– Граф, вы – новый Соломон! – сказал, пожимая ему руку, князь Сергей Федорович. – Вы совершенно убедили меня. Прошу вас позволить отвести этих двух злосчастных на мои поварни и… покормить их там.
– О, ничего не имею против, любезный князь! – великодушно согласился граф Феникс.
Когда их увели, князь взял под руку магика и сказал ему, понизив голос:
– Вы рассеяли все мои сомнения. Но вот о чем хочу спросить: когда вы беседовали с государыней, то она, как мне передал Строганов, благоволила выразить желание сноситься с вами через доброго своего приятеля. Скажите, какое именно лицо назвала государыня?
– О, это столь трудное русское двойное имя, что я сперва едва не сделал самую нелепую ошибку, запомнив Степан Иванович, когда нужно наоборот – Иван Степанович. Мне объяснили, что это одно придворное лицо, незначительное по рангу, но пользующееся доверием монархини. Князь не сказал ни слова. Калиостро, жалуясь на крайнее утомление и потрясение от всего происшедшего, откланялся, но на прощание по обычаю произнес наставительную речь внимательно слушавшим его князю и княгине. Он изобразил, какой опасности подвергали они своими сомнениями жизнь ребенка, к которому могла возвратиться болезнь, и он не мог бы уже вторично исцелить дитя. Счастье еще, что подчиняющиеся ему духи донесли ему обо всем происходящем в доме князя своевременно, и он успел отвратить грозящую опасность. В заключение граф заклинал ни в малейшей степени не предаваться впредь гибельным сомнениям. Голицыны обещали, и магик удалился.
Они остались в том же покое и сидели неподвижно, погруженные в думы, которые не решались поведать друг другу. Вдруг вошел слуга с конвертом на серебряном подносе и, подавая, доложил только:
– От светлейшего!
Поспешно распечатав и прочитав вложенную в конверт записку Потемкина на розовом золотообрезном листке, князь ахнул и передал ее княгине. Крик ужаса вырвался и у нее.
Князь торопливо приказал слуге:
– Скорее беги, лети… Вели от моего имени дворецкому остановить этого… как его… Калиостро! Остановить! Воротить!
Слуга бросился исполнять приказание, но через минуту дворецкий вошел с докладом, что вернуть графа Калиостро-Феникса невозможно: карета его уже за воротами.
– Ну, Бог с ним! И без нас распорядятся! – загадочно сказал князь. Когда дворецкий удалился, он подошел к стоявшей в глубоком раздумье и печали княгине и обнял ее. Их слезы смешались, но, как будто покоряясь заключительному наставлению магика, они не сказали ни слова друг другу о том, что думали оба в то мгновение, и никогда, до самой смерти, ни друг другу, ни кому-либо еще этих дум не поведали.
ГЛАВА LXXXVIIКалиостро грозит улететь по воздуху
Казалось, Калиостро мог быть вполне удовлетворен, отвратив опасность от исцеленного им младенца, уничтожив несчастного лакея, дерзнувшего клеветать на него, и восстановив к себе доверие княжеской четы. Однако в карете он погрузился в думы самого мрачного свойства. Темные предчувствия терзали его.
Когда карета подкатила к подъезду, он почему-то с неприятным удивлением заметил на дворе несколько подвод с мужиками при них и стоящего на подъезде высокого человека с огромным животом, в кафтане цвета соли с перцем. В красных коротких пальцах он держал табакерку и пестрый шелковый платок.
Едва Калиостро вышел из кареты, господин окинул его с ног до головы мутным взором и сказал скрипучим, как немазаное колесо, голосом по-французски:
– Кажется, вижу господина Калиостроса?
– Да, я – граф Калиостро, – отвечал магик, и глаза его забегали по ничего не выражавшему, кроме сухости и черствости, лицу и фигуре незнакомца.
– Ага, государь мой, вас-то мне и надо! – точно каркнул тот по-вороньи, открывая невообразимо злобным подобием улыбки желтые волчьи зубы своей пасти.
