаться здоровым сном. Мне приходило в голову, что завтрашняя ночь все изменит. Мы должны смотреть в будущее гораздо внимательнее, нежели до сих пор. Можно нам войти?
Я молча кивнул и держал дверь открытой, пока они входили, затем снова запер ее. Когда Квинси увидел положение и состояние пациента и заметил страшную лужу на полу, он тихо спросил:
— Боже мой! Что с ним произошло? Бедняга, бедняга!
Я коротко рассказал ему о случившемся и объяснил, почему мы надеемся, что к пациенту вернется сознание после операции, во всяком случае на короткое время. Он сел на край постели рядом с Годалмингом. Что ж, будем ждать, пока не станет ясно, в каком месте надо делать трепанацию, чтобы удалить тромб. Несомненно, кровотечение усиливается.
Минуты нашего ожидания текли с ужасающей медлительностью. У меня замирало сердце, и я видел по лицу Ван Хелсинга, что и он немало волнуется относительно будущего. Я боялся тех слов, которые мог произнести Ренфилд. И определенно боялся думать; угнетало предчувствие того неотразимого бедствия, которое надвигалось на нас, как море в часы прилива Бедняга Ренфилд дышал отрывисто, спазматически. Каждую минуту казалось, что он откроет глаза и заговорит, но снова звучало хриплое дыхание, и обморок делался все глубже. Как я ни привык к виду болезней и смерти, это ожидание все сильней действовало мне на нервы. Я почти слышал удары' собственного сердца; кровь, приливавшая к вискам, отдавалась в моем мозгу как удары молота. Молчание делалось мучительным. Я поглядел на своих товарищей и по их пылающим лицам и влажным лбам понял, что они испытывают ту же муку. Наши нервы были взвинчены, словно вот-вот раздастся звон страшного колокола, Который захватит нас врасплох.
Наконец настал момент, когда, стало ясно, что пациент быстро слабеет; он: мог умереть с минуты на минуту. Я посмотрел на профессора и увидел его пристальный взгляд, обращенный ко мне. Он сказал:
— Нельзя терять времени. От его слов зависит жизнь многих людей; я думал о том, пока стоял рядом. Быть может, ставкой здесь служат души. Мы сделаем трепанацию как раз над ухом.
Не сказав больше ни слова, он приступил к операции. Несколько минут дыхание оставалось хриплым. Затем последовал такой долгий вздох, что казалось, грудь должна распахнуться. Глаза Ренфилда вдруг открылись и уставились на нас с диким, бессмысленным выражением. Это продолжалось несколько минут; потом взгляд его смягчился, в нем отразилось приятное удивление, и вздох облегчения сорвался с губ. Он судорожно задвигался и сказал:
— Я буду спокоен, доктор. Велите им снять смирительную рубашку. Я видел страшный сон, и он так истощил мои силы, что я не могу сдвинуться с места. Что с моим лицом? Оно словно опухло и ужасно саднит.
Он хотел повернуть голову, но при этом усилии глаза его снова остекленели, и я тихонько поддержал его голову. Тогда Ван Хелсинг сказал спокойным, серьезным тоном:
— Расскажите нам ваш сон, мистер Ренфилд!
При звуках этого голоса на разбитом, лице Ренфилда появилась радостная улыбка, и он ответил:
— Это доктор Ван Хелсинг? Как вы добры, что пришли сюда. Дайте воды, у меня губы пересохли; и я постараюсь рассказать вам. Мне снилось...— Он замолк, будто потерял сознание.
Я поспешно сказал Квинси:
— Бренди у меня в кабинете, быстрей!
Он убежал и скоро вернулся со стаканами и графинами бренди и воды. Мы смочили потрескавшиеся губы пациента, и он ожил. Но было очевидно, что его бедный поврежденный мозг работал в это время, потому что когда он совершенно пришел в себя, то пристально взглянул на меня с мучительным смятением, которого мне никогда не забыть, и сказал:
— Я не должен обманывать самого себя; это был не сон, а жестокая действительность.
Его взгляд блуждал по комнате; когда он остановился на двух фигурах, терпеливо сидевших на краю постели, Ренфилд продолжил:
— Если бы я не был в этом уверен, все равно понял бы по их присутствию.
На секунду его глаза закрылись — не от боли или сонливости, а по доброй воле, будто он хотел собрать свои мысли; когда он открыл глаза, то заговорил торопливо и более энергично, чем до сих пор.
— Скорее, доктор, скорее! Я умираю. Чувствую, что мне осталось жить всего несколько минут, и затем я снова вернусь к смерти... или к тому, что хуже смерти. Смочите опять мои губы бренди. Я должен сказать что-то прежде, чем умру, или прежде, чем замрет мой бедный убитый мозг... Благодарю вас... Это произошло ночью, после того как: вы покинули меня, хотя я умолял вас меня выпустить. Я не мог тогда говорить, я чувствовал, что язык мой связан; но за исключением этого я был тогда так же здоров, как теперь. Я долго оставался в мучительном отчаянии, после того как вы оставили меня. Мне казалось, прошли целые годы. И вдруг неожиданный мир снизошел на меня. Мой мозг снова успокоился, и я понял, где я нахожусь. Я слышал, как лаяли собаки за нашим домом, но не там, где был он.
Ван Хелсинг ничем себя не выдал. Он только нашел мою руку и крепко с>$ал ее. Затем с легким кивком сказал:
— Рассказывайте дальше.
Ренфилд продолжал:
— Он подошел к окну в тумане, как я это часто видел и прежде; но на этот раз он был не духом, а человеком, и глаза его сверкали, словно он сердился. Я видел, как его красный рот злобно ухмылялся; острые белые зубы блестели при свете луны, когда он оглянулся на заросли деревьев, за которыми лаяли собаки. Поначалу я не хотел звать его, хотя знал, что ему хотелось войти ко лше, как и всегда. Тогда он соблазнил меня, пообещав множество вещей — не на словах только, но их создавая.