Свет в спальню проникал через два окна, занавешенные плотными шторами, однако, поскольку на дворе стояла ночь, шторы в этот час были не нужны. В будуаре и туалетной комнате окна отсутствовали. Там днем и ночью горели лампы; они могли подниматься к потолку, и чьи-то невидимые руки, заправляя их ароматическим маслом, постоянно поддерживали огонь.
В спальне было тихо: ни шороха, ни вздоха; казалось, она удалена на сто лье от остального мира. Только повсюду сверкает золото, со стен улыбаются красивые картины да горят, словно чьи-то глаза, переливчатые грани богемского хрусталя – это граф, положив Лоренцу на диван, решил, что в будуаре темно, и зажег огонь в серебряном сосуде, так занимавшем Жильбера, и розовые свечи в двух канделябрах на камине.
Вернувшись к Лоренце, граф стал коленом на кучу подушек рядом с нею и позвал:
– Лоренца!
Молодая женщина приподнялась на локте, однако глаза ее оставались закрытыми. Она не ответила.
– Лоренца, спите ли вы обычным или магнетическим сном?
– Я сплю магнетическим сном, – ответила Лоренца.
– Если я буду задавать вам вопросы, вы сможете отвечать?
– Полагаю, да.
– Прекрасно.
Секунду помолчав, граф Феникс продолжал:
– Посмотрите в комнату принцессы Луизы, откуда мы вышли примерно три четверти часа назад.
– Смотрю, – проговорила Лоренца.
– И видите?
– Вижу.
– Кардинал де Роган еще там?
– Я его не вижу.
– Что делает принцесса?
– Молится перед сном.
– Посмотрите в коридорах и во дворе монастыря, нет ли там его высокопреосвященства?
– Не вижу.
– Посмотрите, стоит ли у ворот его карета?
– Ее там нет.
– Следуйте дорогой, которой мы ехали.
– Следую.
– Видите ли вы кареты?
– Да, и много.
– Узнаёте ли вы среди них карету кардинала?
– Нет.
– Двигайтесь в сторону Парижа.
– Двигаюсь.
– Дальше.
– Двигаюсь.
– Дальше.
– А, вот, я его вижу.
– Где?
– У заставы.
– Он остановился?
– Карета стоит. С запяток слезает лакей.
– Кардинал говорит с ним?
– Собирается.
– Послушайте, Лоренца, мне важно знать, о чем он будет говорить с этим человеком.
– Вы не приказали вовремя, чтобы я слушала. Хотя постойте, камердинер говорит что-то кучеру.
– Что?
– Улица Сен-Клод на Болоте, через бульвар.
– Хорошо, Лоренца, благодарю.
Граф написал несколько слов на листе бумаги, завернул для тяжести в лист медную пластинку, дернул за шнур сонетки, нажал на кнопку, под которой открылось отверстие, и бросил туда записку, после чего отверстие сразу закрылось. Таким способом граф, находясь во внутренних покоях, сообщался с Фрицем. После этого он вернулся к Лоренце и повторил:
– Благодарю.
– Ты мною доволен? – спросила девушка.
– Да, милая Лоренца.
– Тогда я жду награды!
Бальзамо улыбнулся и прикоснулся губами к губам Лоренцы; та вся задрожала от этого сладостного прикосновения.
– О, Джузеппе, Джузеппе! Как я тебя люблю! – почти с болью выдохнула она и протянула руки, чтобы прижать Бальзамо к груди.
56. Двойное бытие. Во сне
Бальзамо проворно отпрянул, руки Лоренцы схватили воздух и крест-накрест упали ей на грудь.
– Лоренца, хочешь поговорить со своим другом?
– Да, разумеется, только говори со мною почаще – я так люблю твой голос.
– Лоренца, ты не раз мечтала о том, что была бы счастлива, если бы могла жить со мной, вдали от мира.
– Да, это было бы счастье.
– Так вот, я исполнил твое желание, Лоренца. В этой комнате никто до нас не доберется, никто нам не помешает, мы здесь одни, совершенно одни.
– Тем лучше.
– Скажи, тебе по душе эта комната?
– Прежде прикажи мне смотреть.
– Смотри!
– О, как здесь прекрасно!
– Так она тебе нравится? – мягко спросил граф.
– Да! Вот мои любимые цветы – ванильные гелиотропы, пурпурные розы, китайский жасмин. Благодарю, мой нежный Джузеппе, как ты добр!
– Я делаю все, что могу, чтобы тебе угодить, Лоренца.
– О, ты делаешь во сто раз больше, чем я заслуживаю.
– Значит, ты согласна?
– Да.
– И признаёшь, что была гадкой?
– Гадкой? О да. Но ты меня простил, правда?
– Я прощу тебя, когда ты объяснишь мне свою тайну, против которой я борюсь с тех пор, как тебя узнал.
– Послушай, Бальзамо. Во мне живут две разные Лоренцы: одна из них тебя любит, другая ненавидит; точно так же у меня есть два противоположных бытия: одно, в котором я вкушаю все радости рая, и другое, в котором я испытываю все муки ада.
– И одно из них – сон, а другое – бодрствование, верно?
– Да.
– И ты любишь меня, когда спишь, и ненавидишь, когда бодрствуешь?
– Да.
– А почему так?
– Не знаю.
– Ты должна знать.
– Нет.
– Поищи, загляни в себя, испытай свое сердце.
– А… вот… теперь поняла.
– Говори.