– А кто вы такой? – спросил Калиостро, стараясь сохранять важность, но почему-то сбиваясь с обычного тона на заносчиво-раздражительный.
Кто я? Уж, конечно, – тут он еще шире раздвинул в волчьей улыбке рот и еще больше обнажил зверские резцы и клыки, прокопченные соком табака, который имел привычку не нюхать, а жевать, – уж, конечно, честный человек, а не плут.
Тут он отвернулся и прежде, чем граф успел что-либо ответить, крикнул по-русски кучеру, привезшему магика:
– Карету отложить. А для надобности господина Калиостроса с мадамой его которую постарше заложить. Они сейчас едут.
– Слушаем, ваше превосходительство! – весело гаркнул кучер и отъехал.
Тем временем Калиостро уже поднялся по ступеням подъезда и стоял рядом с распорядившимся его отъездом бесцеремонным господином; и хотя они были одного роста, тот смотрел на него, косясь и через плечо, как на какую-то мокрицу, ползущую по полу.
– Государь мой, – волнуясь, краснея, бледнея и задыхаясь, заговорил граф, – государь мой, объясните ваши поступки и кто же вы такой?
– Вы все поймете весьма скоро, – заскрипел тот, – а я управитель дел князя Григория Александровича Потемкина, да!
Он открыл табакерку, помусолил толстым языком толстый указательный палец, засунул его в табак и с видимым наслаждением принялся пальцем с налипшим табаком как бы чистить себе зубы.
– А, так вы супруг моей доброй приятельницы, госпожи Ковалинской? – радостно вскричал итальянец, весь просияв любезнейшей улыбкой.
Управитель дел фукнул носом, поднимая плохо бритую толстую верхнюю губу.
– Тут супруги моей нет, и приятельница ли она, вам или нет, сюда не относится, – заскрипел Ковалинский. – А я прибыл от князя с приказанием сию же минуту очистить помещение, которое князю экстренно понадобилось, и выселить вас с супругой и со всеми пожитками со двора. Для этого подводы и люди. Видите? А вам подадут сейчас каретку и лошадей, только несколько попроще, нежели те, коими вы до сих пор пользовались. Да!
– Конечно, дом принадлежит князю, и он в нем хозяин, но я удивлен такой поспешностью, – растерянно говорил Калиостро. – Мне не дают никакого времени собрать свои пожитки, найти приличное помещение и…
– Помещение вы займете старое, в Итальянских, в доме соотечественника вашего Горгонзолло. Оно свободно и вы, кстати, за пользование им, несмотря на многократные напоминания хозяина, еще не удосужились уплатить, – почти проскрежетал Ковалинский.
– О это такая пустая сумма! И у нас с ним свои счеты! – пробормотал бледный граф.
– До него этого дела нет, – ответил Ковалинский. – Помещение извольте очистить. Потрудитесь показать свои пожитки.
Ковалинский повернулся к нему спиной.
– Гей, хлопцы! – гаркнул он мужикам у подвод. – Идите грузить!
Мужики толпою устремились за Ковалинским в дом. Магик вошел за ними. В покоях он нашел Серафиму. С красными, заплаканными глазами она хлопотала, собирая пожитки, рухлядь, подушки, узлы. Бросила злобный взгляд, но не сказала мужу ни слова.
Калиостро же прислонился к стене и так оставался, бледный, растерянный, униженный, хотя, казалось бы, ничего особенного не произошло, кроме внезапного каприза вельможи, хорошо известного своей переменчивостью. Мимо итальянца таскали вещи, узлы, чемоданы с его магическим реквизитом. Он ко всему был безучастен. Хлопотала лишь сама графиня ди Санта-Кроче.
Наконец все было нагружено и заняло три подводы, причем приспособления, машины, банки, треножники, наваленные как попало, делали отъезд Калиостро похожим на отбытие какого-то фокусника или ярмарочного фигляра.
Ковалинский, выйдя на подъезд, приказал прикрыть подводы от любопытных взглядов рогожами. Затем вернулся в дом, постоял сперва, натирая зубы табаком из табакерки, перед Серафимой, которая, с головою закутанная в шаль, так, что лишь огромные черные глаза ее лихорадочно сверкали, сидела в креслах.
