Раньше такие драгуны стоили целое состояние, и каждый являлся индивидуальным. О серийном производстве не шло и речи. Но сейчас конструкция изменилась, и старые модели потеряли свою актуальность. Они во многом уступали новым разработкам и постепенно выводились из эксплуатации. Неизменным во всех моделях оставалось лишь то, что доспехи приводились в движение за счет резонирования абсолюта, из которого они созданы, с сознанием управителя. Эта связь была тем прочнее, чем древнее драгун, и чем дольше он находится на службе у одного и того же рода. Возраст самого рода тоже имел значение, так как из поколения в поколение связь управителей с абсолютом только крепла.
Если верить написанному, то Чернобога вполне можно сдать в музей, так как он считался древностью даже среди старых драгунов. Но мне даже не пришло в голову рассмотреть подобную мысль всерьез. Каким бы ни был этот доспех, я обязан ему вторым шансом на жизнь. Хотя испытать новую модель, конечно, хотелось бы…
Нашел я записи и о получении вороненого металла. Как и говорил Нечаев, его закаляли в крови порченых. Бесчеловечные поступки обуславливались выживанием человечества. Но были и те, кто придавал жертвам и мифическое значение. В современности, к счастью, от столь варварских обычаев отошли. Но это не помогло порченым прижиться в обществе обычных людей. Бедолаги считались практически рабами и права имели схожие с дворовыми псами, разве что ошейники не носили.
Это мне не понравилось. Как ни искал, я так и не нашел ничего плохого и опасного в тех, кого называли порчеными. Красные глаза и возможность «слышать» абсолют, скорее всего, вызваны некими мутациями, которые сочли проклятьем. Вот так ценные специалисты превратились в отбросов общества, без которых это самое общество не могло бы существовать в комфортных условиях.
Парадокс.
Я так увлекся чтением, что не заметил Дею. Не знаю, сколько она изображала статую, стоя в дальнем углу гостиной, но заметил я ее совершенно случайно.
— Ты бы хоть дышала иногда…
— А я и дышу, — с улыбкой отозвалась цыганка. — Хотите послушать? — она чуть выпятила грудь. — Или сначала пообедаете?
Искушать меня при каждом удобном случае у смуглой красотки уже вошло в привычку. Если бы не напасти, сыплющиеся на мою голову одна за другой, я бы непременно воспользовался случаем. Ну или хотя бы попытался, так как не был до конца уверен, ограничится ли Дея только словами и заигрываниями или же пойдет дальше: близко знакомиться с ее ножами в случае отказа мне вовсе не хотелось.
— Пообедаю, — я сунул папку с документами подмышку и пошел за горничной.
— Вот, барин, — Евдокия уже накрыла на стол и теперь стояла рядом с ним. — Как вы и просили — лапша в просырь.
— Что, прости? — с замер, так и не опустившись на стул.
— Лапша, — уже не так радостно и уверенно повторила кухарка. Мой вопрос ее сильно смутил, отчего женщина начала теребить край белого фартука явно опасаясь, что взбалмошный барин придет в ярость, если она сделала что-то не так. — Ну, макароны ваши…
— Это я услышал. А как они приготовлены?
— В просырь. — Начала бледнеть Евдокия. — Вы же сами велели не доварить, барин. Я и…
Перепуганную женщину прервал мой смех. Я представил, как в прошлом мире в каком-нибудь столичном ресторане потребовал бы подать мне лапшу непременно в просырь. Наверное, у шеф-повара было бы такое же лицо, как сейчас у моей кухарки.
— Чего-то не так? — осторожно поинтересовалась Евдокия, все еще не понимая, как ей себя вести.
— Все хорошо, — отсмеявшись, ответил я. — Спасибо.
— Рада стараться, барин, — Евдокия облегченно выдохнула и даже выдавила из себя улыбку.
Обедать в одиночестве мне не хотелось. Мне нравилось делить трапезу с людьми и общаться. Сейчас гостей в доме не было, поэтому я чуть было не предложил прислуге сесть за стол и разделить со мной трапезу. Благо, вовремя опомнился. Домашние и так едва отошли от того, что барин собственноручно приготовил им яичницу. Как ни крути, а мы воспитаны в разных традициях и даже в разных временах. Нужно тщательнее следить за поведением, чтобы окружающие не сочли меня сумасшедшим. А то предпосылки уже имеются…
Продолжив читать о драгунах, я принялся за еду. Несмотря на знакомые названия, продукты и манера готовки отличались настолько, что передо мной будто было абсолютно другое блюдо. Безумно вкусное, но все же другое. Видимо, я настолько привык к глутамату и прочим добавкам, что разучился ценить настоящий вкус еды. Макароны там и тогда, и макароны здесь и сейчас — абсолютно разные макароны, хотя казалось бы…
— Барин, — Евдокия почти ушла, но остановилась на пороге. — А ржаной водки не желаете? Холодненькой, прямо из погребка.
От такого предложения я отказаться не смог даже несмотря на то, что совсем недавно пил коньяк. Сейчас у меня, можно сказать, отпуск, так что имею полное право себя побаловать. Уже после первой стопки вкусовые рецепторы активировались, и обед пошел куда веселее.
— Чем барин желает заняться после? — поинтересовалась Дея.