– Когда Лоренца бодрствует, она – римлянка, дочь суеверной Италии; она считает науку за преступление, а любовь – за грех. Потому-то она и боится ученого Бальзамо, красавца Джузеппе. Исповедник сказал ей, что, любя тебя, она потеряет душу, и она бежит от тебя – всегда, беспрестанно, на край света.
– А когда Лоренца спит?
– Тогда совсем другое дело: она уже больше не римлянка, не суеверна, она – женщина. Тогда она видит насквозь и сердце и ум Бальзамо, видит, что этот гений мечтает о возвышенном. Тогда она понимает, насколько ничтожна по сравнению с ним. И ей хочется жить и умереть подле него, чтобы в будущем звучало тихо имя Лоренцы и громко – имя… Калиостро!
– Значит, я стану знаменит под этим именем?
– Да, под этим.
– Милая Лоренца, тебе нравится твое новое жилище?
– Оно богаче всего, что ты давал мне до сих пор, но люблю я тебя не за это.
– А за что?
– За то, что ты обещаешь жить со мною.
– Но ведь когда ты спишь, ты знаешь, как горячо, как страстно я тебя люблю?
Молодая женщина обхватила руками колени и, слабо улыбнувшись, ответила:
– Да, я вижу, вижу, но вместе с тем, – вздохнув, добавила она, – есть еще что-то, что ты любишь сильнее меня.
– Что же это? – вздрогнув, спросил Бальзамо.
– Твоя мечта.
– Скажи лучше, мои труды.
– Твое честолюбие.
– Скажи лучше, моя слава.
– О боже, боже!
Сердце молодой женщины сжалось, беззвучные слезы полились из-под ее прикрытых век.
– Что ты видишь? – спросил Бальзамо, пораженный ее невероятным ясновидением, которое порой пугало его.
– Вижу мрак и скользящих в нем призраков, некоторые из них держат в руках свои коронованные головы, и ты посреди, словно генерал в гуще боя. Мне кажется, ты обладаешь божественным могуществом: ты повелеваешь и тебе повинуются.
– Так разве ты не гордишься мною? – с радостью в голосе воскликнул Бальзамо.
– О, ты настолько добр, что тебе не надо быть великим. К тому же я ищу себя в твоем окружении и не вижу. Ах, меня там не будет, не будет, – с грустью прошептала она.
– А где же ты будешь?
– Я буду мертва.
– Мертва? Нет, моя Лоренца, нет, мы будем жить вместе, чтобы любить друг друга! – вздрогнув, вскричал он.
– Ты меня не любишь.
– Да люблю же, люблю!
– Слишком мало, мало! – обхватив руками голову Джузеппе, воскликнула девушка. – Слишком мало… – повторила она и в страстном порыве прижалась горящими губами к его лбу.
– В чем ты меня упрекаешь?
– Ты холоден. Видишь? Ты отталкиваешь меня. Разве мои губы обжигают тебя? Почему ты избегаешь моих поцелуев? О, верни мне мое девичье спокойствие, мой монастырь в Субиако, ночи в моей уединенной келье! Верни мне поцелуи, что ты слал мне на крыльях таинственного ветерка, поцелуи, прилетавшие ко мне во сне, словно златокрылые сильфы, и преисполнявшие мою душу восторгом!
– Лоренца! Лоренца!
– О, не избегай меня, Бальзамо, не избегай, умоляю тебя, дай мне сжать твою руку, дай мне поцеловать твои глаза – я же твоя жена.
– Да, милая Лоренца, да, ты – моя любимая жена.
– И ты позволяешь, чтобы я так и жила подле тебя, ненужная и заброшенная? У тебя есть цветок, невинный и одинокий, аромат которого зовет тебя, а ты его отвергаешь. Ах, я чувствую, что я для тебя – ничто!
– Напротив, ты – моя Лоренца, ты даешь мне силу, могущество, талант, без тебя я ничего не могу. Так перестань же любить меня с тем безрассудным жаром, что не дает уснуть женщинам в твоей стране. Люби меня, как я тебя люблю.
– О нет, то, что ты испытываешь ко мне, – это не любовь.
– Но это все, чего я прошу от тебя; ты даешь мне все, что нужно, для счастья мне достаточно обладать твоей душой.
– Счастливчик! И ты называешь это счастьем? – презрительно спросила Лоренца.
– Да, потому что для меня счастье – это быть великим.
Лоренца протяжно вздохнула.
– Ах, моя нежная Лоренца, если бы ты знала, что это значит – читать в сердцах людей и властвовать над ними, пользуясь их собственными страстями.
– Уверяю тебя, мне это прекрасно известно.
– Но это не все. Твои глаза читают мне закрытую книгу будущего. Ты, моя нежная голубка, чистая и невинная, когда хочешь, открываешь мне то, чего я не узнал бы и за двадцать лет тяжкого труда и лишений. Множество врагов строят мне козни, но ты освещаешь мой путь; ты просветляешь мой разум, от которого зависят моя жизнь, судьба и свобода, и я становлюсь словно рысь, видящая даже во тьме. Твои прекрасные глаза, закрываясь, перестают видеть свет этого мира, но зато видят то, чего не дано видеть людям. Именно ты делаешь меня богатым, свободным, могущественным!
– А взамен ты делаешь меня несчастной! – теряя голову от любви, воскликнула Лоренца.
С невероятной жадностью она обняла Бальзамо; также охваченный страстью, тот почти не сопротивлялся. Однако, собрав последние силы, он все же разорвал живую цепь ее рук.
– Лоренца, Лоренца, сжалься!
– Я тебе жена, а не дочь! Люби меня, как муж любит жену, а не так, как любил меня отец.