Спрятав табакерку, не спеша утерев пальцы о пестрый платок и сплюнув табак на пол без всякой церемонии, господин Ковалинский сделал супругам выразительный жест, указывая на дверь. Серафима встала молча, опустив голову, быстро прошла мимо управителя и, выйдя из дома, села в старую, потертую карету, запряженную парой кляч с грязноватым конюхом на козлах. Калиостро остался с глазу на глаз с Ковалинским. Взглянув направо, налево, словно желая убедиться, что принадлежащая дому мебель вся цела, он вдруг упер свой оловянный взор в неподвижную фигуру итальянца, и, подобно тому, как всего час назад под взором самого итальянца жался к стене несчастный Казимир, теперь топтался у стены жалкий, помертвевший граф Александр де Калиостро-Феникс, внезапно потеряв все свои магические силы.
Ковалинский между тем улыбался волчьей пастью, потирал руки, и олово глаз его мало-помалу растоплялось и засветилось волчьим светом.
– Итак, любезный граф, что скажете на прощанье? – наконец выговорил он.
Калиостро сделал над собою нечеловеческое усилие и вырвался из-под власти оковавших его чар. Глаза его запылали неистовой злобой.
– Я скажу одно, что князь Потемкин дорого поплатится за нанесенное мне оскорбление! – крикнул он. – Желал бы отвратить мщение высших покровителей моих от князя, но не могу!
– Он еще грозит! – презрительно сказал Ковалинский. – Знайте, господин Калиостро, что все ваши плутни раскрыты и вы никого более не одурачите и не устрашите. Будьте поскромнее, это лучше для вас. Отправляйтесь в Итальянские и там сидите и ждите, когда вас с супругой и пожитками вывезут из столицы и пределов Российской империи.
– Вывезут? Ха! Если я захочу, то сейчас же улечу в другие страны по воздуху! – крикнул Калиостро и затем, гордо подняв голову, прошел мимо Ковалинского к карете.
Дикий хохот раздался ему вслед. Как будто гиена залаяла. Это смеялся управитель дел князя Григория Александровича Потемкина.
ГЛАВА LXXXVIIIОпять в Итальянских
В комнате с полукруглым окном в старой квартире в Итальянских при слабом свете нагоревшей сальной свечи вечером на 1 октября 1779 года пребывала чета Калиостро.
Комната казалась необитаемой, мрачной и полупустой. Лишь самые необходимые вещи в узлах и раскрытых чемоданах небрежно валялись, разбросанные, по полу. Все остальное соотечественник Калиостро и домовладелец Горгонзолло при самом въезде подвод на двор по праву кредитора препроводил в сарай и запер как обеспечение уплаты. Сразу же по возвращении графа на старое пепелище остальные кредиторы графа, каким-то непостижимым образом узнав о его полном падении, стали осаждать грязную дверь на темной и крутой лестнице, и тут уж не спасли ни задвижки, ни замки, ни сучковатое полено, хранившееся в углу и служившее запасной подпоркой. Они шумно вломились и требовали уплаты долга. Как ни убеждал их граф Феникс подождать немного, сколько ни уверял, что каприз Потемкина еще ничего не значит, что у него есть другие сильные вельможи-покровители, что он еще засияет, даже пробовал угрожать мщением подвластных ему духов – все было напрасно. На все уверения Калиостро кредиторы отвечали кривыми улыбками, движениями усов и носов, пожиманием плеч, и наконец, вплотную приступив к магику, взяли его за борта кафтана и не отпускали, пока он не покрыл большей половины длиннейших их счетов звонкими империалами. Уже расчет с этими почтенными ремесленниками, которые ушли, громко ругаясь, преимущественно по-немецки, заметно опустошил шелковые туго набитые кошельки запасливого графа. Но почти каждую минуту являлись самые разнообразные лица и требовали уплаты за услуги. Калиостро вынужден был отделываться от их назойливых приставаний, всовывая в их грязные цепкие руки кому империал, кому два и три, смотря по услуге.