— Давай подумаем, — я отложил бумаги в сторону. — После водки в обед, можно побороться с медведем, но Топтыжка еще маленький… Слушай, а балалайка в доме имеется?
— Шутить изволите? — улыбнулась цыганка.
— Что ты, я абсолютно серьезен, — заверил я ее и на всякий случай предупредил. — Но балалайку искать не надо. Скажи лучше Демидке, чтобы подготовил коня. Проедусь по владениям и немного проветрюсь.
— На улице непогода разгулялась, — предупредила меня Дея, посмотрев за окно, где из-за леса на соседнем холме чинно и неспешно выплывала черная грозовая туча.
— Тогда прогулка будет быстрой, — я проследил взгляд цыганки. — Да и не сахарный я, не растаю. Приеду и приму горячую ванну.
— Все будет готово к вашему возвращению, — в темных глазах Деи читался недвусмысленный намек, да и слово «все» она выделила так, что и дурак бы понял.
— В таком случае, я вернусь даже быстрее, чем рассчитывал. — Соблазн отложить прогулку был велик, как никогда, но все же после плотного обеда хотелось немного растрястись.
Демидка подготовил Демона в кратчайшие сроки — когда я вышел на крыльцо, конь уже нетерпеливо рыл землю тяжелым копытом. Мне осталось только запрыгнуть в седло и дать сильному животному выплеснуть скопившуюся в стойлах энергию.
Мы понеслись вперед так, что ветер запел в ушах. Капли дождя закололи лицо, а выплывающие из-за леса тучи стали приближаться куда стремительнее. Поначалу я собирался доехать до поместья Улановых и осмотреться, но сейчас понял, что ливень будет сильный и вернуться до его начала мне едва ли удастся. Пережидать непогоду в особняке сектантов тоже не хотелось, так что я решил объехать округу и вернуться домой, где меня ждало то самое многозначительное «всё».
Первым делом мы с Демоном направились к уничтоженной полозами деревне. Тут, несмотря на непогоду, вовсю кипела работа: мужики ровняли землю и отстраивали дома. Всем процессом руководил Прохор. Он стоял на аккуратно сложенных бревнах и, подбоченившись, сурово кричал работникам на ближайшей крыше:
— Широкую на широкую, екарные волки!
— Не говори под руку! — рыкнули в ответ.
— А ты мне не указывай! — не остался в долгу мой дворский. — Если бы не щедрость барина, сидел бы под кустом с голой жопой!
— Так это барин щедрый, а не ты! — донеслось с крыши. Из-за ее края высунулось заросшее густой бородой лицо. Мужик сразу же увидел меня и разом проглотил все те слова, который собирался сказать Прохору. — Здрасьте, Ваша светлость! — расплылся он в улыбке.
— Ваша светлость! — Прохор едва не подпрыгнул. Он стянул с головы фуражку и поклонился.
— Как идет работа? — поинтересовался я, окидывая взглядом несколько почти отстроенных домов.
— Дело спорится, — доложил дворский. — Я мужикам загулять не даю. У меня не забалуют! Сегодня вот утром сам всех собрал, а то они, дурные, уши развесили да старика полоумного слушали.
— Мы и сейчас одного такого слушаем, — буркнул мужик на крыше, но, увидев кулак Прохора, живо спрятался обратно.
— Какой еще старик? — спросил я.
— Да повадился тут один, — Прохор нахмурился. — По деревням бродит, людям головы морочит. Говорит, что грядущее зреть может, и вещает о скором конце для всех. Обычный скудоумный. Как лето кончается, они со всех щелей лезут: одни голышом по дворам бегают, другие помои жрать начинают. В прошлом году Семен с Нижних Камышей решил, что он собака. На цепь себя посадил, кости грыз и на людей брехал, ну точно, как шавка подзаборная. Бабу свою, когда та его вразумить вздумала, и вовсе покусал!
— И что вы с ним сделали?
— Ну, сначала вестимо поколотили, как следует, и связали, — осклабился Прохор. — А опосля в монастырь снесли, чтоб из него старцы всех бесов выгнали.
— Помогло?
— А то ж! Его там быстро вразумили. Больше не чудит.
— Интересная у вас методика. — Я покачал головой. — А что с этим провидцем?
— Да не берите в голову, Ваша светлость. Как люду его слушать надоест, так и прогонят взашей.
— Где его видели в последний раз? — все же персона ясновидящего меня заинтересовала.
— Утром у кумы моей в Березках был, — сообщил все тот же мужик с крыши.
— Далеко отсюда?
— Недалече, — покачал бородатой головой работник. — Сразу за тем лесом будет. Вы на своей зверюге враз домчите.
Я кивнул и развернул коня, после чего поскакал в указанном направлении. Дождь уже усилился, и грязь летела из-под копыт Демона во все стороны. До леса мы домчались быстро, миновали его и оказались на распутье. О таком меня не предупреждали, так что ситуация осложнилась.
К счастью для меня и к несчастью для сухонького старичка, его груженая бревнами телега увязла в мокрой земле почти у самой развилки. Седой мужик суетился, причитал и материл дождь на чем свет стоит. Он был так увлечен придумыванием новых бранных фразочек, что не замечал меня до последнего.
— Застрял, добрый человек? — я легко спрыгнул с коня, запоздало сообразив, что грязь из-под сапог брызнула во все стороны, в том числе и на одежду старичка.